Enigma

Эва не смогла самостоятельно залатать раны, что годами выжигались на ее сломленной душе. Они разрастались внутри нее, подобно неизлечимой болезни, день за днем поражая все новые и новые участки ее души и тела, пока не достигли памяти, разума и сердца. К тому времени, когда мне исполнилось пятнадцать – мама все реже стала узнавать меня. Несколько попыток самоубийства, бессонница, эпилептические припадки – все это превращало мою любимую и прежде красивую мамочку в полую куклу, давно лишенную жизни. Руфус объяснил мне, что когда-то очень давно, мама пережила сильнейший стресс (еще бы), после которого процесс разрушения ее личности стал необратимым. Хотя… я все еще надеюсь на то, что ученые разгадают все загадки человеческого мозга, и вернут моей маме память и здравомыслие. Ну а пока, все, что мне остается – это проводить свой единственный и законный выходной в неделю, рядом с мамой. Бывают дни, когда она узнает меня, или вспоминает на несколько трепетных и полных любви минут, когда я могу крепко обнять и почувствовать в ответ тепло матери… но в основном, мама пребывает в статичном состоянии, и зачастую просто смотрит в одну точку, как бы отчаянно я ее не звала, как бы тепло ее не называла…

Все доходы с официальной работы и подработки, я трачу на ее содержание и лечение в психиатрической клинике, расположенной в Квинсе – в том самом районе, где живу я, и большинство «второсортных» людей.

Руфус хотел положить маму в Элитный Госпиталь и запустить целый экспериментальный проект по полному излечению деменции… но не успел. Люди научились побеждать девяносто девять процентов болезней, но мозг и сердце до сих пор остаются самыми непредсказуемыми «винтиками» в нашем идеальном биомеханизме.

Ровно пять лет назад, я перестала быть Карлайл. Жизнь, подаренная Руфусом оборвалась, почти также, как и его собственная – мой опекун впал в тяжелую кому, после перенесенного им инфаркта. А человек, в кулаке которого оказалась вся моя жизнь, выкинул меня на улицу. Словно все эти годы нас с мамой просто не существовало.

Макколэй Карлайл. Родной сын моего опекуна. Мой сводный брат и лучший друг человека… которого я любила.

Я и не ждала другого отношения. Мак всегда едва заметно кривил губы и морщил нос, когда я проходила мимо, либо вовсе меня не замечал. Искренний взгляд Мака, полный презрения, пренебрежения и ненависти, был в какой-то мере гребаным даром – в такие секунды, я хотя бы понимала, что он меня видит, и вообще, знает, кто я такая. Идентифицирует, как личность.

Конечно, у Мака определенно были причины меня ненавидеть. Я не ждала от него доброты и понимания, после того, что сама натворила, сунув свой любопытный нос не в свое дело, и взрастила зерно вражды между нами до исполинских размеров.

И если быть до конца откровенной, поступи он иначе, я бы все равно не смогла жить под одной крышей… с убийцей.

От одного только его имени кожа покрывается вереницей мурашек, и я кутаюсь в теплый плед, утешая себя нелепой надеждой, что плотный кусок ткани может защитить меня от Карлайла младшего. Хотя это так глупо. С чего я взяла, что он вообще обо мне помнит? Он всегда желал смерти мне и моей матери. И вряд ли следит за моей жизнью, да и вообще – помнит о моем существовании.

Черт, у меня уже голова гудит от всех этих воспоминаний и мыслей. Перелеты просто созданы для подобной медитации – проанализировать свою жизнь, заглянуть в суть самой себя, разглядывая кучерявые облака, снежным полотном застилающие вид на землю.

Поправляю солнцезащитные очки на переносице и опускаю взгляд на свой стакан с чистейшей водой из Норвегии, триста миллилитров которой стоит больше, чем запас моих продуктов на неделю, и замечаю, как мелко дрожат пальцы.

В последнее время мне снова начали сниться кошмары. Нехорошее предчувствие, от которого желудок сворачивается в тугой ком, не покидает меня ни на секунду. Я надеялась, что жалкое подобие отпуска поможет мне восстановиться после нескольких лет непрерывной беготни с работы на работу, но ничего не вышло.

Каждый день я просыпаюсь от щемящего в груди чувства, которое сравнимо только с хождением по краю ямы, под названием «прошлое». И почему-то я не сомневаюсь в том, что очень скоро свалюсь туда, и это не будет свободным полетом. Это будет падением.

Делаю глубокий вдох, и перевожу взгляд на облака, медленно розовеющие под воздействием лучей заходящего солнца. Линия горизонта превратилась в бесконечную нить, сплетенную из всех оттенков розового и фиолетового. Даже спустя год регулярных полетов, дух захватывает от такой красоты. Моя личная иллюзия свободы… иллюзия жизни. Иллюзия того, что я «над», а не «под» сводом Элиты и системы, о которой, к несчастью, знаю больше, чем другие, из моей касты.

Они не знают лучшей жизни, и поэтому многие довольствуются тем, что имеют. А те, что все еще способны мечтать и к чему-то стремиться, быстро опускают руки, когда наступает момент раздачи долгов и уплаты огромных налогов. Иначе… очередное зачеркнутое имя в списке должников. Некоторые живут в собственных домах и даже заводят детей, набирая кредиты в нескольких банках, добровольно заковывая себя в еще более тугие цепи.

Жутко. Страшно. Но изменить мы ничего не можем.

Через три дня заканчивается мой отпуск, который я провела во Флориде, в небольшом городке для убогих каст. Я снова отправлюсь в полет. Да только лететь я буду уже не первым классом, а обслуживать пассажиров Элиты и Высшей касты, и бесконечно улыбаться, пока скулы не заболят, и кожа не высохнет из-за низкой влажности воздуха. А после рейса бежать в «Black Cat» и танцевать либо для опустевших столиков, либо для пьяных в хлам Низших.

Из бесконечного потока не радужных мыслей меня вырывает звук недовольного мужского рычания и испуганный вздох стюардессы – судя по тому, что на белоснежной рубашке моего соседа расплывается грязно коричневое пятно, девушка пролила на него горячий кофе. Непростительная оплошность для сотрудницы. Бедняжка на два месяца застрянет в долгах и ей придется брать дополнительные рабочие часы.

Мой взгляд поднимается выше, и замирает на искаженном от злобы и презрения лице молодого человека. Его брови медленно сдвигаются к переносице, прежде чем из его уст вырывается несколько отборных ругательств.

Ох, ну и начнется сейчас. Еще один избалованный сукин сын.

– Ты криворукая что ли? – яростно выплевывает он сквозь зубы, смерив напуганную до смерти девушку колким взглядом. Миловидная блондинка мгновенно бледнеет, растерянно окидывая взглядом масштаб всего бедствия. – Это рубашка от Balmain, – сообщает зануда, и добавляет уже тише, но я все равно все прекрасно слышу: – Эти пустоголовые даже с простой работой не могут справиться.

Теперь вы понимаете, о чем я? Я сказала, что мы считаемся людьми «второго сорта», но на деле, для представителей Элиты мы отребье, мусор, клоака. Плебеи, недостойные милости господ или хотя бы человеческого отношения к себе.

– Простите, сэр. Я не хотела, я… мне очень жаль, – пытаясь улыбаться и скрыть дрожь в голосе, лепечет провинившаяся стюардесса.

– Жаль ей. У меня деловая встреча, через тридцать минут после посадки, черт возьми. Мало того, что рейс задержали, – продолжает сотрясать воздух мужчина, бросив беглый взгляд на наручные часы, инкрустированные черными брильянтами. (Конечно, часы для члена Элиты показатель статуса, а не способ следить за временем) – Еще и это. Я попрошу ассистента написать жалобу, и Вас уволят к чертовой матери.

Фу, противный какой. Слушать тошно этого морального урода.

Пораженная до глубины души его свинским поведением, я решила воспользоваться тем, что избалованный мачо понятия не имеет о моем истинном положении, и незамедлительно вмешалась:

– А Вы, наверняка, очень собой гордитесь, – раздвигаю губы в самой сладкой из своих улыбок, которым обучали на курсах стюардесс, перед первыми полетами, и поворачиваюсь к молодому человеку, обращая все его внимание на себя. Кристально голубые глаза сканируют меня с плохо скрываемым недоумением и любопытством. – Унизили беззащитную девушку, что очень похвально, – медленно проговариваю я, строя из себя чуть ли не светскую леди, возмущенную несоблюдением правил этикета. Брови Незнакомца стремительно приподнимаются, когда он расплывется в улыбке, оглядывая меня уже с неподдельным интересом.