Последнее наказание

– Не бойся, я не отойду от тебя сегодня ни на шаг.

Дом семьи Менсинг показался мне более красивым, чем дом Ханнеса и Лотты, но менее прекрасным, чем собор. В честь дня рождения Роэля все вокруг сияло огнями так, что, несмотря на поздний час что внутри дома, что снаружи него, было светло словно днем. К дому вела довольно высокая мраморная лестница, и, взойдя по ней, мы оказались перед парадным входом, где нас встретил дворецкий. Он любезно поинтересовался нашими именами и, узнав их, с поклоном пропустил внутрь.

Оказавшись в праздничной зале, я замерла и несколько мгновений не могла прийти в себя от изумления. Меня переполняло смешанное чувство восторга и ослепления. Словно наивный ребенок, я зачарованно озиралась, любуясь великолепием обстановки этой залы. Никогда еще мне не приходилось видеть столько утонченного богатства. Боже мой, как сияли огни, отраженные от множеств стеклянных витрин, изумительных хрустальных бокалов и прекраснейших камней, украшавших шеи и платья дам! Я не знала, что делать, как делать, да и вообще, делать ли, и, если бы Лотта не заметила моего смущения, я так и осталась бы стоять посреди залы с открытым от восхищения ртом. Лотта же осторожно взяла меня под руку и тихо, так чтобы слышали только она и я, спросила:

– Все хорошо?

– Да, – сказала я, приходя потихоньку в себя, но все еще озираясь по сторонам.

– Если хочешь разглядывать обстановку, то постарайся придать лицу выражение скептического недовольства, – она лукаво усмехнулась и добавила: – Эти люди очень любят капризы.

Я благодарно улыбнулась Лотте, хоть и понимала, что разглядывать все эти совершенства с выражением недовольства на лице я никогда не смогу. В зале звучала тонкая, чувственная музыка, которая полностью заполнила мою душу. Я поискала глазами музыкантов, но не нашла их и решила, что, возможно, они скрыты от глаз гостей какой-нибудь ширмой. И все же музыка мне нравилась, и я даже почувствовала, как едва заметные мурашки пробежали по моей спине – до того нежна была эта мелодия. Через нее я словно почувствовала прикосновение Бога. Да и все здесь, все эти совершенства, были пропитаны Его бесконечной благодатью. Мне здесь очень нравилось.

– Лотта! – услышала я чей-то громкий, но низкий и грудной голос.

Лотта обернулась и помахала рукой какой-то полной даме, что сидела на изысканной софе, которая находилась у стены поодаль от входа в праздничную залу. Женщина помахала рукой в ответ и, поднявшись с софы, неожиданно резво для своего телосложения, поспешила к нам. Я заметила, что, несмотря на присущую ей тяжеловесность, она была еще довольно молода и полна сил.

– Графиня Хафкеншид! – воскликнула Лотта, протягивая руки навстречу даме, и, когда та оказалась совсем рядом с нами, поспешила представить ей меня: – Познакомьтесь, дорогая графиня, это моя племянница Мария.

– Мария! – так же громко, как и прежде, воскликнула женщина.

Ее громкозвучная манера говорить вызвала у меня улыбку, хоть и слегка неуместную, но добродушная графиня приняла ее за радость знакомству и, фамильярно похлопав меня по спине, заявила:

– А правду говорят, что у вас в роду самые красивые девицы. Какая красотка! С такими данными ты сможешь затмить даже саму Одиллию Ван Бателаан!

Сказав это, она громко расхохоталась, а я сделала вывод о том, что графиня не очень-то жалует эту неизвестную мне госпожу Ван Бателаан. Я отметила для себя этот факт, и, боясь показаться невоспитанной, торопливо поблагодарила графиню за комплимент. Я вспомнила, как вчера Лотта весь вечер рассказывала нам про эту даму, которая была очень давней близкой ее подругой. Они подружились еще в те времена, когда Лотта только-только вышла замуж и переехала в Амстердам. Тогда она, брошенная своей семьей, была здесь совершенно одна, графиня же к тому времени потеряла мужа. У нее не было детей, которые смогли бы заполнить образовавшуюся после смерти графа пустоту, и поэтому она направила свое внимание на одинокую молодую женщину, которая осторожно, словно испуганный котенок, входила тогда в ряды высшего общества Амстердама. Так они и сблизились. Благодаря своему удивительно стойкому характеру графиня могла найти выход из любой, даже самой сложной ситуации. Этому она научила и Лотту. Графиня, кроме всех прочих своих заслуг, была еще и невероятно честным человеком. Не раз она заступалась за ущемляемого и помогала ему отстоять свои идеи и права. Никто и ничто не способно было переубедить графиню в том случае, если она принимала какое-либо решение. Этим она понравилась мне сразу.

Графиня Хафкеншид выразила сильное желание познакомиться с моей мамой, и Лотта указала ей на нее. В этот момент мама вместе с Ханнесом разговаривала с каким-то неизвестным мне, но весьма солидным на вид мужчиной. Тем временем Лотта повела меня знакомиться с остальными гостями праздника. Их было столько, что я, сколько ни старалась, не могла запомнить имен всех. Впрочем, от меня и не требовали быстрого запоминания. Лотта подводила меня к одним гостям, потом сразу же вела к другим; некоторые, завидев нас, подходили сами, и я уже начинала ощущать головокружение в этом круговороте сияющих одежд и улыбающихся лиц.

Когда, как мне показалось, мы перезнакомились со всеми гостями на балу и на несколько минут остались вдвоем с Лоттой, я огляделась, ища среди прочих людей в зале маму, но вместо нее мой взгляд упал на человека, познакомить с которым меня до сих пор не успели. Несмотря на разделяющее нас расстояние, я сразу же узнала его, так как эти яркие рыжие кудри сложно было спутать с чем-то еще. Теперь, в отличие от той встречи на постоялом дворе, на нем был не дорожный костюм, а модный дорогой камзол, ничем не уступающий в своей изысканности нарядам пришедших сюда гостей. Незнакомец увлеченно беседовал с молодым брюнетом, который тоже был мне до сих пор не представлен.

– Кто это? – спросила я у Лотты, кивнув головой в сторону разговаривающих молодых людей.

Я надеялась, что мой интерес не вызовет никаких подозрений со стороны тети, но она, казалось, только обрадовалась моему вопросу.

– Да это же Роэль Менсинг! – воскликнула Лотта. – Пойдем же скорей, я вас познакомлю.

Она взяла меня за руку и почти силой потащила к двум молодым людям, которые все это время мирно беседовали, совершенно не замечая нас. Они обратили на нас внимание только тогда, когда мы уже оказались почти рядом с ними. Причем, первым нас заметил рыжеволосый молодой человек, который широко улыбнулся, давая понять, что узнал меня.

– Роэль! – воскликнула Лотта, но к моему удивлению обращалась она не к рыжеволосому мужчине, а к его другу, брюнету. – Я так рада вас поздравить! Такой чудесный праздник! А какой чудесный возраст!

– Благодарю, – брюнет широко улыбнулся и слегка поклонился Лотте.

– Если я не ошибаюсь, – заговорил его рыжеволосый друг, обращаясь ко мне. – Вы та самая Марьюшка, о которой сегодня говорит весь Амстердам. Позвольте представиться, Уолтер Адденс.

Он лукаво улыбнулся и, не спуская с меня своих карих глаз, слегка поклонился.

– Позвольте и мне представиться, – сказал брюнет, поворачиваясь ко мне. – Роэль Менсинг. За сегодняшний день я столько о вас слышал, и теперь просто невероятно рад, наконец, с вами познакомиться.

Я растерялась даже не столько от того, что они оба знают обо мне, но больше оттого, что Уолтер откуда-то знал ласкательное имя, которым меня называли только дома. Сначала это напугало меня, но потом я подумала, что, скорее всего, он слышал, как мама или Петрус обращались ко мне так в тот день нашей встречи на постоялом дворе.

– Да, это наша Мария, – вмешалась Лотта, давая мне немного времени на то, чтобы прийти в себя и собраться с мыслями. – Правда ли она прекрасна?

– Не то слово, – подтвердил Роэль, но я не была уверена в том, сказал ли он это искренне или просто для того, чтобы высказать любезность Лотте и мне. – Не могу не признать, что все, что я слышал о вашей красоте, абсолютная правда.

Я почувствовала, что от его слов я вместо того, чтобы оправиться, только сильнее смутилась и покраснела. Бросив быстрый смущенный взгляд на Уолтера, я заметила, что он все это время внимательно изучал меня, при этом на его лице играла загадочная улыбка, значение которой я не могла разгадать, сколько не пыталась. Я подумала о том, что тогда на постоялом дворе он показался мне более открытым и свободным, нежели сейчас. Конечно, вполне может быть, что только из-за дорожной одежды он показался мне тогда более простым и похожим на тех, кого я оставила дома. Здесь же передо мной стоял знатный молодой мужчина, чувствующий себя в обществе легко и непринужденно. Умный и проницательный, он не был красив, но притягивал взгляды всех, кто находился рядом с ним.