Страница 41 из 96
— О чем это? Кто писал?
— Без подписи, небольшое, но очень важное для нашей поисковой работы исследование: на какую глубину прятать, понимаете? Чтобы никто никогда не нашел. Тут немного, прочитать? Итак: «Изучение тысячелетней практики показало следующее. Первое. Могильные захоронения. Надо иметь в виду, что обычное, глубиной 2–3 метра, может быть отрыто и опустошено лишь одним человеком за одну ночь. Поэтому богатые люди хоронили своих родных в могилы глубиной до 5 метров. Такую вскрыть за одну ночь, даже вдвоем-втроем, уже невозможно. Чтобы добыть нечто, находящееся на глубине 6–8 метров, уже требуется длительное время и большое количество людей, а с 10–11 метров необходима специальная землеройная техника, весьма большое количество работников и устройство шахты. Это под силу лишь специальной организации, государству…» Вот почему, согласно некоторым источникам, немцы строили свои тайные хранилища, бункеры на глубине 10–11 метров. Либо искали уже готовые подземелья на такой же глубине. А потом входы в них, шахты, взрывали. Попробуй-ка отыщи, раскопай!
— И сам Роде, и его помощница, бывший научный сотрудник Киевского музея изобразительных искусств Полина Аркадьевна Кульженко, возможно, и отыскивали такие подземелья, когда разъезжали по всему Земландскому полуострову, — говорит Овсянов. — И не случайно Штайн интересовался этой женщиной, наверняка она очень многое знала.
Да, Полина Аркадьевна так много знала, ах, если бы она не замкнулась в себе, открылась, рассказала бы или описала свою странную и сложную, в чем-то трагическую жизнь; но молчала, молчала, хотя и не смогла скрыть тех или иных подробностей своего полубезумного пути из любимого Киева в далекий, настороженный и пугающий ее Кенигсберг. Пути, совершенного не в одиночку, а с ценнейшими коллекциями картин и икон киевских художественных музеев. «Ветреным декабрьским днем во двор замка въехали грузовики, груженные ящиками с надписью: „Киев — Кенигсберг“. А вскоре в замке появился и новый человек — невысокого роста худощавая немолодая женщина, в добротном пальто и сером шерстяном платке на голове, никак не гармонировавшем со всем ее видом… — Так об этом событии повествуется в книге „Тайна Янтарной комнаты“. — Научный работник Ангелина Павловна Руденко, — представилась женщина. — Фонды Русского и Западного музеев Киева и коллекции икон из Киевско-Печерской лавры, — показала она рукой на ящики…»
Все, кому доводилось интересоваться Янтарной комнатой, конечно же читали книгу, которую я цитирую[6]. Она написана по свежим впечатлениям, в ней много интересных деталей и подробностей, а в Барсове легко угадывается Александр Яковлевич Брюсов — «отличный специалист», «блестящий знаток живописи» и вместе с тем «рассеян, плохо разбирается в людях, не умеет правильно оценивать их». И не надо гадать, кто такая «Ангелина Павловна Руденко». Конечно же это Полина Аркадьевна Кульженко, «Кулашенко», поставленная — и совершенно справедливо — Георгом Штайном в один ряд с доктором Роде, мрачным прусским гауляйтером Эрихом Кохом, директором ресторана «Блютгерихт» Паулем Фейерабендом и таинственным оберштурмбанфюрером Рингелем.
«Ведут пути-дороги»… но какие же пути-дороги привели Руденко — Кульженко в Кенигсберг? Были, видимо, причины, и очень важные, чтобы решиться на такой отчаянный шаг… Может, и то, что она — человек большой культуры и эрудиции, блестящий знаток истории, искусства, можно сказать, человек с европейским мышлением — была белой вороной в своем коллективе? Протестовала, когда из зала музея убирались в запасники картины выдающихся мастеров, художников с мировым именем, и на их место вздымались гигантские «творения» типа: «Праздник покорителей хлебных нив», «Трудовой энтузиазм строителей Беломорканала», «Великого вождя приветствует вся страна». И прочие «большие картины без рам», как писал в своем отчете Роде. «Картины», напористо вытеснявшие из музеев страны, в том числе и киевских, Репина, Шишкина, Кустодиева, Айвазовского, многих других прославленных живописцев и в особенности мастеров Западной Европы: французов, итальянцев, голландцев и немцев, не говоря уже о символистах, кубистах, абстракционистах и авангардистах, всех этих «подражателях загнивающего Запада».
Сложная, трагическая жизнь. Горящие города, расстрелы. И какая-то смутная надежда, попытки оправдать свой поступок. «Культура, наука, искусство — это солнце, которое светит для всех одинаково и не теряет при этом своего блеска, не тускнеет. Это — как родник свежей воды, утоляющий жажду всякого, кто припадает к нему: больного и здорового, умного и глупого, доброго и злого… надо работать… надо внушать людям преклонение перед красотой и благородством человеческих чувств… Сотрудничая в музее, я смогу сохранить для Украины то, что осталось здесь», — размышляла Руденко, как размышляла и Полина Аркадьевна Кульженко. И, приветливо принятая немцами, назначенная директором Русского, а потом и музея украинского искусства, работает, собирает оставшиеся в городе картины, иконы, а их осталось так много! «Теперь Руденко нередко встречалась с представителями штаба Розенберга, с сотрудниками имперского комиссариата, в ведение которого перешли все киевские музеи. Наконец, она была представлена „высокому гостю“, посетившему музей, — рейхскомиссару Украины Эриху Коху и сумела произвести на него столь благоприятное впечатление, что вскоре и Кох вспомнил о ней».
Кох вспомнил о ней тогда, когда войска Красной Армии приблизились к Киеву. «Началась упаковка икон и картин. Вскоре двести произведений искусств плотно лежали в пятнадцати ящиках. Здесь были уникальные иконы: „Егорьевская богоматерь“, „Успение“, „Параскева Пятница“, „Преображение“, „Троица“, „Царские врата“, „Спас Нерукотворный“, „Спас Златые Власа“, „Сретение“, „Иоанн Предтеча“, созданные выдающимися мастерами. Через несколько дней, оставив под расписку германских властей свою личную библиотеку, обстановку из красного дерева старинной работы, великолепный слепок с Венеры Милосской в величину оригинала, отлитый в мастерских Лувра, оставив родной Киев, Руденко выехала вслед за отправленными экспонатами…» Выехала вначале в Каменец-Подольский, а спустя некоторое время, в январе 1944 года, — в Кенигсберг, в распоряжение доктора Альфреда Роде.
И вот — Кенигсберг, район Амалиенау, где в небольшом, уютном особнячке устраивается Полина Аркадьевна со своей верной старушкой няней, но в котором лишь спит, так как почти все время, каждую свободную минуту проводит в замке среди уже распакованных и еще заколоченных в ящики сокровищ. Русские приближаются! Они уже у восточно-прусских границ, но вот позади и пограничная река Шешупа, уже идут ожесточенные бои под Гумбинненом, уже… Куда все это девать? Где прятать? Альфред Роде, доктор Герхардт Штраус, Кульженко обдумывают различные варианты, как сберечь неисчислимые богатства, скопившиеся в Кенигсберге, вывезенные из России, с Украины, из Белоруссии, Прибалтики, — где и как все это сокрыть? Восточная Пруссия уже отрезана от собственно Германии. Дорога на Пиллау, забитая беженцами и войсками, простреливается русскими. Транспортов для эвакуации морем из Пиллау нет… Значит, надо прятать тут. В самой Восточной Пруссии. И то Роде, то Полина Аркадьевна, кстати, великолепно знавшая немецкий язык, исчезают из Кенигсберга, мечутся по Земландскому полуострову, да и в других местах провинции, и отвозят ценности, где-то прячут их, но где?
Да, многое знала Кульженко! Знала и молчала. Чем-то они были схожи, Кульженко и ее начальник, доктор Роде. Оба влюбленные до безрассудства в свои картины, иконы, янтарь… Фанатики! И оба остались возле своих упрятанных в каких-то секретных бункерах сокровищ.
Ее судили. «Скажите же, где? Ведь если вы не скажете, все это погибнет! — взывала к Кульженко судья. — Как вы потом сможете жить? Эти картины, иконы, ведь это достояние не только России, Белоруссии, Украины, но достояние всего человечества! Ведь вы же — человек высочайшей культуры, я прошу вас, Полина Аркадьевна…» Полина Аркадьевна молчала или бормотала: «Все сгорело, сгорело…» Получила десять лет. От звонка до звонка — в лагерях. А когда кончился срок, уехала в Кострому. И первое время, несколько лет, работала уборщицей в местном музее. Уборщица с богатейшими знаниями, искусствовед самого высокого класса! Дня не проходило, чтобы директор музея и сотрудники не консультировались с ней. В конце концов она была принята на должность младшего научного сотрудника и выше, по должности, кажется, и не поднялась, но много публиковала статей в местной газете «Волжская новь». О художниках, декабристах, о Пушкине, Тургеневе. Говорила с гордостью: «Меня знает вся образованная Кострома!»
6
Дмитриев В., Ерашов В. Тайна Янтарной комнаты. Рига. 1961.