Страница 16 из 31
Конечно, и раньше они не переводились, несмотря на все старания властей. Марфа Поликарповна знала об этом не понаслышке, в семидесятых заболела ее мать, тот же рак, только груди, и вердикт был тот же, не более полугода, да и то если в больнице, под наблюдением врачей. Тогда-то и отправилась она к черту на кулички, в деревню под Рыбинском, Христом-Богом умолила знахарку дать ей заветное лекарство. И прожила мать еще четыре года, в силе, на ногах, только в последние три месяца слегла. Теперь и ехать никуда не надо, сколько их стало – народных целителей! Конечно, были и шарлатаны, это Марфа Поликарповна понимала, во все времена при всех властях находятся люди, стремящиеся нажиться на чужой беде.
Но Юрий Павлович не такой! Она это сразу почувствовала, при первой встрече с ним, на общем собрании, даже там, с расстояния в тридцать шагов она явственно ощутила исходящую от него божественную силу. А говорил-то как просто, как понятно! Попадались, конечно, слова, Марфе Поликарповне незнакомые, но у других – она ведь и через других прошла! – эти слова были как заклинание, всякие таинственные, непривычно звучавшие имена, а у Юрия Павловича слова были ученые, некоторые из сидевших рядом с ней женщин их разумели и одобрительно кивали головами. Но главное-то, что общий смысл Марфа Поликарповна уловила очень хорошо, и то, что говорил Юрий Павлович, ей на душу легло.
Все у него было светлым: и цель, и путь. И силы, которые призывались в помощь, тоже были светлыми. Он сам был светлым! А после общего собрания одна из его помощниц, добрая, симпатичная женщина, внимательно выслушала ее, вручила ей книгу Юрия Павловича, кассету для магнитофона, сверившись с какой-то своей книгой, написала на бумажке несколько цифр, наказала не потерять и объяснила, как ими пользоваться, потом дала пузырек с капельками и листок с текстом молитвы, которой надо было сопровождать прием капелек. Обошлось это Марфе Поликарповне в пять тысяч рублей, ее трехмесячную пенсию, но не в деньгах дело! Да и сколько она получила взамен, и книгу, и кассету, и пузырек, а как оценить бесценное – утешение и надежду. И что еще понравилось Марфе Поликарповне, так это капельки и молитва. Как это понятно, как привычно, как … по-людски!
Одного она опасалась – того, что Алешенька, вернувшись, всего этого не примет. Она и старалась-то в аккурат к его приезду. Но он принял! С какой-то даже истовой верой! И книгу Юрия Павловича три раза от корки до корки прочитал, каждый раз изумленно качая головой – вот ведь какой умный человек! И кассету слушал, не переставая, даже купил какой-то удивительный маленький магнитофончик, который носил на груди, как ладанку. И цифры вызубрил и делал с ними, что было наказано. И капельки пил, сопровождая их молитвой.
И ведь помогло! Первую неделю по приезду Алешенька почти не вставал с тахты и еду клевал, как воробушек. Потом постепенно воспрял, и аппетит появился, Марфа Поликарповна уж и от плиты не отходила, варила борщ и щи, пекла пампушки да пироги.
По прошествии двух месяцев в голову Марфе Поликарповне пришла счастливая мысль сходить вместе с Алешенькой к Юрию Павловичу, поблагодарить за помощь и рассказать о чудесном исцелении, пусть святой человек вместе с ними порадуется. Как оказалось, такая мысль пришла в голову не только Марфе Поликарповне, в старом особняке на Большой Ордынке толпилось не меньше двух десятков исцеленных, безуспешно пытавшихся прорваться к их спасителю.
Но Господь и тут им помог, вняв их общей с Алешенькой молитве. Что-то там случилось в кабинете Юрия Павловича, вроде как нерасторопная помощница что-то там закрыла и ключ внутри оставила, а Юрию-то Павловичу срочно нужно, суета поднялась, тут-то Алешенька и вызвался помочь, и так все ловко сделал, что Юрий Павлович на него внимание обратил, уделил несколько минут своего драгоценного времени, очень его случаем заинтересовался, расспросил Алешеньку о его житье-бытье, тот рассказал все без утайки, даже и с покаянным самоуничижительным перехлестом, Юрий Павлович выслушал горячую исповедь без всякого отвращения, попросил записать все подробно и на бумаге, и на магнитофон, сказал, что непременно в свою будущую книгу вставит, Алешеньке же дозволил навещать себя иногда.
Вот счастье-то привалило! Алешенька-то уж от того особняка не отходил, все выискивал случай быть чем-нибудь полезным, чем-нибудь помочь. А кто ищет, тот всегда найдет! Его уж не прогоняли, стали давать поручения разные, знали, что исполнит все в точности и в срок, безотказно. Да и как, и в чем можно было отказать Юрию Павловичу?!
Той просьбе Юрия Павловича Леха даже не успел удивиться, потому что сразу за просьбой последовали обстоятельные объяснения. Он бы, конечно, и без них все исполнил, но так даже лучше вышло – вот как, оказывается, Юрий Павлович ему доверяет, вот как его уважает! С доверием к себе Леха в своей жизни сталкивался, все знали: Дохлый не продаст, могила! Но вот с уважением… Еще более возвышало Леху в собственных глазах сознание того, что намеченное деяние направлено ко благу всех людей. Ведь те книги нужны были Юрию Павловичу не для забавы, с их помощью он намеревался проникнуть в самые тайны бытия, так прямо и сказал, и принести всему человечеству счастье вечной жизни. И где-то в глубине души теплилась надежда, что он, Леха, будет в числе первых избранных.
Дело-то было плевое, тем более что вся подготовительная работа была уже сделана. Он бы и один запросто справился, но Юрий Павлович сказал, что непременно нужен напарник. Леха и не думал возражать учителю, надо значит надо, да и то сказать, книги-то не нашими буквами написаны, а ну как спутает!
Напарник Лехе не понравился. Этот самый Дмитрий Иванович очень много о себе воображал, а на него смотрел как на тлю. А чего задаваться-то? В чем другом он может быть и умный, а в ихнем тонком деле полный неумеха. Фраер – он и есть фраер! Лишь одно примиряло Леху с навязанным ему напарником – уважительное отношение того к Юрию Павловичу. Очень он был увлечен идеями Юрия Павловича и верил в них не менее истово, чем сам Леха. Не только верил, но и понимал, так что даже смел давать учителю разные советы, а тот их весьма внимательно выслушивал. Опять же, во всей этом истории Дмитрий Иванович играл какую-то непонятную Лехе, но несомненно центральную роль.
Книги они взяли легко, тут и рассказывать нечего. Дмитрий Иванович показал себя, в общем-то, молодцом, ни разу не сбился в длинных темных переходах, не вздрагивал при каждом шорохе, найдя книги, не спешил побыстрее убежать, а просмотрел внимательно каждую, обернул в холстину, сложил аккуратно в рюкзак. Да, к книгам он относился много уважительнее, чем к нему.
На следующее дело Леха отправился уже один. Хотя и тут не обошлось без помощи Дмитрия Ивановича. Разведку-то он производил, а потом долго втолковывал Лехе, как зайти, да что взять. Но даже не подумал предложить на шухере постоять. И шут с ним! Делов-то было на пять минут. Зашел через черный ход, открыл стеклянную дверь, потом стеклянную витрину, вторую слева по стене, достал листок, даже проверил, тот ли. Как и упреждал Дмитрий Иванович, это был текст, написанный от руки красивым почерком. Некоторые буквы были Лехе незнакомы, точнее говоря, неизвестны, так-то он их уже видел, в церкви, несмотря на это текст можно было понять, особенно название – Молитва.
Леха бережно спрятал листок в пластиковую папочку, а папочку пристроил в широком кармане, пришитом матерью к внутренней стороне куртки. Потом он неспешно покинул помещение, заперев за собой все замки, на стеклянной витрине, на стеклянной двери, на двери черного хода – знай наших! Сигнализацию он не отключал и приезда милиции нисколько не опасался – пока еще прочухаются! Ладно бы банк, а то музей! Да и музей какой-то невсамделишный, настоящий музей должен быть с колоннами.
Юрий Павлович был его работой доволен, похвалил и премию выдал – пять зеленых бумажек с изображением лысого патлатого старика. Леха поначалу и брать не хотел – не за деньги же работал! Но потом взял и отдал матери, она даже расплакалась – ее пенсия за год.