Искра надежды

Бекс снискала популярность, но ненадолго, десять лет назад, когда «Нью-Йорк Таймс» включила ее в список подающих надежды художников (стоит сказать, что она после этого нигде не появлялась и никуда не ездила). Журналист спросил у Бекс: раз она не замужем и детей у нее нет, быть может, она выбрала эту тему, чтобы мастерски воплотить в искусстве то, что ускользало от нее в личной жизни?

Но Бекс не испытывала нужды ни в семье, ни в детях. У нее был Хью. И Рен. По правде сказать, она считала художников перманентно беспокойными существами, однако и они не всегда суетились в поисках чего-то, хотя иногда убегали прочь от того, что имели.

Вошел медбрат.

– Здравствуйте, – поздоровался он. – Как вы себя чувствуете?

– Мне нужно идти. – Она попыталась сесть.

– Вы никуда не пойдете, – тоном, не допускающим двух мнений, возразил медбрат и нахмурился. – Десять минут назад вас вывезли из операционной. Я могу пригласить кого-то из ваших близких?

«Да, пожалуйста, – сказала себе Бекс. – Только вот они оба в самом эпицентре событий с захватом заложников…»

Ах, если бы спасти Рен было так просто! Невозможно представить, что сейчас чувствует Хью, но Бекс просто обязана в него верить. У него есть план! Всегда есть план. Именно Хью она звонила, когда у нее в доме одновременно забились все туалеты, словно в результате вселенского заговора. Именно он поймал скунса, который устроил себе нору под ее древним «мини-купером». Именно он бежал на крик о помощи «Грабят!», когда остальные спасались бегством. Его невозможно было сбить с толку – казалось, любое дело ему по плечу.

Неожиданно она вспомнила его подростком, лет пятнадцати-шестнадцати. Он сидел, с головой погрузившись в комиксы, и совершенно не обращал на нее внимания. И только когда Бекс вырвала у него комиксы, поднял голову. «Черт! – воскликнул Хью, в одном емком слове выразив и изумление, и уважение, и грусть. – Супермена убили!»

А если она его потеряет? А если потеряет их обоих?

– Вы не могли бы включить телевизор? – попросила Бекс.

Медбрат нажал кнопку на пульте и положил его рядом с ее ладонью. По всем местным каналам шел прямой репортаж из Центра. Бекс уставилась на экран, на оранжевое оштукатуренное здание, на полицейскую ленту, которой оно было обнесено по периметру.

Хью она не видела. Поэтому закрыла глаза и стала рисовать его в своем воображении – силуэт на фоне солнца. Так он выглядел настоящим великаном.

Бекс до сих пор помнила, как она впервые поняла, что Хью выше ее ростом. Она была в кухне, готовила обед, и уже подтянула стул к буфету, чтобы достать с верхней полки сушеный базилик. А стоявший за ее спиной Хью вдруг просто сдернул его с полки.

И в тот момент Бекс поняла, что все изменилось. Хью уже вырос, и каким-то образом она из человека, который заботился о нем, превратилась в ту, о ком нужно было заботиться.

– Знаешь, – заметила она тогда, – а это удобно.

Ему было четырнадцать.

– Не привыкай, – пожал он плечами. – Я же не вечно буду жить с тобой.

Он поспешил по лестнице в свою комнату, и Бекс провожала его глазами. А потом он на ее глазах поступил в колледж, влюбился, переехал в свой собственный дом…

Не имеет значения, сколько раз вы отпускали человека, расставаться с ним от этого не легче.

Хью нажал отбой.

– Я захожу внутрь, – заявил он. – Один. Ему нужен заложник – пусть берет меня.

– Ни в коем случае! – отрезал Квандт и повернулся к одному из своих подчиненных. – Джонс, расставь свой…

Не обращая на него внимания, Хью пошел к клинике, но Квандт схватил его за руку и развернул к себе.

– Если вы начнете штурм, могут быть пострадавшие, – напряженно объяснил Хью. – Мне единственному он доверяет. Если у меня получится уговорить его выйти вместе со мной – это будет настоящая победа.

– А если не получится? – возразил командир.

– Я не буду мириться с тем, что может поставить под угрозу жизнь моей дочери, – отрезал Хью. – А какие у нас остаются варианты? – Ярость его была всего лишь пеной, за которой скрывались истинные чувства.

Оба остановились, пристально глядя в глаза друг другу. Тупик.

– Джо. – Хью отвел взгляд. – У тебя есть дети? – Его голос сорвался.

Командир отряда быстрого реагирования опустил глаза.

– Хью, я здесь, чтобы выполнить свою работу.

– Знаю, – покачал головой Хью. – Я знаю, что должен был сразу самоустраниться, как только узнал, что в заложниках Рен. Одному Богу известно, как тяжело вести переговоры, когда нет личного интереса. Но у меня есть свой личный интерес. И я не могу оставаться в стороне, когда моя дочь там. Если вы не хотите сделать это ради меня, сделайте это ради нее!

Квандт глубоко вздохнул.

– Одно условие. Сперва я выведу пару снайперов на позиции, – произнес он.

– Спасибо. – Хью протянул руку, и они обменялись рукопожатиями.

Квандт посмотрел на Хью.

– Элли и Кейт, – произнес он негромко, чтобы слышал только Хью. – Близнецы.

Он отвернулся, подозвал двух своих подчиненных, указал на крышу здания напротив и на место на крыше клиники. Пока снайперы занимали стратегические позиции, Хью зашел назад под навес и заметил молодую женщину-детектива, которая сообщила ему хорошие новости о Бекс.

– Коллинс, – подозвал он. – Подойдите.

Детектив поспешила в командную палатку.

– Слушаю.

– Та пациентка в клинике… – проговорил Хью, не глядя на нее. – Бекс Макэлрой – моя сестра. Я хочу, чтобы вы передали ей записку.

Детектив кивнула и стала ждать. Хью присел у того, что им заменяло стол, взял ручку, вырвал страницу из блокнота и задумался.

Что сказать женщине, которая, по сути, вырастила тебя? Женщине, которая едва не умерла сегодня только потому, что пыталась помочь его собственной дочери?

В голову приходили десятки слов, которые он мог сказать Бекс. Что она единственная, кто смеялся над его плоскими отцовскими шутками, от которых коробило Рен. Что он и на смертном одре хотел бы отведать ее цыпленка с пармезаном. Что он до сих пор помнит, как она делала ему на стене спальни театр теней, уговаривая его заснуть. Что в возрасте восьми лет он не знал, что такое Колледж искусств и дизайна в Саванне и что она даже отказалась от стипендии, чтобы вернуться домой и заботиться о нем, когда их мама стала хворать. За все это он очень хотел сказать ей «спасибо»…

Но Хью так и не научился облекать свои чувства в слова. Так что он написал одно-единственное слово и протянул записку детективу.

«Прощай», – было в ней.

Из подсознания Луи Уорда всплывали воспоминания и несли его куда-то вдаль. В этих воспоминаниях он был не акушером-гинекологом пятидесяти четырех лет от роду, а маленьким мальчиком, который под пологом испанского мха охотился на речных раков, пытаясь проворно поймать их, пока они его не укусили. Растили Луи в любви к Иисусу и к женщинам, и именно в таком порядке, две женщины – его бабушка и мама. Они жили в маленьком домике, который, как уверяла бабушка, может стать дворцом, если с ними Бог. Луи был истовым католиком – как и все, кого он знал, – благодаря уже давно покойному землевладельцу, приехавшему из Франции с четками в кармане и окрестившему всех своих рабов.

Луи рос болезненным ребенком, слишком худым и, по счастью, достаточно разумным. Он страдал астмой, отчего не мог играть с другими детьми, которые тайком прокрадывались в ближайшие дома, – где, по слухам, обитали привидения, – чтобы посмотреть, что там творится. Вместо этого он каждый день ходил с бабушкой на службу, помогал маме в работе, пинцетом соединяя крошечные звенья в золотые цепочки, которые потом ложились на шеи богатых белых женщин.

Отца Луи никогда не видел и предпочитал не спрашивать о нем, потому что бабушка называла его не иначе как «нечестивец». Однако, какую бы рану ни оставило в его душе отсутствие отца, к девяти годам она затянулась.

Луи знал, как открывать двери дамам, когда нужно говорить «пожалуйста» и «спасибо», «да, мадам». Он спал в кухне на койке, которую заправлял аккуратно, как в больнице. Помогал убирать в доме, потому что бабушка учила его, что Иисус может прийти в любой момент, так что лучше им быть к этому готовым. У мамы случались приступы, когда она не могла собраться с силами, чтобы встать с постели, а иногда целые недели проводила, завернувшись в кокон одеяла, и плакала. Но, даже когда Луи оставался один, он никогда не был одинок, потому что все дамы, живущие по соседству, своим незримым присутствием вынуждали его вести себя хорошо. Он был ребенком, которого вырастило окружающее сообщество.