Страница 9 из 24
– Вот они, его глаза… Везде. И все они на тебя смотрят. Так же, как и ты на них.
По правде сказать, мне от этого масштабного «надзора» стало несколько неуютно, тем более что тропинка привела нас с яркого солнца в тень, под плотную крышу сплетенных веток однообразно ровных высоченных сосен, сурово и тускло отсвечивающих мощными серо-коричневыми стволами. Как же это тогда жить, если все вокруг видят каждый твой шаг?
– А зачем, бабуль, Богу за нами наблюдать?
– Как зачем? Он же нас создал, вот и смотрит, как мы… – Бабушка чуть запнулась и, улыбнувшись, продолжила: – Функционируем. Следит за тем, чтобы мы не сломались и не испортились.
Мы помолчали, теснясь гуськом на узенькой снежной дорожке между большими сугробами.
– Бабуль! А когда Бог меня сделал, он тебе инструкцию по тому, как со мной обращаться, приложил?
– В каком смысле? – не поняла Бабушка.
– Ну, помнишь, когда нам с тобой почти новую стиральную машину Тетя Валя отдала, у нее не было инструкции, ты не знала, как ею пользоваться, и она сломалась. А когда ты утюг купила, у него была. Ты ее долго-долго читала. И поэтому утюг до сих пор работает.
– Нет, Машенька, инструкции точно не было, – расхохоталась Бабушка.
Тропинка кончилась, выведя нас на небольшую полянку.
– А вдруг, Бабуль, я, как та машинка, тоже могу сломаться из-за неправильного использования?
– Но я же не сломалась? И Мама твоя… И Света… А, ведь нам, Машенька, никому руководство по применению Бог не выдал. – Бабушка опять на минуту впала в задумчивость. – Мы его себе сами по ходу жизни пишем! Как умеем… А Бог нас подправляет.
– Тогда я себе напишу, что меня надо любить, вкусно кормить и хвалить!
– И никогда не ругать?
– Никогда! – уверенно сказала я.
– Ну, с такой инструкцией ты точно испортишься! – озорно посмотрев, сказала Бабушка, слепила снежок и запустила им в меня.
Я тоже нагнулась, неловко скатала в рукавичках снежный шарик и запустила его в Бабушку. Не долетев до цели, он распался в воздухе на несколько частей – проклятая неповоротливая шуба мешала мне до конца плотно смыкать ладошки и хорошенько скреплять пухнастые снежинки в твердый комочек.
– Ничего, сейчас другой слепим! – ободрила меня Бабушка. – На вот, лови еще!
Ко мне снова летел маленький белый мячик, но я опять неловко взмахнула рукавичками, и он, просвистев мимо моих рук, протаранил в мягкой ровной снежной поверхности глубокую дыру.
Тогда я нагнулась и, просто загребая снег варежками, взметнула на Бабушку целую тучу белых кристалликов. Смеясь, Бабушка отмахивалась от поднятой мной снежной бури подобранной на тропинке еловой лапой.
– Стой, стой, стой! – кричала она. – Рукавички намочишь, а нам еще домой идти. Руки отморозишь.
Она подошла, стащила с меня варежки и стала греть мои ладошки в своих руках.
– Бабушка… А как же тогда Бог всех наказывает? Ведь, чтобы что-то делать, у него должны быть руки?
– А у него они есть! Вот твои – это руки Бога. И мои – тоже. И Мамины. И Светины. Мы все и есть его руки…
– Так мы что – тоже боги? – изумилась я.
– В какой-то мере, – засмеялась Бабушка. – Давай-ка поворачивать к выходу – нам с тобой еще обед греть.
Как же я могла забыть об этом? Разглядывая теперь в неверном свете снова вышедшей Луны свои ладошки так, словно видела их впервые, я окончательно осознала, что Время сломалось и что теперь Оно так и будет бежать на месте. Стрелочка никогда больше не сдвинется с палки с носом, и что это самое «завтра» никогда не придет: те тетеньки точно прокляли нас за то, что мы с Бабушкой не взяли у них книжечки.
Что же мне оставалось теперь?
На все мое детство без Бабушки застрять в этом детском саду? Я высунула голову из своего убежища – огромная, холодная, темная зала, где-то в туалете гулко подтекающая вода, едва угадываемые проемы высоких дверей… Нет, в этом мире мне точно не было места.
И тогда я решила, что дни мои будут протекать именно здесь, под этим столом, накрытым одеялом с утятами, в этом моем маленьком уютном мирке. Я легла на пол, снова свернулась калачиком, подтянув коленки к самому лбу. Да, только здесь теперь я чувствую себя спокойно, только здесь – в единственном месте, кроме Бабушкиных рук! – я могу спрятаться от назойливого звука шагов топчущегося на месте Времени.
Но внезапно к однообразному постукиванию часов примешались еще какие-то шаркающие звуки.
– Маша! Маша! Ты куда делась?
Оказалось, что это шаги потерявшей меня нянечки.
– Маша! Господи, куда же ты запропостилась? Да еще без тапочек…
Я замерла, затаилась, сжалась в комочек.
– Маша!
Раздался звук выключателя, и назойливое, нарастающее жужжание ламп дневного света начисто смыло из пространства звук застрявшего Времени. Одеяло поднялось, и под стол заглянуло улыбающееся лицо Анны Ивановны:
– Ты чегой-то здесь? Тебе ночью страшно стало? Так меня бы разбудила? – И она поставила передо мной мои тапочки.
Но я не намерена была с ней разговаривать, а просто потянула к себе приподнятый угол.
– Машенька, не дури! Нам надо с тобой скорее чистить зубы, одеться – сейчас же детишки придут! Вон, Марьстепанна уже поднимается.
И вправду, по ступенькам снова дробно цокали каблучки, и вскоре веселый голос воспитательницы провозгласил:
– Я уже тут! Нет еще никого? Слава богу. Не опоздала. Так неслась…
– Да ничего, ничего… опоздали бы, я бы приняла, – поднимаясь с полу, сказала нянечка. – С Машей мне что делать?
– А что с ней?
– Вот, полюбуйтесь, не вылезает. Всю ночь, видимо, тут и просидела.
Под столиком нарисовалось теперь улыбающееся лицо Марьстепанны:
– Ты чего тут? Выходи! Сейчас дети придут! Завтракать надо будет.
Но я снова молча потянула на себя угол одеяла.
– Ой, ну и бог с ней! – весело сказала воспитательница. – Видимо, она опять что-то там себе напридумывала. Вы что, не знаете, какая она фантазерка? Сейчас придут все, начнут во что-нибудь играть, и она сама вылезет.
Первым из всех в группу вихрем ворвался Руслан.
– Марьстепанна, а мне папа вишневую «девятку» купил! Смотрите, смотрите! – с ходу заорал он и плюхнул свой, судя по грохоту, немаленький автомобиль прямо воспитательнице на стол. – Смотрите, как она ездит!
– Кто ж такую ценность в детский сад приносит? – По голосу Марьстепанны было понятно, что она в очень хорошем настроении. – А ты подумал, как ее забирать будешь? Сейчас же кто-нибудь из мальчишек облюбует твое новоприобретение, и застрянет папина покупка тут на веки вечные!
– Ну и что? – вопил Руслан. Он вообще не умел просто разговаривать, а всегда почему-то громко кричал. – А мне папа тогда еще одну купит! Др-др-р‐р‐р‐р‐р‐р‐р‐р!!!
Судя по издаваемым Русланом звукам, машина со стола Марьстепанны явно куда-то поехала, долго плутала по изгибам каких-то дорог, прокладываемых Руслановой фантазией по ковру, и, наконец, со всего маха въехала ко мне под одеяло, безжалостно протаранив мои тапочки. Вслед за ней под столом появилась довольная, торжествующая Русланова физиономия, и его трубный глас провозгласил:
– Pit stop!!!!
И тут он заметил меня:
– О! Машка! Привет! А чего ты тут делаешь?
– Виделись! – мрачно отпарировала я и потянула одеяло обратно.
В этот момент в группу ввалились еще дети, пространство стало заполняться визгом и грохотом, топотом и скрежетом. Автомобиль выехал обратно, и, видимо, его появление после «заправки» произвело настоящий фурор. Достоинства и недостатки еще долго и горячо обсуждались, затем разноголосый детский хор нестройно, вразнобой заорал «Твоя вишневая «девятка» меня совсем с ума свела…», да так рьяно, что Марьстепанне пришлось очень сильно кричать, чтобы прекратить эту вакханалию. Словом, у всех сегодня в этом проклятом бесконечном «сегодня», было прекрасное настроение! Вне моего маленького мира кипели и бушевали страсти.