Страница 4 из 96
Янтарь, Янтарная комната, но только ли она одна исчезла? Только ли о ней речь? Куда подевались иные, не менее ценные исторические сокровища, вывезенные немцами вначале в Восточную Пруссию, а потом, возможно, в глубину Германии? Тысячи картин и экспонатов Киевского историко-художественного музея, крупнейшая в Европе коллекция икон? Сотни картин Рижского художественного музея, которые судя по некоторым сообщениям, как и киевские сокровища, разбирались и описывались в Кенигсберге, да и были выставлены в залах кенигсбергского художественного музея? А сотни картин из Минска? Сокровища Псково-Печорской лавры? Рыцарский архив из Нарвы? Сокровища из Гродно, среди которых была якобы и сабля польского короля Стефана Батория? Красивая, в позолоченных ножнах сабля висела на стене в кабинете Эриха Коха. Своим друзьям, как сообщила в одном из писем бывшая его прислуга Шарлотта Вейс, он похвалялся: «Видите эту саблю польского короля? Я решил собрать коллекцию исторического оружия. В ней будет и меч „Щербец“, которым короновались польские короли, и меч Митовта, шпага Суворова и золотая сабля Барклая-де-Толли, которую он получил за битву под Прейсиш-Эйлау… Наш уважаемый фюрер сооружает великий „Музей народов“ в Линце, у меня будет свой, необычный музей. В конце концов, став гауляйтером Москвы, я добуду такое оружие, которого не будет ни в одной коллекции мира!»
Жаль, что я не смог «выйти» на Георга Штайна, чтобы объединить наши усилия: у него документы, обширнейший архив — у нас территория, где надо искать, техника, люди; ведь не могли, не успели немцы все вывезти! Ведь приказ об эвакуации поступил тогда, когда вся Восточная Пруссия уже была отрезана от собственно германской территории, были перерезаны ее шоссейные и железная дороги, и для вывоза этих ценностей оставалась лишь одна, простреливаемая нашей артиллерией дорога, ведущая из Кенигсберга в порт Пиллау, дорога, забитая беженцами, ранеными, войсками, танками, обозами… Разве мыслима была какая-нибудь, хоть более-менее надежная, эвакуация в таких условиях? Вот почему в Кенигсбергском магистрате появились те двое офицеров. Они искали места в Восточной Пруссии, где бы можно было временно, а может и на очень длительный срок, надежно скрыть часть похищенных в России, да и у многих народов Европы, ценностей…
— Внимание! Скорый поезд «Янтарь» прибывает на четвертый путь!
Ну вот, наконец-то… А последний из того, еще не нашего, немецкого времени, поезд «Кенигсберг — Берлин» убыл из Восточной Пруссии в двадцатых числах января — поезд, о котором мне писал В. С. Федоров. Два последних, с закрытыми черной материей окнами, вагона охраняли эсэсовцы, но в Берлин эти вагоны не прибывали, были отцеплены где-то в пути, но где? И что же все-таки было в тех таинственных вагонах, в нескольких десятках погруженных в них ящиков? Куда они направлялись? В Позен (теперь польский город Познань) — одну из важнейших перевалочных баз, куда свозились похищенные в нашей стране ценности? Те вагоны исчезли! Как сообщил нам из Киля один старый кенигсбержец, они были отцеплены в пути, но где, он не знает, как не знает, что было в тех вагонах. Куда подевались они? В каких тайниках укрыто от глаз людских их содержимое?
А, вот и «Янтарь» показался, кажется, теперь я могу быть совершенно спокоен. Георг Штайн так мечтал хоть разок побывать в Калининграде, он обращался в советское посольство, в Москву, во все инстанции, просил, умолял, обещал найти тут не только Янтарную комнату, но и множество других сокровищ… Стук колес. Мелькание вагонов, вот и тринадцатый, через стекло я вижу Нину Петровну, мою заместительницу по Фонду культуры, калининградское отделение которого я возглавляю, она улыбается, кивает мне: «Привезла, привезла!» Архив Георга Штайна, на который, как сообщалось в некоторых газетах, было совершено нападение, не исчез. Георг Штайн не смог приехать в бывший Кенигсберг, город его детства, юности, боев и плена, но на его родину возвращается труд всей его жизни, его архив. Носильщик, сюда! Все купе загромождено картонными ящиками, их шесть, на каждом из них крупно и четко написано: «ГЕОРГ ШТАЙН». Здравствуйте, Георг Штайн!
Итак, какие же тайны содержатся в тысячах документов, что плотно набиты в эти ящики, стоящие в углу комнаты уютного, под крутой черепичной крышей особняка в самом живописном, довольно хорошо сохранившемся районе города, известном в старом Кенигсберге как Амалиенау?.. Тут когда-то жили самые состоятельные люди. В конце минувшей войны с приближением Красной Армии они заблаговременно покинули этот ухоженный и тихий зеленый уголок. Кто уехал из «провинции», так тут именовалась Восточная Пруссия, в собственно Германию, а кто подался еще дальше, в нейтральную Швецию или в Данию. Тут не было боев, и все сохранилось, как и было, все эти роскошные, похожие на маленькие дворцы двух- и трехэтажные «виллы», кстати, многие из них имеют свои имена: вон там видна красивая вязь по фасаду — «Вилла Эльза», там — «Вилла Лотта»… Все сохранилось! Лишь только стихли бои, как в эти виллы въехали генералы, командовавшие войсками 3-го Белорусского фронта в боях за Восточную Пруссию. В вилле «Landhaus Ruff» жил комендант города Кенигсберга. С его сыном Жоркой мы сидели за одной партой в девятом классе Первой Кенигсбергской средней (так она именовалась до сорок шестого года) школы, бывшей «Бургшуле». А в маленьком, украшенном мозаикой дворце разместился командующий 11-й гвардейской армией К. Н. Галицкий. Его сын Юра, приезжавший в школу на гоночной машине, был страшным задавалой, и мы, мальчишки девятого класса, с ним не дружили. А в 5 минутах от того дома, где мы сейчас находимся, на бывшей Оттокарштрассе, виднеется среди вековых деревьев особняк, когда-то принадлежавший любимчику Адольфа Гитлера, всесильному владыке Восточной Пруссии, гауляйтеру и местному партийному вождю Эриху Коху. Сразу после войны там была открыта офицерская столовая, в субботние, а иногда и воскресные вечера устраивались танцы. Играл небольшой, из трех музыкантов — все в черных очках, слепцы из прекратившего существование крематория: аккордеон, барабан и скрипка — оркестрик. Молодые «старлеи», капитаны и майоры, гремя орденами и медалями, лихо танцевали с кукольно хорошенькими вольнонаемными немочками под мелодию знаменитого на фронте «Роземунда», элегантно, по-европейски целовали ручки раскрасневшимся девушкам и отводили их к бархатным креслам, на которых совсем недавно сидели всесильные нацистские чиновники восточнопрусского «гау»[1].
И теперь там звучит музыка. С утра и до позднего вечера. Теперь в бывшем «городском» (был и загородный, имение «Фридрихсберг») доме Эриха Коха расположилась детская городская музыкальная школа имени Глиэра. Как все странно и сложно, не правда ли? А в этом особняке, где мы находимся, на бывшей Хаарбрюкерштрассе (ныне Бородинская — правда, никому не известно, в честь Бородинского ли сражения названа эта улица, или композитора Бородина? Как не известно и то, почему соседняя Гётештрассе получила наименование «улица Пушкина». Тайна сия велика есть…), в этом особняке жил генерал Званецкий. Тут, если генерал находился в своем «соединение», я бывал, так как его хорошенькая русоволосая дочь Лита (полное имя Аэлита, явно указывающее на то, что боевой генерал почитывал в молодости романтическую литературу) была моей второй, после санинструктора Людки Шиловой, юношеской страстью. Но это так, между прочим. Все в таком далеком уже, туманном прошлом: школа, волнения, свидания, то в развалинах замка, то в глухом углу Нового лютеранского кладбища, то в разгромленном бункере штаба Первого оборонительного района. Литка была «фронтовой девочкой», прошедшей с отцом всю войну, «с приветом», со странными фантазиями. Проверяя мою смелость и верность, она придумывала для меня разные, порой весьма рискованные «испытания», но не об этом речь, просто вспомнилось, всплыло в памяти…
В окно видны темные, в морщинистой коре, в два обхвата стволы каштанов и лип, зеленый газон, сирень. В особняке нам выделено помещение, примыкающее к областной детской библиотеке, для временного, на несколько дней, хранилища архива Георга Штайна.
1
Gau — область, край (нем.).