Страница 4 из 8
7
В полутёмной комнате бормочет радио, передают погоду в жарких странах. Транзистор стоит на узком подоконнике, а рядом, освещенный косыми лучами закатного солнца, на табуретке сидит Владимир. В тёмном углу громко ворочается невидимая Мая.
– Май, ты спишь, – спрашивает её отец.
– А?!. Я в этом поезде не выспалась ни фига, – отвечает сонная дочь.
Вл. И Виталька завалился. Свет, а ты не спишь?
С. Нет, я читаю.
Вл. В такой темноте? Давай, свет включу.
С. Да нет, я тоже наверно щас буду спать. Где мы разложимся?
Из темноты появляется помятая Мая:
– Где тут… удобства?
Вл. Во дворе. (указывает)Там – сзади.
Коротко кивнув, Мая уходит как сомнамбула. Из транзистора хрипловато вытекает весёлая музыка.
– Слушай! – вдруг оживлённо обращается к жене Владимир. – Да не музыку! Молоком бы надо разжиться. А то Майка ещё не ела, да и я не прочь… ещё разок подзаправиться.
С. Где ты его возьмёшь.
Вл. Да видел тут одну бабку с козой.
С. Может, она умерла?
Вл. Пойду посмотрю. Миня, пойдем!
Миня порывисто вылезает из-под лежанки, на которой спит Виталик. Владимир и он уходят. Светлана водружает обратно на глаза, приподнятые для разговора, плюсовые очки, чертыхается и, пошарив рукой впотьмах, включает свет. Подойдя к сыну, спящему на спине с открытым ртом, она пытается осторожно вынуть из-под него байковое одеяло, но в конце концов удовлетворяется тем, что лишь прикрывает ему углом одеяла ноги. Разгибаясь от своих трудов, Светлана замечает на стене у кровати весьма поблёкшую и потемневшую от времени фотографическую карточку. Смахнув пыль рукавом, Светлана разглядывает портрет какой-то довоенной, а то и дореволюционной, дамы в шляпке с вуалью. После этого подходит к пристроенному за печкой и уже очищенному ею осколку зеркала и, сняв очки, задумчиво прихорашивается. Виталик несколько раз всхлипывает во сне.
8
Солнце уже наполовину скрылось за безоблачным горизонтом. Владимир в сопровождении послушно трусящего за ним Мини приближается к соседскому забору, пытаясь определить, где калитка. Приподнявшись на цыпочки, он заглядывает за ограждение, перевитое колючей малиной вперемежку с высокой крапивой. Миня тоже привстает на задние лапы, передними упёршись в гниловатые жердины. Под натиском героев забор издаёт треск. Откуда-то из-за дома вслед за грохотом, вытягиваемой из конуры цепи, раздаётся басовитый надсадный лай. Миня впадает в лёгкую панику и обжигает нос, отчего паника усугубляется, а Владимир что есть силы кричит:
– Эй! Есть кто-нибудь?!
Сквозь шум, производимый встревоженной собакой, едва проступает приближающееся слабое шарканье. Наконец, в просвете между кустами Владимир видит не менее чем семидесятипятилетнюю согбенную бабку, в платье самого затрапезного вида, надвинутом на брови платке и с сосновой палкой в корявой неотмываемой руке. Привычным движением другой руки она разгоняет снующих вокруг вечерних насекомых и неторопливо пробирается к ограде, в не заросшем, а потому доступном, месте поближе к Владимиру. Владимир с Миней подходят со своей стороны туда же.
– Здравствуйте! – гаркает Владимир, на всякий случай погромче. Цепная собака лает тише и реже, и Миня почти успокаивается.
– Здравствуйте, – с далёким опозданием кланяется старуха.
Вл. Мы – ваши новые соседи.
Бабка, как будто не слыша, молчит, отбиваясь от комаров. Владимир прихлопывает одного, уже напившимся его кровушкой, у себя посредине лба.
– Извините, пожалуйста! – говорит он ещё громче прежнего. -Я, кажется, вас тут видел с козой! У вас случайно не найдется молока, хотя бы поллитра?!
На этот раз старушка морщится, как будто оглоушенная.
– Молока? – переспрашивает она.
Вл. Да, молока. У меня двое детей. Если у вас есть, я куплю. Сколько вы хотите?
Б. Милай, нету молока.
Вл. А что так?
Б. Вот так. Совсем плохо Зорька доится. Нынче вовсе три капли.
Вл. А у вас одна коза?
Б. Одна, милай.
Вл. Всё та же? Я вас видел два года назад.
Б. Вы, что ж, надолго приехали?
Вл. Недели на' две. Я здесь дом купил (Владимир говорит уже почти на нормальной громкости).
Б. А, д-да, Матрёнин. Вы, может, хотите яички?
Вл. А яички есть?
Б. Яички принесу.
Вл. Ну, принесите пожалуйста.
Б. Сколько вам?
Вл. Сколько дадите.
Бабка удаляется. Владимир ожесточённо размахивает руками, отгоняя насекомых. Миня тщетно клацает зубами, пытаясь схватить эту мелкую добычу. Старухина собака замолкла. Солнце село в лес на западе, там по розовому фону проплывает маленькая одинокая тучка.
Вл. В следующий раз надо брать реппелент, правда, Миня?
Миня в ответ делает несколько кругов, гоняясь за собственным, особенно уязвимым подхвостьем. Бабка возвращается, уже без палки, она прижимает обеими руками к груди штук семь-восемь перепачканных в помёте яиц.
– Этого хватит? – спрашивает Владимир, протягивая ей между кольев купюру.
– Спасибо, милай, – говорит бабка и одно за другим начинает передавать ему яйца. Ничего лучше не придумав, Владимир напихивает их в карманы штормовки.
– Спасибо, милай, – говорит еще раз бабка, уже сжимая в ладони заработанные деньги.
Вл. А может, молочко потом всё-таки будет?
Б.Приходи завтра.
Вл. Спасибо.
Старуха повернулась и медленно заковыляла к своему, ещё более старому и запущенному, чем купленный Владимиром, дому. Владимир с Миней тоже сделали несколько шагов от забора.
– До свидания! – кричит Владимир, вспомнив, что не простился.
– А, до свиданья, до свиданья, милай, – отзывается бабка.
Вл. Послушайте, а правда, что здесь есть медведи?!
Б. Медведи? Говорят, ходит тут. Я в лес не хожу. Говорят, ходит. А вы что, никак охотиться?
Вл. Да нет, что вы! Видите, какой у меня зверь?!
Е. А, ну вы поосторожне'й. Я тут всю жизнь живу – никогда далёко не ходила. Спаси Бог! – крестит Владимира.
Вл. Спасибо, мы постараемся. Ну, всего хорошего!
Всё более вечереет. На траву по краям тропинки, по котором Владимир с Миней возвращаются домой, уже пала поблёскивающая роса. От комаров просто нет спасу. Забывшись, Владимир хлопает себя по карману и разбивает несколько яиц. Он чертыхается, сплёвывает и, оттопырив карман большим пальцем, прибавляет шагу. Миня спешит за ним.
Видимо, в ответ на Владимирову ругань, цепная собака опять взлаивает. Бабка, проходя мимо, замахивается на неё. Собака, заскулив, прячется в будку, а старуха убивает занесённой рукой комара у себя на плече, затем она скрывается за углом дома. Слышно, как прогибаются ступени крыльца под неуклюжими бабкиными валенками. Скрипит открывающаяся дверь и навстречу входящей совершают стремительную перебежку босые детские ноги.
Б. Чаво соскочила?
Детский голос (далее – Д.Г.) Бабуль, кто это?
Б. Дачник. Яйца продала. Ложись. Молочка-то попила?
Д.Г. Бабуль, а он злой?
Б. Да какой злой? – дурак дураком. Тьфу ты, Господи, Пресвятая Матерь Богородица!
Д.Г. Бабуль, ты молишься?
Б. Ложись, не гоноши, – она наконец затворяет за собой входную дверь.
Е, Вот карга старая – комаров напустила!
Д.Г. А чего Трезорка-то так лаял?
Б. Ложись, говорю, Машка!
Д.Г. Да я лежу уж, – и опять слышен перестук детских пяток.
Бабка возится в углу перед небольшой, донельзя закопчённой иконой, зажигает красноватую лампадку.
Б.Ох, грехи наши тяжкие! – она утирает слезу в углу глаза кончиком подвязанного под подбородком платка, почти неслышно проборматывает «Отче наш» и несколько раз повторяет «Спаси и сохрани!»
Почти совсем стемнело. На небе зажигается полная луна, на неё наползает лубочное полупрозрачное облачко. Из-за бабкиного сарая, жужжа, появляется толстый бражник и, собирая нектар, хлопочет над сиреневым кустом.
9
Позднее безветренное солнечное утро. Мая в лилово-зелёном бикини загорает, расположившись на усыпанной жёлтыми цветами лужайке впереди палисадника. Блаженная насекомая тишина прерывается лишь далёкими криками петуха и ещё более далёким, по временам возобновляющим работу, мотором трактора. Из калитки, погромыхивая пустым ведром, выходит Владимир,