Вопреки

— Ты наверное устал? — Катя. Откуда она здесь? Не важно. Ждала, наверное. Есть ещё у него люди, что его где-то ждут. Что могут согреть. Хотя бы на время. Когда так в чужом тепле нуждаешься…

И он бросается в неё, как в омут, с головой, задержав дыхание. Отчаянно, радуясь, что ещё живой. Что ещё может что-то чувствовать.

И утром странная лёгкость во всём теле. Словно мозги за ночь проветрились. Потери на дальний план отодвинуты. И Даня. И Вика. Её он боится видеть. Боится в глаза смотреть. Боится прочесть в них то, что и так знает. Оттягивает этот момент. И тут Катя как нельзя кстати. Легкомысленная. Весёлая. Что ей его проблемы?

— Мне нужны два миллиона долларов. — Катя говорит это так просто, так привычно, будто денег на кофе просит. Хотя нет, сейчас не просит. Просто говорит, что ищет деньги. И рассказывает, легко и непринуждённо, как отец одолжил. Внутри всё ёкает. Вот оно. Теперь Игнатьев точно не отвертится.

И терять этот шанс Игорь не собирается. И когда Катя открывает дверь в ванную и смотрит на него, с болью, обвиняюще, ему всё равно. Действительно всё равно. Потому что теперь она миссию свою полностью выполнила. А он свою роль отыграл. Хватит.

Сегодня всё закончится. На высокой ноте. Под Новый Год. Как там говорят? Войди в Новый Год без долгов? Так он их сегодня все раздаст. Вот только с чистого листа жизнь начать уже не получится. Слишком уж он, лист его, кровью забрызган…

Но прежде, чем вершить справедливость, надо отдать последний долг. Он въезжает во двор, и взгляд невольно падает на мелкие пятна крови на снегу. Не всё дворники убрать успели.

Наверх поднимается медленно, оттягивая этот момент. Когда такое было? Когда было так, чтобы он к Вике идти не хотел?

Она открывает не сразу. Отступает в сторону, пытаясь говорить равнодушно. Будто ещё меньше стала. Плечи опущены.

Себя-то хоть не вини, Вик.

Хочется её уберечь. От всего. От всех бед. И от себя, прежде всего. И то, что он зашёл сейчас — это не просто визит старого друга. Это прощание с любовью. Потому что на чужом счастье своего не выйдет. Как ни крути.

Он осторожно берёт её ледяные ладошки в свои. Касается их губами в слабой попытке согреть. Но это всё. На большее рассчитывать нечего. Да он и не пытается. Она его больше не примет. А он просить не станет.

Уходит, не оборачиваясь. К новой жизни. К последним аккордам мести.

Не останавливаясь. К Игнатьеву. Не чувствуя пока ничего. Ни триумфа. Ни сожаления. Но они придут. Ведь придут же? А иначе зачем всё это?

В кабинете Игнатьева Катя. Неприятно, но пережить можно. Может, и к лучшему. Пусть поймёт, раз до сих пор не дошло, что у него есть все причины мстить. Он в своём праве.

Всё разыграно, как по нотам. И он всё-таки приходит. Кайф. Врывается в мозг радужными искрами, наполняя изнутри легкостью, даря свободу. С каждым словом он освобождается. Сбрасывает груз, что столько месяцев давил, мешал жить. Он кайфует и не скрывает этого. Пусть смотрит, пусть понимает, как легко и просто обвёл вокруг пальца такого мамонта простой мажор.

Самообладанию Игнатьева можно позавидовать. Поначалу растерявшись, он быстро берёт себя в руки, и теперь лишь кивает на факты, с жалостью глядя на дочь. Хотя, нет, не жалко. Пусть урок слишком жесток, но впредь она будет разборчивее. А он… А он поднимется, не впервой.

— Думаешь, что ты всё просчитал? — Пора доставать джокера. Не хотел Игнатьев о нём говорит. Видит Бог — не хотел.

— Твою маму убил не я. И всё это время ты вёл не свою игру. Тебя вели.

— О чём вы говорите? — Игорь хмурится непонимающе, пытаясь уловить причину перемены в настроении почти поверженного врага. — Вы умом тронулись? Так я сейчас врача позову.

— Ты не понимаешь, Игорь. — Сейчас Игнатьеву его почти жалко. — Ты ничего не понимаешь. Думаешь, стал владельцем двух компаний? Стал, да не ты. Ты теперь, как и я — нищий.

— Вы бы нервы поберегли, а то они, говорят, лечатся с трудом. — Голос Игоря полон заботы, а в голове уже тревожно стучат молоточки, крича, что что-то не так.

— Тот, кто станет владельцем компаний, тот и убийца, Игорь. У него много имён, но я назову тебе только одно. Это…

Всё происходит моментально. И Игорь не сразу понимает, что за тёплая жидкость брызнула в лицо. Только смотрит недоуменно на стекленеющие глаза Игнатьева. Что-то кричит Катя. На улице грохочут фейерверки.

С Новым Годом, Соколовский. С новым счастьем.

========== 29. Новая жизнь ==========

За окнами праздник. Страна радуется, кричит, поздравляя друг друга. Запускает фейерверки и петарды. Искрит бенгальскими огнями.

А здесь, на последнем этаже бизнес-центра, тихо. Только еле слышно, тоненьким голоском подвывает Катя, сжимая холодную руку Игнатьева.

Скорая едет долго. Или это им так кажется? Но надежды нет, это ясно и так. Игнатьев мёртв. Снайпер, а в том, что это был именно он, сомнений нет, редко ошибается.

Игорь смотрит на очередное тело, чувствуя, как поднимается из глубины души злость. Хочется вскочить и тряхнуть его, тряхнуть как следует, чтобы стукнулись зубы. Хочется кричать: «Почему молчал?! Почему, мать твою, ты всё это время молчал?! Кто мешал сказать сразу, как только я вышел?! Ничего бы этого не было. Ничего бы не было».

Смешно. Он так долго мечтал, чтобы Игнатьев умер, а теперь мечтает оживить его хотя бы на минуту.

Игорь весело фыркает. Потом, не удержавшись, начинает смеяться. Громко хохочет, закидывая голову назад, не в силах остановиться. Твою мать, что же за жизнь у него такая? Где тот сценарист, что её пишет?! Где этот ублюдок?! Плюнуть бы ему в рожу, да смотреть, как вытирается.

Хлёсткая пощёчина заставляет голову мотнуться, и смех резко обрывается. Игорь непонимающе смотрит на Катю, а она, отпустив наконец руку папы, начинает колотить его по груди кулачками, пытаясь сделать больно. Так же больно, как сделал ей он.

— Ненавижу! Тварь! Чтоб ты сдох! Как ты мог?! Как ты мог, Игорь?!

Он позволяет ей. Понимает — надо. Кричать, бить, ругаться — надо. Потому что во многом есть его вина. Не в том, что Игнатьев мёртв. Нет. На этот раз он не чувствует, что виноват. На этот раз кто-то свёл свои счёты. И он, Игорь, здесь ни при чём. Но он виноват в том, что компании больше нет.

Ледяная дрожь пронзает позвоночник. Приходит запоздалое понимание — компании отца тоже больше нет. Он её слил. Неизвестному гроссмейстеру, так мастерски переставляющему фигуры. А он-то, дурак, думал, что сам — игрок. Оказалось — пешка. Хотя нет, наверное, всё-таки, конь. Хочется верить, что ходить можно не только прямо.

Перехватив очередной удар, летящий в грудь, Игорь крепко сжимает Катины руки, прижимая её к себе, не давая трепыхнуться. Позволяя всхлипнуть громко, отчаянно, и наконец заплакать.

— Прости меня, — шепчет куда-то в её волосы. Жалко. Ему её жалко.

Теперь мы с тобой на одном уровне, Кать. Оба без отцов и без денег. Хотя смешно говорить «без денег» детям миллионеров. Возможно, для них положение отчаянное, а средней руки обыватель может всю жизнь жить беззаботно, не думая о деньгах, на их активы. Трастовые фонды, недвижимость, машины… Хватит, чтобы начать всё сначала. Построить новый план. Понять бы только, кому мстить…

— Ненавижу, — как-то обречённо бормочет Катя, отстраняясь. В коридоре шумно — приехали врачи. За ними полиция. Пряников впереди всех. Встревожено смотрит, первым делом на Игоря. Потом, поняв, что он цел, на Игнатьева.

— Кто? — вопрос сухой, деловой. Пряников собран. И Игорь невольно чувствует благодарность. За то, что он здесь.

— Снайпер. — Игорь поднимается с пола, морщась от боли в затёкших ногах. — Он хотел мне что-то рассказать, про убийство мамы…

— Успел? — коротко бросает Пряников, пристально глядя на Игоря.

— Нет. Не успел. — Он обречённо вздыхает. — Опять пусто.

Тело грузят на носилки, Катя снова начинает рыдать, цепляясь за них и идя следом. В кабинете становится тихо. Пряников подходит к Игорю, кладёт руку на плечо, сжимает.