Страница 4 из 11
– Чудаковатая дамочка.
– Это ты ее еще сейчас не видел. Фотографии этой почти тридцать лет. Тут она еще сравнительно нормальная. Но за эти годы она окончательно спятила, можешь мне поверить. Витька говорит, что теща тащит к себе в квартиру весь хлам, который находит на помойках. С бомжами дерется за добычу и всегда их побеждает. Они ее боятся. Пытались напасть на нее целой ватагой, она все равно их разогнала, а двоим так накостыляла, что они теперь ее за километр обходят.
– Представляю себе масштаб катастрофы.
– Нет, не представляешь. Увидишь, тогда представишь.
Это «увидишь» Диму насторожило.
И он осторожно поинтересовался:
– А в чем проблема-то?
– У тещи было две дочки. Вот они!
И Гаврилыч ткнул пальцем в двух девочек на фотографии.
– С годами старуха совсем спятила. Одну дочку, которой не повезло, и замуж она не вышла, старуха поедом ела да так и заела. В окно поезда бедняжка выкинулась, да еще когда поезд по мосту шел. А внизу Волга. В общем, тела ее так и не нашли.
– Покончила с собой из-за тирании матери. Ясно. Ну а вторая дочка?
– Второй повезло выйти замуж за Витьку.
– Твоего кореша?
– Не кореша, а так, приятеля. Выпиваем вместе.
Ничего не скажешь, хорошо везенье. Впрочем, если альтернатива – это жизнь с полусумасшедшей старухой, то и муж алкоголик не кажется таким уж противным.
– В общем, живут они оба дома у Витьки. А у него и у самого семья большая. Брат сильно поддает, сестра с мужем тоже выпить не дураки, мать опять же всю жизнь квасит. Витьке с женой хотелось бы съехать, жить отдельно. Им квартира тещи очень бы пригодилась. А то занимает, понимаешь, одна две комнаты. А Витька с женой в одной-единственной комнатушке до сих пор ютятся. Сестра с мужем в другой. А брат с матерью живет.
– Ну, разменяли бы квартиры. В чем дело?
– Так у Витьки и менять нечего. А у Лизон ее старуха мать не соглашается на размен. Палки в колеса вставляет. Витька с женой пробовали квартиру на продажу выставить, так старуха всех клиентов прочь гонит, квартиру осмотреть не позволяет, орет, скандалит, что не уедет из своих метров, на клиентов вещи роняет. Вроде бы случайно, но те больше не приходят.
– Цену пусть снизят, придут такие, которых старухой не проймешь.
– Но если продавать только одну комнату, много не получишь. Выгодно, если всю квартиру целиком продать. Там общей площади почти девяносто метров.
– Сколько? – не поверил своим ушам Дима.
– Девяносто. Кухня небольшая, зато ванная комната просто огромная. Бассейн, а не ванная. Потом коридоры, холлы, чуланы, кладовки, комната для прислуги, раньше и такие в барских домах имелись. И все это богатство останется в квартире. А сама комнатка для продажи всего шестнадцать метров. Тут не разживешься.
Такую квартиру нужно продавать целиком. Тогда можно было спокойно разъехаться на две отдельные квартиры. И очень неплохие, надо сказать.
Но старуха уперлась. Желает закончить свои дни там, где увидела впервые свет. На Петроградской стороне нашего города. И ни с места. Помру, говорит, тогда и делайте, что хотите. Но врачи говорят, что, невзирая на нелады у нее с головой, со всем прочим у нее полный порядок. Лет двадцать она проживет. А Витьке с женой столько ждать невозможно. Они сейчас жить хотят, пока молодые, а не потом, когда уже состарятся.
Дима кинул взгляд на фотографию. Девочкам-близняшкам на ней лет десять. Фотография сделана тридцать лет назад. Значит, сейчас жене Витьки уже под сорок. Возраст критический. И детей хочется. И свое гнездышко свить тоже хочется. А тут мать сидит на Клондайке из квадратных метров, но пользоваться месторождением никому из близких не позволяет.
– Витька уже до ручки дошел, – продолжал рассказывать Гаврилыч. – Думает, как бы ему старуху грохнуть. Того и гляди, доведет еще и этих до греха. Помоги хорошим людям. Сделай такую милость.
Дима даже оторопел.
– А что я могу?
– Ты ведь у нас ловкий парень. И мастак на всякие такие штуки с переодеваниями. Заставь старуху с ее квадратных метров съехать. А то Витька того и гляди ее и впрямь порешит. Он ведь такой, если ему чего в башку втемяшилось, фиг оттуда извлечешь. Он уже не первый раз заговаривает о том, как бы ему от тещи избавиться. А так ты и старухе жизнь сохранишь, и душу христианскую от смертного греха спасешь.
У Димы немного отлегло. Сначала-то он подумал, что ему предлагают устранить бабку самолично. Но нет, похоже, Гаврилыч, напротив, печется о том, чтобы жизнь старухе сохранить. Доброе дело хорошее, но как к нему подступиться?
– Гаврилыч, но я даже не представляю, что тут можно сделать.
– Это я тебе скажу! – обрадовался Гаврилыч. – Это я уже все обмозговал. Мы пока с Витькой сидели, он со мной своими планами по устранению старухи делился. И скажу я тебе, всерьез мужик решился. Так что тут мешкать ни одного дня нельзя. Если ты не поможешь, он ее убьет, это я тебе точно говорю. Витька мужик серьезный. Он, если чего сказал, так и сделает.
– В таком случае Витьке твоему неосмотрительно делиться своими планами с посторонними.
– Так он меня в помощь зовет.
Ах, вот оно что! Гаврилычу не по вкусу затея приятеля, и он просит у Димы решить проблему.
– Отказать Витьке в помощи, коли он мне уже открылся, я не могу. Это заставит Витьку подозревать, что я могу его сдать. А он такие проблемы решает просто.
Так Гаврилыч еще и боится своего приятеля. История нравилась Диме все меньше и меньше. Но, с другой стороны, отказать Гаврилычу в помощи он не мог. Сосед как-никак. Да еще и знает его, Диму, всю свою жизнь. Как тут откажешь? Не говоря уж о том, что теперь Дима тоже своего рода свидетель, знает о готовящемся убийстве.
– Ладно, рассказывай, где бабка живет. Навещу ее.
– Значит, берешься?
Но Дима не торопился раздавать обещания:
– Посмотрю пока, чем она дышит, – уклончиво ответил он.
Но Гаврилыч все равно страшно обрадовался. Принялся горячо благодарить Диму. Тот уже прикидывал, как бы ему поскорее улизнуть, но Гаврилыч все не отпускал. Внезапно одеяло на его кровати зашевелилось, а потом из-под него выглянула заспанная растрепанная физиономия. Круглые щеки, короткая жирная шея, на шее цепочка с подвеской в виде сердечка. Значит, женщина. Дама оказалась не первой молодости, не первой свежести, а про красоту уж и говорить было нечего.
– Лапсик, – хриплым голосом произнесла тетка, – который сейчас час?
Лапсик – Гаврилыч ответил, и тетка охнула:
– Мама дорогая, я же на работу опаздываю! Скотина, ты почему меня не разбудил!
Выскочила в одном белье, которое тоже свежестью не отличалось, и заметалась по комнате в поисках предметов своего туалета. Они почему-то все находились в разных частях комнаты. Колготки нашлись под столом, на них уютно устроился соседский рыжий кот, забравшийся к Гаврилычу в поисках объедков. Кота звали Васька, и он очень обиделся, когда его согнали с нагретого местечка. Зашипел, вцепился когтями в колготки, и в таком виде владелица извлекла спутанный клубок наружу.
– Тьфу! Все в зацепках! Лапсик, ты мне должен новые колготки.
Но занятый осмотром бутылок, который его совсем не радовал, Гаврилыч ответил грубовато:
– Пошла ты…
Дама ответила ему в том же духе. Но долго ссориться они не могли, каждый был занят своим делом. Гаврилыч искал, чего бы еще выпить. Женщина искала свою одежду. Юбка висела на кактусе, который со своей добычей расставаться тоже не желал. И Гаврилычу было объявлено, что юбка тоже с него. Хуже всего дело обстояло с блузой, она упорно не находилась.
– Помогайте! – вопила толстуха. – Опаздываю! Уволят! Лапсик, потеряю работу, сяду тебе на шею!
Эта угроза заставила Гаврилыча действовать. Втроем они облазали всю комнату, но блузку так и не нашли.
– Кто-то ее спер! Витька этот твой и притырил! Для своей кикиморы уволок!
Но Гаврилыч ударил себя в грудь кулаком и заявил, что не позволит оскорблять своего друга. Они еще немного поругались, а потом тетка отправила Диму призанять у кого-нибудь из соседок блузку до вечера. Подходящая одежка нашлась у доброй тети Гали, которая каждый месяц прибавляла по килограммчику к своим двумстам уже имеющимся. У нее в запасе было полно одежды, из которой она выросла, но которую не выкидывала, надеясь со временем вернуться к прежним своим излюбленным ста двадцати килограммам. Блузка была подруге Гаврилыча немного свободна, но это было даже хорошо. И Гаврилычу милостиво позволили блузку не приобретать.