Статус: бывшая

Таня терпела, старательно затыкала уши, но когда даже соседи застучали по батареям, собралась с духом и отправилась на заклание.

– Что тебе нужно? – Она приоткрыла дверь на цепочку.

– Пусти сейчас же! – Байгозин попытался просунуть руку, но чуть не застрял и, отдернув ладонь, подул на пальцы. – Что за детские выходки?

– Я оставила заявление.

– Это я понял. Я спрашиваю: какого черта?! Контекстная реклама приостановлена, как ее оплачивать, я понятия не имею. И это все за неделю до «Синтезии»! Ты издеваешься?! Тебе внимания не хватает? Решила набить себе цену? Это же форменное предательство! Имей в виду, я такое не прощаю!

Предательство. Так высокопарно – и так забавно слышать это именно от него. Таня даже сняла цепочку, чтобы все-таки заглянуть в глаза человеку, который имеет совесть обвинять ее в своих же проступках. Байгозин же воспринял открытую дверь как извинение и приглашение к действию: заулыбался и с хозяйским видом ввалился в квартиру, протягивая к Тане пухлые руки.

– Сразу бы так, Танюша! – промурлыкал он. – Иди ко мне…

Но Таня отшатнулась, как если бы он протянул к ней бензопилу.

– Я все знаю, – холодно ответила она. – Про ту женщину.

Байгозин застыл, словно Таня вдруг заговорила на суахили.

– Что?.. Ах это, – отмахнулся небрежно. – Все понятно. А я ведь говорил тебе: женская дружба – иллюзия. Эта хабалка… Как ее… Люба? Она тебе просто завидует. Ты ведь не веришь в то, что она тебе наплела?

– Люся, – машинально поправила Таня. – И да, верю.

– Боже, с тобой еще работать и работать, – обреченно вздохнул Коля. – Хорошая моя, ну она же примитивная баба и вертит тобой. Такие, как она, ничего не могут добиться своими силами, вот она и идет по головам. По твоей очаровательной головке. – Байгозин хотел было потрепать Таню по щеке, но она вовремя увернулась. Мысль о любом физическом контакте сейчас вызывала у нее отвращение. – Танечка, девочка моя, да что с тобой! Ты пускаешь в себя чужой негатив, и…

– Я видела, как ты целовался с этой… женщиной.

Байгозин растерялся, но ненадолго. Не просто же так он называл себя тренером номер один и вел тренинги, доводя женские стада до духовного экстаза: что-что, а языком он умел работать как бог.

– Ты про эту бедняжку? – Он жалостливо вздохнул. – Она просто влюблена в меня… Угрожала сотворить с собой что-то страшное… Я просто утешил ее – и, разумеется, позвонил своему другу, клиническому психологу, чтобы он…

– Хватит. Пожалуйста, – взмолилась Татьяна. – Я больше не могу!

– Ты о чем? – Байгозин всегда стремился производить впечатление человека умного и знающего, но сейчас, казалось, искренне не понимал, как вообще кто-то может не падать перед ним ниц от восторга.

– Просто уйди. – Таня обхватила себя руками. – Я не буду с тобой работать, не хочу тебя видеть. Пожалуйста, не мучай меня!

– Ты что… Выгоняешь меня?! – Прямоугольные очки сползли на кончик носа, и Байгозин подслеповато заморгал. – Я ведь все для тебя… Я вытащил тебя из этой дыры, сделал из тебя настоящую женщину… Ты… Да кем бы ты вообще была?..

– А что у нас дверь нараспашку? Заходи, бери что хочешь! – Люська вкатилась в прихожую ровно в ту секунду, когда Таня уже висела на волоске от отчаяния. – Ты, значит. – Люся повесила сумку на крючок и, засучив рукава, двинулась на Байгозина. – Страх совсем потерял, да? Приперся он сюда!

– Таня! Танюша!.. – Женский гуру, переводя взгляд с побледневшей Тани на пунцовую от ярости Люсю, попятился к двери. – Скажи ей!..

– Ах ты!.. – Люська обшарила взглядом коридор и схватила первое, что попалось на глаза: железную ложку для обуви.

Байгозин мигом растерял шарм и кошачью вальяжность, съежился.

– Я женщин не бью!..

– Тебе же хуже!

Раз! – и ложка обрушилась на его плечо.

– Танечка!..

Два! – удар пришелся по ребрам.

– Имей в виду: ты меня не вернешь!..

Три! – Люська подняла ногу на святое, и Байгозин, завыв, скрючился, сделал шаг назад и, зацепившись за порог, рухнул навзничь.

До этого Таня молчала, даже не пытаясь остановить возмездие, потому что где-то в глубине ее души проснулось темное альтер эго, со смаком наблюдающее, как карма в Люськином лице восстанавливает справедливость. Теперь же злорадство уступило место страху: ведь так и начинаются дела об убийстве по неосторожности! А если Байгозин расшибет затылок? Как бы Таня ни обижалась на него, видеть содержимое его черепа на лестничной клетке точно не хотела.

– Перестань! – Оттащив грозную соседку, Татьяна склонилась над бывшим: – Ты цел?

Байгозин нащупал слетевшие очки, водрузил их на законное место и, злобно блеснув линзами, встал.

– Вот так, значит, да? – с тихой угрозой осведомился он. – Что ж. Будь по-твоему. Больше ты меня не увидишь.

– А-а-аллилуйя! – пропела Люська у Тани за спиной.

– Еще приползешь, будешь прощения просить… – Байгозин на всякий случай отошел подальше, к лифту. – Но я тебя не приму!

– Переживет и без такого недотырка! – Люська отодвинула подругу, снова замахнулась ложкой, но лифт появился как нельзя вовремя, и Байгозин молнией нырнул в спасительную кабину. – Вот паскуда… Значит, бросила его все-таки! Молодец! Так ему!

– И уволилась, – сообщила Таня задумчиво.

Впервые в жизни она гордилась собой. Не потому, что ее похвалили, просто вдруг по-настоящему была уверена, что поступила правильно. На этом, правда, вся радость от момента закончилась. Розовые очки спали, крылатые единорожки, порхавшие в животе от байгозинского словоблудия, растворились в желчи, и на языке появился горьковатый привкус реальности. Четыре года, два месяца и… Сколько там? И пятнадцать дней. Все это время со смачным хлюпом всосалось в канализацию. И кто она теперь? Безработная девица в чужом городе. Ни высшего образования, ни финансовой подушки безопасности, ни перспективы брака – хотя, как выяснилось, ее и не было изначально. Как все это назвать одним словом? Очень просто: никто. Никто со здоровенной такой буквы «Н».

– Ты же не собираешься плакать из-за этого лоха чилийского? – Люська вернула ложку на место и с подозрением покосилась на оцепеневшую Таню.

– Нет, – искренне отозвалась та. – Но кому я теперь нужна?

– Шутишь? Мужиков-то в Москве – задницей ешь.

– Да я не про это. Аренду платить надо, а у меня работы нет. И квалификации…

– С арендой разберемся, если что. Я заплачу. На отдых откладывала, но… Раз уж такое тут. Развейся слегонца. Бабу его найди, надо ей хотя бы шины проколоть, я не знаю. Или это… – Люська усмехнулась. – Мне тут одна в салоне рассказала. Короче, у своего в телефоне какую-то лахудру нашла. Он ее еще Федором Палычем записал, затейник. До этого додумался, а переписку потереть – нет. И вот открыла, значит, клиентка моя сообщения посмотреть, что за Федор Палыч названивает кобелю ее в два часа ночи… А там фотки-то, фотки! Ну, говорит, и сиськи у этого Палыча!

– И что она сделала?

– Ну, по мне, лучше б сразу ему этим телефоном по щам, но она говорит: муж, как-никак. Дети, все такое. Зарплата, опять же, косарей двести, черная. Вот так выставишь – а он будет алименты по сто рублей переводить. – Люська скривилась, всем своим видом демонстрируя презрение к сильной половине человечества. – Короче, она телефончик этого Палыча скопировала – и не поленилась рекламу запустить. Досуг, мол, сауна, полный пакет услуг. А главное – как-то там намудрила, чтобы эти объявления муж увидел. Представляешь? Сразу романтику начисто смыло!

– Очень остроумно, – съязвила Таня. – Проще было в подъезде на стене написать. Такая-то, такая-то, пенсионерам скидки.

– Вот! – Люська всем была хороша, но сарказма не понимала с детства. – Видишь? Попер креатив, родимый! Давай мы с тобой по пятьдесят, как говорится, за свободу, курицу эту выследим – и по сусалам ей, по сусалам!

– Да не собираюсь я мстить! – подала голос Таня.

Однако Люська уже завелась не на шутку.

– В принципе можно не бить, – размышляла она вслух, витая где-то в облаках сладостной мести. – Ты ведь рекламу такую умеешь настраивать? Представь: рожа твоего кобеля – и подпись: «Самый маленький пипидастр в мире!»