Диббук с Градоначальницкой

Правду сказать, какую-то часть строений, пригодных для жилья, не сильно пострадавших в результате кровавой войны, поправили на сколько могли и разбили на отдельные дома и квартиры. В некоторых виллах даже открыли санатории, особенно разрушенные снесли. А в остальных сделали множество вариантов для сдачи жилья – начиная от коммунальных квартир и заканчивая в целом неплохими домиками, в которых можно было поселиться, правда, за немалую цену.

Дом, о котором идет речь, уцелел после всех боев и даже во времена обстрелов с моря, когда корабли союзников деникинского десанта в попытках взять Одессу обстреливали склоны Французского бульвара. Уцелел он и среди строений, предназначенных новой, большевистской властью на снос. Может быть, потому, что находился не на самом Французском бульваре. Чтобы его найти, нужно было свернуть с бульвара в совсем узкий, глухой переулок и пойти по направлению к морю. Можно сказать, что дом этот прятался от чужих – был он закрыт не только холмистой местностью, но и разросшимися деревьями, закрывавшими большую часть переулка.

Когда-то это была часть роскошной виллы, находящейся на Французском бульваре, – гостевой дом. Может, именно поэтому большая часть комнат первого этажа сохранились в целости и сохранности, имея вполне жилой, пригодный вид. Правда, этого нельзя было сказать о втором этаже, подвергшемся разрушению. Окна там были без стекол, часть крыши и стены – повреждены. Поэтому второй этаж заперли наглухо, а внаем стали сдавать только первый этаж. Да и то до того времени, пока власть не решит, что делать с этим унылым домом – сносить, восстанавливать, переоборудовать или отдавать под пролетарский санаторий, разрастающийся по соседству.

Желающих снять дом не нашлось. Сначала, как только было объявлено, что в доме можно поселиться за определенную плату, появилось довольно-таки много любопытствующих. Все это были нэпманы – люди, располагающие деньгами, а потому способные платить немалую арендную плату, назначенную новой властью. Но… постепенно поток желающих иссяк – люди ходили по дому, смотрели и уходили восвояси, не решаясь его снять. Все, как один, говорили, что особняк выглядит уныло, навевает мрачные мысли… В нем наверняка живут призраки. А отдаленность не способствует безопасности тех, кто рискнет поселиться в нем.

Дом показывал местный сторож, дедок, который по совместительству работал в соседнем санатории. Он любил поговорить, а потому сразу же вываливал все: и легенду о проклятии старинного рода, которому принадлежал особняк, и то, как восставшие моряки высадились на берег и перебили всех обитателей дома, и так же вполне откровенно отвечал на вопрос, куда делись предыдущие жильцы все-таки жившие здесь уже во время большевистской власти. Откровенность состояла в подробном рассказе о том, что предыдущие жильцы все, как один, умерли от тифа, и трупы долго лежали в доме – в связи с его удаленностью.

После этого все желающие снять особняк разворачивались и уходили. А старик-сторож искренне не понимал, почему его такие интересные рассказы не вызывают у людей никакого желания погрузиться в такую необычную историю.

Но однажды все изменилось – появился невысокий полноватый мужчина с хитрым и нагловатым выражением глаз и, не слушая россказней старика, вернее, никак на них не реагируя, моментально снял дом.

По вызывающей одежде мужчины, по массивному золотому перстню с неприлично крупным, просто вульгарным бриллиантом на указательном пальце левой руки в нем можно было угадать одного из тех наглых и предприимчивых нэпманов, которые, бросаясь из одного дела в другое, сколачивали быстрые, но незаконные деньги.

И это была правда. Мужчина был известным валютчиком, работой которого было надувать своих деловых партнеров россказнями о лживых инвестициях, а затем, получив инвестиции настоящие, быстро исчезать в неизвестном направлении. Так он добрался до Одессы, где закрутил фальшивую аферу с поставками в городские санатории несуществующих медикаментов. Вложив полученные таким путем деньги в швейный бизнес, он сколотил удачливую артель. А затем надул с поставками муки сеть пекарен, в которые якобы планировал инвестировать значительную сумму. И при этом он не забывал заниматься валютными операциями, настоящим своим делом, которое и принесло ему славу в известных кругах.

Его еще не искали, но обстановка уже накалялась. Поэтому приближенные к нему недоумевали, зачем, вместо того, чтобы с прибылью рвать когти из Одессы, он решил здесь осесть и снял странный дом на Французском бульваре.

Предприимчивый делец никому ничего не объяснял. Поздним вечером того же дня, как был снят дом, он переехал, перевезя минимальное количество вещей и абсолютно ничего из мебели, и заперся. Так он провел целых три дня. Еду из магазина раз в сутки ему приносил его заместитель по валютным делам, совсем уж приближенное лицо, единственный, кто знал местонахождение своего хитрого начальника.

На четвертые сутки нэпман вышел из дома с округлившимся, каким-то неестественным лицом. И, сев в трамвай, который уже курсировал по Французскому бульвару, отправился в центр города. Там он зашел в небольшую ресторацию «Бристоль», причем со служебного входа. И, легко ориентируясь в переплетении узких вонючих коридоров, каких не видят посетители, постучал в деревянную выщербленную дверь, больше уместную для сарая, чем для ночного клуба, хоть и второразрядного.

Там, за дверью, была гримерная некой певички по имени Кира, с которой нэпман крутил в последнее время.

Кира, худощавая брюнетка со злым выражением бледного истощенного лица, лежала на старом диване и куталась в рваную шаль. Она думала о том, где взять деньги на оплату квартиры. Денег не было даже на то, чтобы оплатить этот месяц.

Дела на певческом поприще шли из рук вон плохо. Кире уже исполнилось сорок, хотя это не мешало ей безбожно врать всем, что ей 31. Голосок у нее был слабенький, внешность – тоже не очень. В Одессе она оказалась, сбежав из Москвы с неким графом, который обещал увезти ее в Париж. Но граф убыл в Париж один, а Кира осталась в Одессе, потому что возвращаться в родную Москву было бессмысленно – некуда и не к кому.

Как ни странно, когда к власти пришли большевики, Кира приняла их на ура – после графа она возненавидела всех аристократов. Кира научилась петь революционные песни, и в первое время ей сопутствовал успех.

Большевистский комиссар, с которым она закрутила, устроил ее в театр, и дела ее пошли в гору. Но комиссара убили, и из театра Киру немедленно выгнали за склочный характер. Тут пришел НЭП, став для нее настоящим спасением – Кира принялась петь по разным кабаре и ресторанам, впрочем, не задерживаясь там надолго. Постепенно судьба занесла ее во второразрядный ресторан «Бристоль», где молоденькие, действительно молоденькие конкурентки как могли наступали ей на пятки. А оттого дела Киры с каждым днем шли все хуже и хуже – до тех пор, пока не стало совсем плохо.

Услышав стук и открыв дверь, Кира нахмурилась. С этим нэпманом она крутила одно время, но он оказался жадным, экономил на ней изо всех сил. А ведь ничто не раздражает женщину больше, будь то певичка из ресторации или почтенная дама, чем желание мужчины на ней сэкономить! Поэтому, разорвав отношения, Кира перестала воспринимать нэпмана всерьез, напоследок послав его – тоже всерьез. И вот после этого он явился вновь!

– Какого черта ты… – начала было Кира, но нэпман ее перебил:

– Я нашел! Теперь у меня будет куча денег! Вернее у нас! И мы сможем жить вместе! Вот! Это тебе!

Он всунул в ладонь Киры небольшую коробочку. Открыв ее, она ахнула – это был золотой браслет с алмазами и рубинами, по виду старинный. Кира разбиралась в камнях и сразу же прикинула, что если браслет заложить в ломбард, то за квартиру можно будет уплатить сразу за несколько месяцев. Всю ее неприязнь как рукой сняло. Она растаяла и бросилась нэпману на шею.

– Что же ты нашел? – она не могла сдержать любопытства.

– Клад! Настоящий клад, который владельцы особняка замуровали в стене и не успели взять с собою в Париж! – воскликнул нэпман.