Страница 105 из 120
Вот, оказывается, каким образом можно было руководить направлением.
Я бы еще долго просидел под абажуром, если бы сестра не заняла своего места. Она проворчала:
— Ну, чего вы восторгаетесь? Что вас удивляет в этом простом приспособлении объективов? Почти на каждом подводном судне есть почти такое же приспособление. Правильно ли наше направление, Джим?
В голубоватом фосфоресцирующем свете мало-помалу выступали очертания инструментов.
Джим наклонился над компасом — он не смеялся больше.
— Да, госпожа, — сказал он. — Мы как раз стоим вдоль линии, идущей с запада на восток.
— Хорошо. Арчи, садитесь на свое место к рулю. Держите его просто-напросто совершенно прямо до нового распоряжения… Готовы ли вы?
— Да.
— Готовы ли вы, Джим?
— Да, госпожа!
— Хорошо… Внимание… Бросайте груз.
Негр нажал сразу две педали. Я услышал какой-то шум под машиной, одновременно под носом и кормой; раздался глухой звук тяжелого падения на траву. Вдруг получилось отвратительное ощущение, точно вам вдавливают голову в плечи, плечи в ноги, а ноги в пол, словом, я пережил тошнотворное ощущение, которое испытываешь в быстро взвившемся лифте. Но это продолжалось не больше секунды. Потом ничего уж не выдавало того, что наша машина двигается.
— Ах, — вдруг вскрикнул я, — что это такое? Что-то блеснуло у моих ног.
Я нагнулся. И вдруг — Создатель! — от неожиданного зрелища у меня закружилась голова — я зажмурил глаза и судорожно вцепился руками в ручки руля: пол каюты был из такого прозрачного стекла, что казалось, будто под ногами ничего нет и сквозь это зияющее отверстие я увидел, как Филадельфия проваливалась… проваливалась с головокружительной быстротой… Мы поднимались.
Этель не обратила никакого внимания на мое восклицание. Она внимательно всматривалась в какой-то аппарат и повторяла вслух данные, которые он отмечал:
— 300… 400… 500… 700… 1000… Джим, проверяйте по статоскопу: 1050… 1100. Верно?
— Да, госпожа.
— Сбросьте 30 килограмм.
Негр нажал какую-то педаль. Я снова услышал какой-то шум и увидел, как между нами и бездной быстро перемещалась тень чего-то и исчезла. На этот раз это не был груз: из боязни убить какого-нибудь позднего прохожего, было устроено приспособление, позволявшее разрывать от времени до времени мешки с песком (или бочки с водой). Я дорого дал бы, чтобы узнать, с какой целью Корбетты так тщательно постарались избежать всякого общения с внешним миром. Но теперь время было неподходящее для расспросов. Сестра смотрела, не отрываясь, на барометр и повторяла:
— 1450… 1475… 1500 метров. Наконец-то… Ах!.. 1540… это уж слишком!
Она схватила какую-то цепочку, свисавшую с потолка, и потянула ее. Над нами, на чердаке — как я мысленно окрестил это помещение — послышался звук вытекающего газа: стрелка барометра спустилась до 1500.
— Теперь хорошо, — заявила Этель.
Потом, взглянув через голову негра на часы, сказала:
— Без пяти минут. Хорошо. Мы тронемся в путь ровно в полночь.
Как «мы тронемся в путь»?.. Что она этим хотела сказать?..
Я смотрел бессмысленно вопросительным взглядом на ее затылок, на ее мужскую прическу и был до того заинтригован, что мне показалось, будто я вижу не затылок, а чье-то сероватое и насмешливое лицо.
— Однако, — заговорил я, наконец, — однако, почему вы говорите, что мы отправимся в путь, разве мы еще не тронулись с места?
— Нет.
— Чего же вам еще надо? Что вы собираетесь предпринять?
— Путешествие вокруг света, господин инквизитор.
— Что?.. Как?.. Вы издеваетесь надо мной!.. Вокруг всего?..
— Света. Да. И в одни сутки… Аппарат стоит правильно, Джим?
У меня круги пошли перед глазами при мысли, что пилот нашего аэроплана сошел с ума; и я увидел, как в тумане, что проклятый зулус нагнулся над нивелиром.
Он нашел, что нос немного наклонился. Немного балласта, сброшенного с носовой части, выровняло аппарат, но подняло его в то же время на 20 метров. Этель заявила, что в конце концов это не важно. Взглянув на компас, она осталась довольна, улыбнулась и пробормотала:
— Великолепно: прямо на восток.
И, услышав, как часы начали бить полночь, сестра скомандовала:
— Пустите в ход двигатель, соедините контакт.
Джим повернул большой выключатель.
Тотчас же сзади раздалось тихое и мощное посапыванье, и машина как бы проснулась. Шум становился все сильнее и сильнее; и, постепенно, вместе с усилением шума, вокруг нас послышался сначала шум ветерка, который мало-помалу свежел, усиливался, превращался в грозу, потом в бурю; вокруг машины шел вой и шум, до сих пор неизвестный людям.
Несмотря на точность пригонки дверей, сквозняки прорывались тонкой струей и вихрем клубились вокруг нас с таким ужасным свистом, точно клубок змей шел на нас приступом.
Шум систематически усиливался вокруг машины, в особенности у носовой части ее; получалось впечатление вечно разрываемого куска шелковой материи. От работы мотора каюта содрогалась все сильнее; прикоснувшись к вздрагивающей стенке, я заметил, что она теплее, чем следовало бы. Впрочем, температура заметно повышалась, термометр все подымался и скоро можно было вообразить, что находишься внутри какой-то странной камеры, которую нагревают снаружи. Все это совершенно определенно доказывало, что мы передвигаемся с невероятной быстротой. Я отказался от своего предположения, что Этель внезапно сошла с ума. Действительно, моя храбрая сестра ничем не проявляла своего удивления и, по-видимому, предвидела заранее и подготовилась ко всем случайностям этого феноменального предприятия.
По ее распоряжению Джим избавил нас от сквозняков, заткнув все щели паклей. Во время его работы Этель следила за движением стрелки по разграфленной длинной линейке и снова произносила какие-то цифры:
— 500… 600… 1000… 1200… 1250…
Я должен обратить ваше внимание на тот факт, что цифра 1250 была названа очень торжественным тоном и что на этой цифре остановилась стрелка на линейке и столбик ртути в стеклянной трубке; в то же время перестали усиливаться шум мотора и свист ветра вокруг нас.
— 1250, — повторила сестра, — наконец-то мы добились.
И, взглянув на часы и что-то подсчитав про себя, сестра сказала, показав на глобус:
— Джим, в 12 часов 3 минуты и 45 секунд вы повернете стрелку на Торндаль. Вы слышите — Торндаль. Мы будем там в это время.
Джим подождал назначенной секунды и повернул глобус так, что стрелка коснулась своим острием места, где на глобусе был обозначен Торндаль.
Немедленно после этого он нажал кнопку и глобус стал медленно поворачиваться на своей оси слева направо, по-видимому, приводимый в движение часовым механизмом.
Я еле-еле приходил в себя от душившего меня волнения.
— Этель… Это невозможно!.. — закричал я, — неужели мы уже в Торндале?
— Ничего подобного, — ответила она, проделывая целый ряд манипуляций над кнопками, — мы давно уже промчались дальше. В данный момент мы пересекаем железнодорожное полотно между Валлей и Спуска. Посмотрите на стрелку глобуса, а потом на эту.
Этель указывала на разграфленную линейку, стрелка которой все время показывала цифру 1250.
— Это тахиметр, показатель скорости движения, — продолжала сестра, — он указывает на передвижение с быстротой 20,8 километров в минуту, то есть, около 1250 километров в час.
— Черт возьми! Мы мчимся с быстротой…
— Да нет же, мой друг, мы вовсе не мчимся.
— В чем же дело? Объяснитесь наконец.
— Мы не мчимся. Это воздух передвигается вокруг нас. Наше помещение неподвижно стоит в середине мчащейся мимо нас атмосферы. И вот почему я назвала его Аэрофиксом.
— Не может быть!
— Уверяю вас. Потерпите еще минутку… Теперь я спокойна… Нет… надо завернуть еще этот кран… Ну, вот. Теперь я к вашим услугам. Да будет свет в вашей душе и в этой каюте.
И сестра создала свет… электрический.
— Это воздух передвигается, а не мы? — воскликнул я, разинув рот от изумления.