Вопреки

— Что сказал Фишер? — Вика, как всегда, не склонна к долгим разговорам. Сразу к делу.

Игорь вздыхает.

— Может, присядешь? Чаю? Кофе?

— Спасибо, не надо. — Кажется, что она сама не рада, что пришла так рано и без приглашения. — Так что там?

И Игорь принимает её правила. Отстраняется. Унимает бешеный стук сердца, стараясь не тянуться так явно. И честно, слово в слово, пересказывает вчерашнюю встречу. Всё ещё не верится, что после смерти Дани и убийства Игнатьева прошло несколько дней. Событий так много, и они так насыщены, что остаётся только секунда, чтобы перевести дух между ними.

— Значит, Фишер говорит, что не виноват, — задумчиво повторяет Вика, морща лоб. Всё слишком сложно. Или, наоборот, слишком просто, стоит только разгадать.

— Спасибо, что зашла, — запоздало благодарит Игорь, и между ними тут же повисает неловкость. Вика опускает глаза, сминая в руках варежки. Игорь молчит, боясь испортить хрупкое понимание, что сейчас висит меж ними. Так хочется прижать её к себе. И просто держать в руках, крепко. Осторожно. Поглаживая по спине. Рассказать, как много она значит для него. И как ему её не хватает.

Гулкий стук дверей заставляет одновременно поднять голову. В проёме стоит Катя, кутаясь в его халат.

— Простите. — Она действительно смущена. — Я не знала, что Игорь не один.

— Я тоже не знала, — сухо говорит Вика. — Прости, что потревожила.

Она выскакивает из номера, не оглядываясь, и Игорь не делает попыток её остановить. Зачем? Объяснять, что в этот раз всё не так, как она подумала? Обречённо выдыхает и поворачивается к Кате.

— Ты выспалась? Собирайся.

Куда ещё ехать, когда надо узнать о прошлом? Игорь вспоминает про папиного друга, который помог ему почти год назад с делом Карасева. Полковник ФСБ, важная шишка, отзывчивый мужик. И первое разочарование — приедет только после праздников. А без его слова ничего узнать нельзя. Никто не почешется, чтобы помочь. И это, в принципе, справедливо.

Все дни до окончания праздников — наедине с собой. Город замирает, предвкушая что-то. Ни срочных вызовов, ни важных расследований. Скорее всего, заслуга Пряникова — отмазал. От всех дел отмазал. А что, разве причин для отдыха мало? Вика горюет по Дане. Жека на Мальдивах — медовый месяц. У него самого на глазах только что убили очередного олигарха…

А вообще интересно — почему его до сих пор не осаждает пресса? Где все эти охочие до сенсаций журналисты? Те, что пролезал даже в СИЗО, пытаясь сделать лишнее фото? Где они? И насколько всесилен Пряников, что смог замять это дело?

Все эти мысли заполняют дни. Долгие дни наедине с собой. Ещё несколько дней подобного «отдыха» и он точно сойдёт с ума. Окончательно двинется, пытаясь разгадать, кто есть кто. Везде мерещатся враги. Везде предатели. Верить некому.

Верь мне.

Тебе, Вик? Тебе я верить могу. Только зачем? Ты — как вода. Только держал в руках — и вот уже сквозь пальцы. Ускользаешь. И пытаться удержать бесполезно.

Злость сродни досаде. И разбираться нет желания. Может, всё к лучшему. На роду написано — одному.

Игорь кривится, делая большой глоток — попытка включить мелодраму благополучно задавлена. В горле снова огонь. Любовь к крепким напиткам возвращается, занимает своё прежнее место, как и не уходила.

День за днём, как тигр в клетке. Из одного угла в другой.

Не выстраивается. Цепочка не выстраивается. За что уцепиться? За что уцепиться, когда, кажется, и так всё ясно?

Фишер мстил. Отцу. Хотел разорить. Добился своего руками сына. Зачёт.

Но ведь заодно ему досталась и компания Игнатьева. Зачем? Чтобы больше заграбастать? А морда не треснет?

Игорь замирает в кресле, вскидывая подбородок, щурясь в темноту номера. Вот она — ниточка. Игнатьев. Фишер про него ничего не сказал. Но забрал контроль над фирмой. А потом… Кто убил Игнатьева? И почему именно в тот момент, когда рядом был Игорь?

Показательная порка? Предупреждение, чтобы не лез? Кто убил Игнатьева? Кто убил маму?

Пальцы путаются в волосах. Голову хочется раздавить руками. Где бы взять пару волшебных пилюль, чтобы навели порядок в мозгу?

Некстати вспоминается Стасик. Игорь морщится, встряхивая головой, как большая собака.

Совсем крыша едет. Давай, накидайся дрянью, пытаясь найти истину. А истина где? Правильно, где-то рядом.

Иди спать, Соколовский. Осталось потерпеть три дня. Три дня себя самого потерпеть. И снова в люди. Он оглядывается, смотрит на номер, который так и не смог назвать домом. Думай. Думай, куда дальше. Что дальше. С кем дальше. О жизни своей, мать твою, подумай! Хватит о мести! Хватит!

Игорь скрипит зубами, с трудом поднимаясь с кресла, покачиваясь, идёт в ванную. Ноги заплетаются, а в голове кристальная ясность. Секундное прозрение. Ещё чуть-чуть, и станет всё понятно. И клубок распутается. Игорь замирает, тяжело опираясь на раковину. Звенит полупустая бутылка, ударяясь о каменную столешницу. Вторая по счёту.

В отражении яркое пятно - белоснежная рубашка с подкатанными рукавами. И взгляд. Мутный. В себя.

Он знает. Знает, что упускает что-то важное. О чём весь вечер мысли? Игнатьев. Его убийство. Вспоминай. Вспоминай детали. Что там было? Кто там был?

Кто. Там. Был.

Катя. Он.

Пряников.

Откуда? Так быстро? И десяти минут не прошло. Думал, можно списать на стресс? Не заметят?

Пьяная торжествующая улыбка расплывается на лице. Игорь качает пальцем своему отражению в зеркале.

— Что-то ты вы скрываете, Андрей Васильич.

Тяжело вздыхает, опуская голову. Потом резко вскидывает глаза и смотрит пристально. Медленно ставит бутылку, отодвигая её от себя.

— И я найду, что именно.

Комментарий к 31. Попробуй, угадай

Новая глава выйдет 22 февраля.

========== 32. Лёд тронулся ==========

Начинать сначала всегда сложно. Кто мог сказать ему, что придётся делать это в третий раз за неполный год? Игорь усмехается, подбрасывая в руках ключи от новой машины. В четыре раза дешевле старой, но что поделать? Приходится экономить.

Новый немец стоит под окнами, мрачно поглядывая на прохожих тонированными стёклами. И цвет у него какой-то… Обычный, что ли? Тёмно-синий.

Привыкай, Соколовский. Выделяться теперь не в моде.

Встреча с полковником запланирована на два. До этого — в отдел. Единственная работа — новый повод для веселья. Иллюзия стабильности.

В дверях обгоняет Пряникова. Тот не замечает, слишком в себе. Что же вас заботит, Андрей Васильич? Заглянуть бы вам в голову. Уверен, там полно интересного. Вскидывает голову, здоровается рассеянно.

— Игорь! — Жека поднимается с места, улыбается искренне. Загорел.

— Как Мальдивы, Евгений? — Игорь хлопает его по плечу. Соскучился.

— Круто! — Жека в рассыпается в восторгах. Об океане, о пляжах, о крутом отеле. Скучно. Но Игорь слушает, не перебивая. Собирается с мыслями, пропуская трёп фоном.

Как она сейчас встретит? Как отреагирует? За все эти дни — ни слова. Тишина. Молчание в эфире. Обиделась. На что? На Катю? Не удержавшись, Игорь фыркает. Жека улыбается довольно — видно, только что сказал какую-то шутку.

Сколько он передумал за эти дни? Сколько раз ругал себя за то, что позволил Кате остаться. Сколько раз злился на Вику за то, что не дала объяснить. За то, что обвинила без права на обжалование.

Дверь открывается, на пороге она. Ледяная леди. Кивает ему сухо, улыбается Жеке. Через силу. Так, значит.

Пусть. Пусть игра по твоим правилам. Тебе надоело? Мне — тем более. Нет мести, нет Дани — придумай другие препятствия? Так она называется, твоя игра?

— Вик, мне надо в два уехать.

Она вскидывает голову от бумаг, кучей наваленных на стол — кто-то из дежурных постарался. Хмурит брови чуть заметно.

— Это личное, Вик.

— Для личного у тебя есть личное время, Соколовский. — Её верхняя губа презрительно дёргается. О Кате подумала.

Игорь выдыхает. Медленно. Шумно. Взять бы тебя сейчас за плечи, Виктория Родионовна, да тряхнуть как следует. Чтобы дурь вся из головы вышла. Или ты думаешь, я могу опять тебя предать? Что ты за человек такой, если не даёшь даже себе шанса поверить?!