Страница 5 из 6
– Ты слово давал!..
– Мы подписи собирали! Вызволили тебя!..
– Опять за старое!..
– Отдавай лису!..
– Серёжка во всём сознался!..
– Эй, эй! Пашка! Я ни в чём не сознавался! – крикнул я.
Пашка растерянно смотрел то на меня, то на Ксюшу. Она полезла к нему за пазуху, но не нашла там чёрно-бурую лису. Пашка отпихнул её:
– А ордер у тебя есть на обыск?
– Ишь грамотный! Заставим лису отдать!
– Ну-ка, пустите! С обеда опаздываю! – Пашка вырвался из толпы и побежал на завод.
А наш дворник Хабибулин, всё так же задумчиво поливавший двор, подошёл со шлангом к жильцам и в шутку пригрозил:
– Разойдись!.. Эх, оболью!.. Всё выясним! Разойдись!
Все стали расходиться. Ксюша пошла к своим шубам, пересчитала их и со злостью заколотила по ним выбивалкой.
Из третьего подъезда в красивом халате и с какими-то белыми цилиндриками в волосах выбежала тётенька. Встав посреди двора, она позвала:
– Кис-кис! Кис-кис-кис! Кисанька! Диди!..
Кошка не подбежала к ней. Тогда она, вздохнув, вывесила на доске объявление и убежала в подъезд, извинившись неизвестно перед кем:
– Ах, простите! Я в неглиже!
Я подошёл к доске и прочитал объявление:
Б Е З О Б Р А З И Е!
Исчезла моя любимая кошка.
Нашедшего умоляю вернуть.
Вознаграждение по соглашению.
Кв. 44.
12
Настроение заниматься пропало у меня из-за Гарика с клубникой и чёрно-бурой лисы. Чтобы забыться, я подошёл к Петру Ильичу, который всё ещё разгадывал кроссворд, и спросил:
– Пётр Ильич! Что такое «неглиже»?
Я всегда расспрашивал его про незнакомые слова.
Но Пётр Ильич сам на этот раз спросил у меня:
– Река на Урале… пять букв… последняя «я»?
– Белая! – выпалил я неожиданно для себя.
– Прекрасно! – обрадовался Пётр Ильич. – Географию ты знаешь. А зоологию? – он хитро посмотрел на меня. – Хищник из четырёх букв. Вторая «и».
– Тигр! – сказал я.
– Нет! Лиса! – засмеялся Пётр Ильич. – Чёрно-бурая, разумеется.
– Неужели и вы думаете?! – я почувствовал, что краснею.
– Ни капельки! Но не могла же, сам понимаешь, чёрно-бурая лиса воскреснуть на верёвке и убежать в лес, – сказал Пётр Ильич.
Возразить мне ему было нечего. Рядом с нами две молодые женщины вешали на колёса детских колясок цепочки с замками и подозрительно поглядывали на меня. И я, застеснявшись, как будто и на самом деле украл лису, поплёлся домой.
13
Дома я включил приёмник и поймал серьёзную музыку. Играла скрипка. Ей подыгрывал оркестр, и мне стало ещё тяжелее от тихого и грустного мотива. Оркестр как будто делал строгий выговор скрипке, а скрипка жалобно оправдывалась.
Потом я стал крутить ручку настройки и неожиданно поймал густой бас диктора. Я хлопнул себя по лбу и не поверил ушам своим… Вот он, выход из положения! Диктор медленно диктовал газетные сообщения.
Я, не теряя ни минуты, взял тетрадку, самописку и стал писать под его диктовку. Он диктовал ещё медленнее, чем Анна Павловна, а потом проверял по буквам слова, и я их проверял:
«…Интенсификация. Точка. Повторяю по буквам: Иван. Наталья. Тихон. Елена. Нина. Соня. Иван. Фёдор. Иван. Карп. Аркадий. Циля. Иван. Ян… Точка».
Это было интересно. А главное, сам диктант мне нравился. Про остров Крит, про запуск нового спутника, про предвыборную лихорадку в Америке, про подготовку к уборке хлеба и к Олимпийским играм.
Но чтобы не получилось так, как будто я списываю каждую букву, я приглушал приёмник, когда диктор совсем медленно по буквам повторял слова.
Увлёкшись, я даже не заметил, сколько времени прошло с начала диктовки. Когда диктор сказал: «…Вёл передачу Савицкий», – у меня уже было написано почти четыре странички.
Я выключил приёмник, проверил диктант (в нём оказалось всего шесть ошибок!), на радостях подбежал к окну и закричал: «Ура! Ура!..», – но тут же спрятался за занавеску и прикрыл рот ладонью.
Во дворе стояли участковый, Ксюша и Пашка. Ксюша размахивала руками и показывала на моё окно. Участковый спросил Пашку:
– Значит, это совпадение? Ты шёл на обед, а Царапкин отвлекал пострадавшую?
– Не ловите на удочку!.. Не ловите… Я ничего не знаю! – сказал Пашка. – Теперь весь век подозревать будете?
Он вытирал руки белой ветошью, как настоящий рабочий человек.
– Мы не подозреваем, а выясняем! – заметил участковый с угрозой.
– Ну и выясняйте!.. И судите!.. И делайте, что хотите! – не выдержал Пашка и зашагал от них прочь.
– Вернись, Зыков! – приказал участковый.
– Вызывайте повесткой! – огрызнулся Пашка.
– Хо-ро-шо, Зыков! Пишите заявление, – сказал участковый Ксюше.
– Не умею… Сроду не писала… – всхлипнула Ксюша.
Я разозлился, что она на всех наговаривает, и крикнул из окна:
– Ксю-ша! Я подикту-ую!
В этот момент во дворе показалась мама, возвращающаяся с работы. Ксюша, конечно, сразу подбежала к ней. Оправдываться из окна мне не хотелось.
14
Вместо этого я быстро вынес грязную посуду на кухню, разложил на столе диктант так, чтобы он бросился маме в глаза, затолкал под диван карандашные очистки, потом полез в карман за платком и… наткнулся рукой на клубничину. Я хотел бросить её в окно, но промахнулся и попал в стену. Клубничина прилипла к обоям. На них расплылось ярко-красное пятно, и я чуть не взвыл от бешенства: «Что за день?! Лисица!.. Клубника!.. Теперь ещё это пятно! Как ягода попала в карман?..»
Я линейкой соскрёб клубничину с обоев и только успел выбросить её, как пришла мама. Я попытался улыбнуться.
Мама смерила меня с головы до ног страшным взглядом, тут же стала рыться в ящиках письменного стола и что-то искать под диваном и ванной. Ничего не найдя, она сказала:
– О карандашных очистках поговорим потом. Где лиса?.. Говори по-хорошему. Лучше признайся. Мама всё сделает, чтобы тебя простили.
«Ах, так?» Я закусил губу, решив от обиды вообще не говорить ни слова.
– Ты отвлекал Ксюшу? Ты действовал под его диктовку?
Я молчал.
– Весь в отца! Отвечай! Я приму крайние меры.
Я молчал. Тогда мама схватила ремень, на котором отец правил бритву, и бросилась ко мне. Я бегал вокруг стола, а она за мной, пока не заметила клубничное пятно на обоях.
– Это ещё что? – она потрогала пятно. – Клубника? Ты ел её? Ты мыл её?
– Не мыл, но и не ел… – наконец сказал я правду.
– За что? За что такое наказание? Почему ты не девочка?.. – прошептала мама. Руки у неё опустились.
Она достала из аптечки какие-то таблетки и заставила меня выпить их, хотя я клялся, что не съел даже полклубничины.
– Ко всем делам не хватало мне ещё твоей дизентерии… И если бы не переэкзаменовка, я бы и не вздумала лечить такого человека. Ведь везде висят плакаты: «Не позволяйте детям есть немытые фрукты!» А пятно я заставлю смыть! – сказала мама.
Я подошёл к пятну и стал его стирать. Оно расплылось ещё больше. Мама этого не видела. Заметив на столе диктант, она начала его проверять.
– Удивительно… Вернее, подозрительно мало ошибок… Кто тебе диктовал?
– Так… один мужчина…
– Из нашего двора?
– Нет… незнакомый мужчина… – сказать правду я побоялся. Вдруг мама запретила бы мне писать под диктовку диктора!
– Послушай! – мама присела от удивления. – Может, ты действительно ненормален? Ты пускаешь с улицы в дом незнакомых людей, и они диктуют тебе всё, что им взбредёт в голову. Не он ли украл чернобурку?
Я снова упрямо замолчал.
Тут пришёл с работы отец.
– Ты слышал? – осторожно спросила мама.
– Я сегодня не успел пообедать. Был в завкоме. Так что не мешало бы…
Отец пошёл умываться, а мама взялась за своё, но уже на кухне, готовя обед.
– Нет дыма без огня! Чует моё сердце!..
– А редиску лучше натереть, и с постным маслом… – откликнулся отец из ванной.