Карелия

Софья Феофановна молча присела передо мной на колени и стала целовать мне руки. И не было в этом пафоса или картинности, мать благодарила за сына, но я ужасно испугалась, чтобы она не сказала чего-нибудь, что будет не исправить, выхватила у неё свои руки:

— Вы лучше расскажите, как вам удалось его выходить. Я если честно, последние пару дней к нему даже не заглядывала, очень боялась увидеть, что он умер…

— К нам его на носилках привезли, голого, в одеяло завёрнутого, хорошо, что морозов сильных ещё не было…

— Это я понимаю, меня в лазарет тоже после помывки не одевали и тоже на носилках только в одеяле одном отвезли…

— Ну, вот, воняло от него, не смотря на мытьё… Вообще, шансов у него не было, если бы не лекарство, профессора Ермольевой. Молодая совсем, но какая умница! У нас в госпитале пенициллин появился буквально за три недели до этого, мы только первые результаты успели осознать, а тут и не думали даже, абсолютные показания. Сразу взяли на стол, сделали ревизию грудной клетки, ушили рану и плевру, пришлось удалить почти всю нижнюю долю левого лёгкого, убрали отломки рёбер, и пулю немецкую винтовочную. А первый укол ещё до операции сделали. Вот он и пошёл на поправку, буквально на глазах. Если бы не очень сильное истощение, может и за неделю бы выправился, а так все процессы замедлились, но встал на ноги, ты же его на новый год видела. А когда он рассказывать начал, каким чудом ему выжить удалось, если бы сама на операции не видела, не поверила бы. Вот твоим чудным счастливым ручкам благодаря, живёт мой сын!

— А что за лекарство, вы так сказали…

— Да! Лекарство удивительное, почти панацея… У нас сейчас такие дебаты идут, копья ломают. Чубы трещат, как говорится. Дело в том, что микробиологи, которые его создали выставили жёсткое требование, а наркомздрав его безоговорочно поддержал и запретил нарушать, чтобы в каждом случае каждому больному колоть полный курс, и запретить в течение курса снижать дозы, только повышать, если требуется. А ещё вводить лекарство строго по часам, каждые четыре часа. Пара сестёр проспавших уколы уже под суд загремели, говорят…

— Ну, если так требуется, и наркомат подписал, так чего обсуждать?

— Милая девочка! Если бы всё было просто! Ведь на стороне тех, кто выступает против тоже резон есть, у нас от одного укола крупозная пневмония прекращалась, а на нашем отделении после двух уколов больной с сепсисом и тяжелейшим разлитым перитонитом в себя пришёл и есть попросил. А тут на каждого больного уходит минимум сорок две дозы, а эти сорок доз могли бы спасти сорок, а может восемьдесят раненых! А развернуть большой объём промышленного производства пока не удаётся, всё, что есть, это только полученное фактически в лаборатории, каждая доза на вес золота! Представляешь, какие страсти кипят! А ещё микробиологи дрова в топку подкидывают, что у них на подходе лекарство от туберкулёза, причём любого. А это столько больных и таких тяжёлых, что уму не постижимо… У нас под Москвой ещё с царских времён есть санаторий, где больные с костным туберкулёзом доживают, я бы сказала догнивают, а там ведь почти все молодые. А сколько ещё таких санаториев и больных по всей стране и по всему миру!.. Уже два письма, подписанные всеми светилами медицины, товарищу Сталину направили. Вот после второго письма он авторов собрал и все, кто тогда на приёме побывали, теперь молчат и свою точку зрения больше не отстаивают, хотя ещё много шума осталось… Ты конечно, ловко разговор увела, но и я не вчера родилась. Я знаю, что маму я вам заменить не смогу никогда, но знайте, что вы обе мне как дочки, которых у меня никогда не было, но я очень бы хотела! И не отвергайте мою просьбу! Вы когда сами детей вырастите и поймёте, что такое долг материнской благодарности за спасение ребёнка, вот тогда сможете что-нибудь сказать. И я попросить хочу… Мне Саша говорил, что там у вас с Сергеем видимо что-то произошло, но вы оба не говорите, а ты простить его не можешь, я и не прошу его прощать, значит, заслужил, ты не капризная профурсетка и так вижу. Просто не отталкивай его резко. Он и за группу погибших ребят своих себя винит, и что как командир ошибок наделал, а ещё ты там предложила всех гидросамолетом эвакуировать, а он считает, что это его как командира недоработка, что не подумали вовремя. После нового года пришёл, когда с тобой хотел поговорить, чёрный весь и молчит все дни. Тоже ведь характер, есть в кого… Ты ничего мне не обещай, просто подумай после…

А после просто болтали и к этим сложным темам больше не возвращались. Немцев под Москвой разгромили в пух и прах, что они удирали, побросав всю технику, и теперь в центральном парке сделана выставка трофеев немецкой и всякой другой техники, и все туда ездят смотреть. И радость была бы полной, если бы не окружение Ленинграда и начавшаяся блокада второго города страны.

Александр Феофанович рассказал, что на совещание в Генеральном штабе по итогам проведённого наступления, где все собрались с самым праздничным настроением, а Верховный Главнокомандующий пришёл очень сердитым. А когда начал выступать маршал Кулик, обвиняя в пораженчестве генштаб за приказ остановиться и занять оборону, и выступил с планами воспользоваться слабостью разбитого врага, и гнать его как минимум до наших границ… Сталин резко его оборвал, велел не молоть чепуху, а лучше послушать внимательно доклад начальника генштаба Шапошникова, в котором проведён разбор сделанных ошибок на всех уровнях. И закончил словами, что наше наступление удалось не потому, что хорошо воевали, а потому, что немцы расслабились, глупостей наделали и нам позволили наступать. И впредь за подобные необоснованные шапкозакидательские выступления будут снимать с груди и петлиц звёзды и ордена! Потом спокойно и методично Шапошников провёл разбор прошедшего наступления и предметно показал, что в этих условиях двинуться дальше хоть на километр для армии было бы катастрофой, и единственная возможность не упустить плодов этой победы, это встать в глухую позиционную оборону на достигнутых рубежах. В заключительном слове Сталин сказал, что как Пётр Первый он не собирается с немцами как со своими учителями пить за одним столом, но то, что мы ещё не умеем воевать, а только учимся, нам немцы ясно показали. Вот и учиться! Со всей серьёзностью и ответственностью! И каждый человек в форме должен ежедневно помнить, что с каждого народ, которому все присягали имеет право спросить долг за то, что сами не доедали, всё отдавали вам, ходили босые, но вас кормили и обували, так почему вы не выполняете теперь то, ради чего вас содержали годами на иждивении!? И каждый военный от солдата до генерала должен помнить, что его дело не погибнуть без смысла, а убить как можно больше врагов, заставить врага кровью и жизнью заплатить за каждый миллиметр нашей земли, на которую посмел он ступить своей поганой ногой. И только тогда, когда будет убит последний оккупант — это будет даже не заслуга, а всего лишь отданный военными народу долг! А ещё предупредил, что будет пересматриваться система награждений… В общем, от праздничной эйфории при выходе ни у кого не осталось и следа, а у самого Верховного видя это явно улучшилось настроение… Ещё кто-то заметил, что Сталин был без уже привычной звезды Героя Социалистического труда, которую он носил всегда… В свете слов о пересмотре системы награждений среди генералов вообще тихая грусть с паникой пополам…

В воскресенье Ираида Максимилиановна и Софья Феофановна вытащили меня с Верочкой в театр оперетты, где весело и дико звучал почти бессмертный Кальман. Вообще, дни отпуска в прогулках и домашних вечерах, пролетели легко и почти незаметно…

А утром в понедельник по всей форме, хотя медаль надевать всё-таки не стала, я перешагнула порог актового зала, где заседала страшная Лётная врачебная комиссия. Вскинула руку к лихо заломленному берету и отрапортовала председательствующему:

— Товарищ бригадный военврач! Главный корабельный старшина[14] Луговых! Представляюсь по случаю прибытия на Лётную врачебную комиссию главного клинического госпиталя Военно-воздушных сил СССР!

14

Я знаю, что сейчас "главстаршина" и "главкорстаршина" — это два разных звания, и нынешний "главкорстаршина" — это тогдашний "мичман". Но до введения званий мичмана и прапорщика, как промежуточных для сверхсрочников, часто в старшинских флотских званиях перед словом СТАРШИНА, добавляли КОРАБЕЛЬНЫЙ, чем подчёркивали свою принадлежность к флоту. Сама видела документ того времени, где фигурировало звание "корабельный старшина первой статьи", аналогично и со званием "главный старшина".