Союз нерушимый…

– Пошли! – захрипел динамик на потолке. Аварийные лампы загорелись ярче и завращались, словно разбрызгивая по бортам и полу кляксы красной краски. Я вытянул длинный трос, прицепил карабин к поясу и собрался высаживаться – последним. Открылись люки, и спецназовцы с неправдоподобной для их комплекции быстротой начали выскакивать прочь. Я последовал за ними. Москва переливалась яркими огнями, но под нами расстилалось многокилометровое пятно абсолютной темноты, словно мы прыгнули в чёрную дыру.

Впечатление усиливалось из-за того, что это пятно окружала то и дело пускающая голубоватые разряды изгородь – как на набережной Москвы-реки. Лишь оказавшись на раскисшей из-за дождей земле и включив тепловизор, я увидел вокруг себя корявые силуэты деревьев. Вдали белело круглое строение с большими окнами, очевидно, старый вестибюль метро «Ботанический сад».

Спецы сразу же выстроились в боевой порядок и направились вдаль от станции – туда, где в земле зиял огромный провал, ведущий во тьму. Счётчик Гейгера возле него громко затрещал, что было неудивительно: тут куча металла, впитывавшего в своё время радиацию, как губка. Вокруг нас что-то шуршало палой листвой – скорее всего, ветер, но один раз в поле зрения промелькнула и пропала какая-то серая неясная тень, заставившая меня крепко вцепиться в дробовик.

В кровь поступало всё больше адреналина, а барабаны войны в голове звучали громче и ускоряли ритм. Мы спустились на дно старого туннеля метро, и бодро, но соблюдая осторожность и внимательно глядя по сторонам, двинулись вперёд. Спецы сперва старались не шуметь, но это было бесполезно: туннельное эхо усиливало каждый шорох.

Как же тут воняло! Мертвечина, гнилая вода, плесень и непередаваемый аромат отсыревающей штукатурки. С потолка капало, под ногами хлюпало, и чавкал мох. Туннель шёл под уклон, и туда, в темноту, тёк небольшой ручеёк. Отовсюду торчали куски арматуры, по земле змеились толстые кабели, ранее висевшие на стенах. Кое-где встречались небольшие обвалы, но в целом ничего особо ужасного. Один раз на путях встретились остатки баррикады, за ней обнаружился небольшой столик, пара стульев и железная бочка, изнутри покрытая сажей.

– Рации у всех включены? – спросил командир, и я, устыдившись, незаметно вставил в ухо гарнитуру.

Мы спускались всё дальше и дальше, как казалось, в самый ад.

– И чего их раньше не выкурили? – пробубнил рядом со мной тот самый молодой спец.

– Анекдот про неуловимого Джо слышал? – усмехнулся я.

– Ага. Вот только не пойму, у них правда там… – он сделал паузу и страшным шёпотом произнёс: – Троцкизм?

Я громко фыркнул, и командиру, повернувшемуся ко мне, не потребовалось поднимать забрало, чтобы я понял, как именно он на меня посмотрел.

– Нет у них троцкизма. Зато есть толпа идиотов. Инвалиды и ветераны войны собрались в одном месте и ударились в религию. Причём ударились, похоже, головой, потому как они против любой электроники, и, ходят слухи, что ещё и поголовно без причинных мест.

– Да ну! – не поверил боец. – Серьёзно, что ли?

– Совершенно, – кивнул я. – Правило такое. Искупление или что-то вроде. У них же от религии мозги набекрень. Вот и живут.

– Ого! – удивился сапёр – могучий мужик, шедший рядом со мной с полным рюкзаком взрывчатки. – Что же они там жрут?

– Да чёрт их знает, – пожал я плечами. – Сам удивляюсь. Иногда выходят на поверхность в костюмах химзащиты, подстрелят пару ворон, и назад. Смешные.

– Смешные не смешные, – вклинился в радиоканал командир, – а нескольких вояк уложили. Отставить базар, не в кабак идём.

В эфире стало тихо, лишь слышалось периодически потрескивание в гарнитуре. Да, сектанты в своё время смогли отстоять свою независимость: позиция была очень уж хороша.

Когда упали ракеты, на ВДНХ спаслось множество людей. И за то время, пока в стране и мире творился кромешный ужас, там появилось целое государство, которое вело успешные завоевательные войны с соседними станциями и обеспечивало себя всем необходимым за счёт трофеев. Оружие, патроны, топливо, консервы – всего этого было навалом в тайниках и схронах.

Во время проведения Большой Спасательной Операции в Москве ВДНХ стала длинной и болючей занозой в заднице новорожденного государства. Эмиссаров новосоветского правительства встретили пулями, приняв то ли за мутантов, то ли ещё чёрт знает за кого. И после этого практически в центре радиоактивных руин Москвы развернулась новая война – подземная. Она была короткой – всего пара недель, но очень насыщенной. Встречалось всё: и позиционные бои, и внезапные рейды, и ловушки а-ля Вьетнам, хитроумные и коварные. Тем не менее, несмотря на упорное сопротивление, полноценно противостоять могущественной империи маленькая, но очень гордая станция не могла – ресурсы не те.

Входы залили бетоном, а туннели и технические проходы взорвали, оставив жителям лишь один выход на поверхность – через ботанический сад, в котором, по слухам, творилось странное и часто пропадали люди.

ВДНХ сдалась непокорённой: лидер был разумным человеком и предпочёл обойтись без лишних жертв. Жители покинули станцию и растворились среди нового мира, а новая власть оставила её практически нетронутой – совсем не до того было – повсюду шла большая война, уже названная Величайшей Отечественной. И вот спустя десятилетия подземелье приняло новых постояльцев – секту скопцов. Они были, в принципе, ребятами мирными. Пара погибших милиционеров, забредших не туда, и неудачная военная операция, когда проблему попытались решить наскоком, – не в счёт.

Сектанты никому не докучали, молились, постились, отрезали гениталии и дальше зоны отчуждения вокруг ботанического сада не выходили. Словно и не было их на белом свете. Старейшина провозгласил принцип невмешательства в дела внешнего мира, и это было просто здорово: если человек сам додумался отрезать себе кое-что важное ради некоего божества, ему нечего делать в обществе. Главная причина, по которой власти закрывали глаза на их существование: штурм напичканной ловушками станции обошёлся бы слишком дорого при сомнительной выгоде от уничтожения нескольких двинутых кастратов. Так что если бы в их ряды не проник подозреваемый в организации убийства целых двух депутатов, то вымерла бы секта сама через пару десятков лет.

Тут повсюду виднелись следы былых боёв – баррикады, щербины от пуль на металле и бетоне. Да, перестрелка в здешней тесноте – это, конечно, страшно…

– Что-то тихо, – пробурчал командир. Мои барабаны били с совершенно диким ритмом, сердце стучало им в такт, ладони потели, а кровь кипела. Палец на курке зудел, чёрт на левом плече умолял выстрелить хоть куда-нибудь – просто в черноту туннеля. Тепловизор показывал впереди какие-то неясные тепловые пятна, но нельзя было с уверенностью сказать, что это именно люди, а не…

Вспышки!

Звуки выстрелов в закрытом пространстве больно бьют по ушам. Я бросился прямо в ручей подо мной и вжался в пористый склизкий бетон, вонючая ледяная вода накрыла меня с головой.

Бойца из головного дозора сразу же опрокинуло на землю сверкающими пунктирами трассеров, и кровь его в тепловизоре засветилась, как стереотипная радиоактивная жижа в каком-то кино. Остальные отреагировали мгновенно: залегли и открыли огонь из своих чудовищных автоматов.

Нас поймали профессионально: подпустили на максимальное расстояние и вжарили из трёх-четырёх стволов, включая, судя по звуку, тяжёлый пулемёт. Пальба слышалась отовсюду – спецы мгновенно сориентировались и вовсю давили укрепление.

Откатившись в сторону и кое-как прицелившись, я увидел, что впереди, за баррикадой из стальных рельс, нагромождённых поперёк туннеля наподобие решётки, вспыхнули первые два взрыва. Громкие хлопки гранат высветили человеческие силуэты, над моей головой прокатилась жаркая волна, рядом с ухом прожужжал мелкий осколок, загремели упавшие рельсы.

«Альфа» быстро перехватила инициативу и пошла в атаку, не прекращая стрельбы. Я поднялся и, пригибаясь, последовал за ними, жалея, что не послушал совета Фёдорыча и не взял «четвёрочку».