Охотники на попаданцев

– У нас ещё один пробой будет. Нужно успеть, – ответил я, убрав револьвер и достав на секунду хронометр.

– А этот?

– Этот уже никуда не сбежит. После, в мертвецкой пообщаюсь с ним.

Сашка ухватил Настю, а я взял под руку шатающуюся Анну и повёл к авто. Пришлось протиснуться через кольцо толпы.

– И так постоянно у тебя на службе? – догнав меня, спросила Ольга.

Она одной рукой придерживала фотоаппарат, а второй подол тёмно-синего платья с кружевными рукавами и воротом. Платье мешало ей быстро бежать, но она очень старалась.

– Нет, – произнёс я, – в Москве и в Петрограде падающие с высоты через одного бывают, словно там земля выше нашей, а тут такое редкость. Я так вообще одного видел, что прямо в заборе оказался. Лежит человек, корчится, а сквозь тело кованая решётка проходит. Думал сперва, что проткнули его, а нет, снизу забор вкопан в землю, а сверху завитки и поперечины мешают. Просто он с забором совместился как-то. Но то совсем редкость дикая. Не передумали ещё с нами быть?

Ольга не ответила, и даже не сбавила шаг, услышав обращение на «вы». А я надеялся, что этот случай отвадит ее от меня.

Мы быстро сели в машину и снова помчались. Благо дорога проходила совсем близко к нужному месту. Правда, пришлось потом продираться через плотные заросли клёна и ивы, чтоб оказаться у самой реки, но и ждать пришлось недолго.

Попаданец преподнёс нам очередной сюрприз. Нет, никто ниоткуда не свалился, просто хлопок пробоя почти сразу сменился плачем ребёнка-грудничка.

Глава 9

Бронеледи и этикет

Как бы то ни было, ребёнку я был рад. После того несчастного на рынке мои барышни могли впасть в такое уныние, что привести их в чувство стало бы немыслимо тяжёлой задачей. Но маленький крепыш с серыми глазами, заливавшийся от голода криком и весь красный от натуги, стал спасательным кругом. Темноволосый мальчик, укутанный в серо-бурую звериную шкуру, при себе имел только дикарский амулет на шее да охотничий нож, спрятанный в складках шкуры вместе с кожаными ножнами грубой работы.

Вопреки ожиданиям опеку над малышом взял Никитин, отпихнув девушек в сторону. Через плечо ему постоянно лезла с советами Настя, тогда как Анна лишь испуганно пялилась на дитё. Девушка, всю жизнь проведшая в стенах института благородных девиц, не имела никакого представления о том, что делать с младенцем.

Ольга, молча поджав губы, глядела на мальчика. Не имея своих детей, она очень этим тяготилась, и в ее взгляде читались тоска и зависть.

– Да как ты его пеленаешь? – бурчала Настя. – Туже надо.

– Не надо, – ответил ей Сашка. – Шкура толстая и грубая, натереть может.

– Надо. И покормить его надо.

– Слышь. Отцепись. Я двух племянниц и дочку нянчил. Я и так знаю, что кормить надо.

Сашка легко приподнял мальчика, придирчиво покрутив в целях осмотра шкуры в руках.

– Не сломай его, – выдавила из себя Анна, охнув от такого обращения мальцом.

– Ещё одна, – буркнул Никитин. – Если бы дети были как фарфоровые куклы, человечий род давно вымер бы. Этот пацан попрочнее тебя будет.

– Хватит, – произнёс я, устав наблюдать за картиной о няньках. – Мне нужно донесение написать по двум случаям за сегодня. И посылку разобрать.

Никто возражать не стал, и мы дошли до авто, где расселись по своим местам. Никитин с младенцем рядом со мной впереди, барышни сзади.

– Куда его теперь? – тихо спросила Ольга, когда машина почти бесшумно начала двигаться по разбитой дороге.

Она тоскливо глядела то на дитя, то на меня.

– В приют. Мы не можем его у себя оставить, – ответил я. – Но обещаю, за ним там хорошо приглядят.

– А имя у него есть?

Я пожал плечами. Имя-то у него было, но мы его никогда не узнаем. Впрочем, какая разница.

– А давайте назовём его Конан, – громко произнёс Никитин, обернувшись к девушкам, ютившимся на заднем сидении.

Те даже немного растерялись.

– Как Артур Конан Дойль и его «Затерянный мир»? – спросил я, несколько раз нажав на клаксон, когда какие-то старушки даже не изволили обернуться при появлении авто, не то, чтоб с дороги уйти.

Старушки закудахтали и начали, бурча свои проклятия, ковылять к покосившемуся заботу старого дома.

– Почему Дойль? – удивился Сашка. – Конан-варвар. Вон какой здоровяк, и меч есть. То есть нож.

– Какой варвар? – опешил я в свою очередь.

Никитин смотрел на меня с открытым ртом, наверное, с минуту, прежде чем продолжить.

– Ну, герой такой есть. Его ещё этот играет, блин, здоровый такой. Блин, не помню фамилии. Или у вас его нет?

Я вздохнул, но не ответил. Попаданцы часто всякие несуразицы несут. Никитин среди этой братии просто верх адекватности и благообразия.

Авто ехало долго, я старался не гнать его без нужды, да ещё с младенцем в качестве пассажира. Я ехал, а сам думал. Два попаданца сразу – весьма редкое событие. Редкое даже для столицы, притом, что там порой бывали весьма разные случаи. И вдвойне страннее, что пробои случаются только в черте города. В Петрограде, помнится, специальные конные разъезды были для ловли тех, кто далеко от людей возникал. Там-то провидцы особо и пригождались. Попробуй, найди без них иголку в стоге сена. То леса, то болота.

К приюту приехали через полчаса. Была в пути возможность позвонить, а раз есть возможность, грех не воспользоваться, я выкрутил на панели рукоятки, выставив номер коммутатора, а потом долго орал в трубку: «Ало, барышня! Мне детский приют. Начальника. Да! Да!»

С приютом я раньше не работал, но смог докричаться, чтоб господин начальник не убежал раньше нашего приезда. Помогли волшебная фраза – Тайная канцелярия, и сотрясание воздуха от имени барона Бодрикова, которого как раз знали все казённые учреждения.

Начальник, пожилой мужчина в стареньком, стиранном на сто раз сюртуке встретил нас холодно. Он постоянно ссылался на то, что мест нет, и лишь обещания, что окажем приюту посильную материальную помощь, возымели эффект. Благо что с тем, куда определять младенца, вопросов не было. Записали его как солдатского сироту. Мол, отец пал во время провокации врага. Имя так и оставили двойное, Артур Конан. С фамилией тоже вопросов не возникло. Я просто вспомнил одного из погибших при взрыве кирасиров.

До усадьбы доехали молча. Так же молча пополдничали бутербродами с сыром.

Лишь однажды Ольга Ивановна изволила нарушить безмолвие, спросив у Никитина один-единственный вопрос, от которого тот сник и стал совершенно хмурым с лица.

– Развёлся-то из-за чего? С детьми ведь ладишь.

– Да, из-за хрени, – уклончиво ответил парень, уставившись на некоторое время в пустоту.

Было видно, что это тяготило Сашку. Так, в общем, и доехали. Шум начался потом, когда я распорядился всем прибыть в гостевой зал, где половину места загораживали громадные ящики с клеймом армии Российской Империи. Моя группа по женскому обыкновению собралась далеко не сразу. Они сначала, к моему глубочайшему недовольству, долго переодевались в домашние платья, пудрили носики и занимались прочей, неведомой для мужчин ерундой, которую мы склонны считать верхом несуразицы. Даже деревенская девчонка долго ковырялась в своём сундуке, что-то проверяя.

– Александр! – позвал я своего гренадёра-связиста.

Тот сидел в кресле, обычно служившем сонным троном Старому, и листал какую-то газету. По моему зову он оторвался от своего занятия и ловко вскочил.

– Поднимись в мой кабинет и принеси оптифон. Он стоит на журнальном столике. Только не сломай. Дорогая вещь. Из Германии выписал.

Никитин потянулся, хрустнув суставами, и лёгким бегом умчался по лестнице. А я подошёл к ящикам и начал срывать пломбы.

Вскоре на лестнице снова загромыхало, и мой помощник притащил большую лакированную коробку с позолоченными защёлками.

– Куда?

– На стол дневального, – указал я рукой, а потом добавил, – открывай. Думаю, сообразишь, что к чему.

Сашка осторожно поставил оптифон. Было слышно, как он сначала клацнул защёлками, а потом восхищённо выругался.