Семь камней

Они подняли Малкольма, велели ему схватить их за плечи и потащили, не обращая внимания на французов, хрипевших и извивавшихся на земле. На краю поля, в тылу британского войска, уже работал армейский хирург. Когда Грей с офицером принесли к нему Стаббса, битва была закончена.

Грей повернулся и увидел, как деморализованные французы в панике бежали к крепости. Британские войска, ликуя, заполнили поле и захватили брошенную французскую пушку.

Все сражение продолжалось меньше четверти часа.

Грей обнаружил, что сидит на земле. В голове была пустота. Он не знал, долго ли так просидел, хотя и догадывался, что недолго.

Он заметил стоявшего рядом офицера и смутно подумал, что лицо ему знакомо. Кто… О да. Адъютант Вулфа. Он так и не узнал его имени.

Он медленно встал; тело было жестким, словно недельный пудинг.

Адъютант просто стоял там. Его взгляд был обращен на крепость и бегущих французов, но Грей догадался, что он ничего не видел. Грей оглянулся через плечо на пригорок, где только что стоял Вулф, но генерала нигде не было видно.

– Генерал Вулф? – спросил он.

– Генерал… – непослушными губами проговорил адъютант и с трудом сглотнул. – В него попали.

«Конечно же, безмозглый осел, – непочтительно подумал Грей. – Встал там во весь рост. На что он надеялся? Конечно же, его ранили». – Но тут он увидел слезы на глазах адъютанта и все понял.

– Так он убит? – глупо спросил он, и адъютант – почему он так и не сообразил узнать его имя? – кивнул и вытер лицо грязным от дыма и копоти рукавом.

– Он… сначала в кисть руки. Потом в тело. Он упал и полз – потом снова упал. Я перевернул его… сообщил, что мы победили… что французы бежали.

– Он понял?

Адъютант кивнул и тяжело, со всхлипом, вздохнул.

– Генерал сказал… – Он замолк и кашлянул, потом продолжал уже более твердо: – Он сказал, что умирает счастливым, зная, что он победил.

– В самом деле? – пробормотал Грей. Он видел, как умирали солдаты, часто видел и подумал, что, вероятнее всего, если бы Джеймс Вулф мог вымолвить что-то кроме мучительных стонов, то его последним словом было бы либо «дерьмо», либо «о боже», в зависимости от его религиозных предпочтений, о которых Грей ничего не знал.

– Да, хорошо, – бессмысленно пробормотал он и повернулся в сторону крепости. Люди бежали к ней, подобно муравьям, и среди одной из таких «муравьиных дорожек» он различил флаг Монкальма, трепещущий на ветру. Под ним, маленький на таком расстоянии, скакал на коне человек в генеральском мундире, без шляпы, горбясь и покачиваясь в седле; его офицеры ехали рядом с ним по обе стороны, беспокоясь, что он упадет.

Британцы перестраивали свои ряды, хотя было ясно, что больше воевать не придется. Во всяком случае, не сегодня. Неподалеку Грей увидел высокого офицера, который спас ему жизнь и помог тащить Малкольма Стаббса с поля битвы. Хромая, он шел к своим солдатам.

– Тот майор, – спросил он, подтолкнув адъютанта. – Вы знаете его имя?

Адъютант заморгал и пожал плечами:

– Да, разумеется. Это майор Сайверли.

– Сайверли? Неужели?

Адмирал Холмс, третий по рангу после генерала Вулфа, через пять дней подписал акт о капитуляции Квебека. Вулф и его помощник, бригадир Монктон, погибли в сражении. Монкальм тоже был мертв; он умер на следующее утро. У французов не было выбора: надвигалась зима, и в случае осады обитателям крепости грозила голодная смерть.

Через две недели после сражения Джон Грей вернулся в Гареон и обнаружил, что в городке, словно осенний ветер, свирепствовала оспа. Молодая женщина, мать сына Малкольма Стаббса, умерла; ее мать предложила Грею купить младенца. Грей вежливо попросил ее подождать.

Чарли Керратерс тоже умер: оспа забрала его ослабленное тело. Грей сжег его труп, не желая, чтобы кто-нибудь украл необычную руку Керратерса, поскольку индейцы и местные habitants[14] суеверно относились к таким вещам. Он взял каноэ и рассеял прах своего приятеля на пустынном островке посреди реки Святого Лаврентия.

Вернувшись из этой экспедиции, он обнаружил письмо от доктора Джека Хантера, хирурга и анатома, которое переслал ему Хэл. Проверив уровень бренди в графине, Грей вздохнул и распечатал его.

«Дорогой лорд Джон.

В последнее время я слышал разговоры по поводу гибели мистера Николса, в том числе комментарии, свидетельствующие о том, что общественное мнение считает вас виновником его смерти. В случае, если вы тоже разделяете это мнение, я подумал, что это, возможно, облегчит вашу совесть, когда я сообщу, что на самом деле вы ни при чем».

У Грея подкосились ноги, он медленно сел на табурет, и его взгляд впился в неровные строчки.

«Ваша пуля все же попала в мистера Николса, но это мало что изменило в его участи или даже совсем ничего не изменило. Я видел, как вы выстрелили в воздух – я и сказал об этом тем, кто присутствовал на той дуэли, хотя многие из них, кажется, оставили мои слова без внимания. Пуля, очевидно, пролетела кверху под углом и потом упала на мистера Николса сверху. К этому моменту она потеряла свою убойную силу и, поскольку сама по себе незначительная по величине и весу, она едва задела кожу мистера Николса выше ключицы, где и уперлась в кость, не причинив дальнейшего вреда.

Истинной причиной его обморока и смерти была аневризма аорты, слабость стенки одного из важнейших сосудов, идущих от сердца; такая слабость часто бывает врожденной. Стресс от электрического разряда и эмоции, вызванные дуэлью, очевидно, привели к разрыву аневризмы. Такие случаи не поддаются лечению и неизбежно заканчиваются смертью. Его ничто не могло спасти.

Грей испытал самую экстраординарную гамму чувств. Облегчение – да, там было чувство глубокого облегчения, словно он пробудился от кошмара. А еще чувство несправедливости, окрашенное даже негодованием: боже, его чуть не женили! Конечно, он и сам мог быть покалечен или убит в результате этого недоразумения, но это казалось ему сравнительно безобидным. В конце концов, он солдат, и такие вещи случаются в его ремесле.

Его рука слегка дрожала, когда он отложил письмо. Под облегчением, благодарностью судьбе и негодованием росло чувство ужаса.

«Я подумал, что это, возможно, облегчит вашу совесть…» Грей представил лицо Хантера, говорящего эту фразу: сочувственное, умное и радостное. Прямолинейное замечание, но при этом абсолютно не скрывающее собственной иронии.

Да, он был рад узнать, что не виновен в смерти Эдвина Николса. Но каким путем получено это знание… Его руки покрылись гусиной кожей, и он невольно содрогнулся, представив себе…

– О боже, – пробормотал он. В доме Хантера он был один раз – на поэтических чтениях, состоявшихся под эгидой миссис Хантер с ее знаменитыми салонами. Доктор Хантер на них не присутствовал, но иногда спускался из своих покоев, чтобы поздороваться с гостями. В тот раз он так и сделал и разговорился с Греем и еще несколькими джентльменами, проявившими интерес к науке. Он предложил им подняться к нему и взглянуть на кое-какие интересные экспонаты из его знаменитой коллекции: на петуха с трансплантированным человеческим зубом, который рос в его гребне, на ребенка с двумя головами, человеческий зародыш с ногой, торчащей из живота.

Хантер ничего не сказал про стеллажи со стеклянными сосудами, а они были наполнены глазными яблоками, пальцами, печеночными долями… или про два-три человеческих скелета, прикрепленных к потолку болтом, вставленным в череп, с суставами на шарнирах. В тот раз Грею даже не пришло в голову, где – или как – Хантер их приобрел.

У Николса во рту отсутствовал глазной зуб, а соседний был наполовину отколот. Если Грей когда-нибудь снова окажется в доме Хантера, возможно, он увидит там череп с отсутствующим зубом.

14

[14] Жители (фр.).