Трущобы Севен-Дайлз

Телман плотно сжал губы и насупил на переносице брови. Он шагал, слегка ссутулившись, как будто у него затекли мышцы. Вечер был приятный, но фонари уже горели, а дувший с реки ветер приносил с собой сырость. Улица была тихой, лишь раз, свернув от них за угол, мимо прогромыхал экипаж, а в противоположной стороне двое мужчин довольно дружелюбно о чем-то спорили.

– Люди часто оставляют работу, – осторожно заметил Телман. – Скорее всего, он был уволен. Причины могут быть разные. Это не значит, что он в чем-то провинился.

– Тогда бы он сам ей так и сказал, – быстро возразила Грейси. – Был ее день рождения, и он не прислал ей ничего. Ни открытки, ни цветов!

– Про день рождения можно легко забыть, – парировал он. – Даже если у вас все в порядке, не говоря уже, когда вы лишились работы или крыши над головой! – произнес он с ноткой раздражения в голосе.

Грейси поняла: он зол, но не на нее, а на несправедливость такого порядка вещей. И все равно это задело ее – наверное, потому, что ей не хотелось, чтобы это было правдой. И все же в глубине ее души шевельнулся страх. Она не была готова услышать точку зрения полицейского.

– Раньше он ни разу не забыл про ее день рождения, – возразила Грейси, пытаясь не отставать от него. Телман даже не заметил, что снова ускорил шаг. – Ни разу с тех пор, как ему было восемь лет, – добавила она.

– Просто раньше его ни разу не выбрасывали с работы, – в свою очередь, возразил Телман.

– Если его выбросили, то почему дворецкий мне этого не сказал? – парировала Грейси, все еще держа его под руку.

– Возможно, потому, что такие дела, как это, его не касаются, – ответил Телман. – Хороший дворецкий не обсуждает домашние неурядицы с посторонними людьми. Наверняка вы это знаете даже лучше, чем я, – добавил он и, едва заметно скривив в усмешке губы, покосился на нее. У них уже случались споры о том, в какой мере прислуга зависима от милости хозяина или хозяйки и сколь хрупким может быть ее видимое благополучие. Малейший проступок, и можно запросто оказаться на улице, без средств к существованию и без крыши над головой.

– Я знаю, о чем вы говорите! – довольно сердито воскликнула Грейси и даже убрала руку. – Я устала повторять вам, что это не всегда так! Нет, конечно, есть плохие дома и плохие хозяева. Но есть и хорошие. Вы когда-нибудь видели, чтобы мистер Питт выставлял меня за дверь за то, что я проспала, или резко ответила ему, или что-то в этом роде? – В ее голосе звенел вызов. – Можете говорить все, что хотите, я же сделаю так, что вы больше не откроете рта!

– Ничуть не сомневаюсь! – язвительно воскликнул Телман. Внезапно он остановился и подтащил ее к стене, в сторону от мужчин, которые теперь шли им навстречу. – Но сейчас не та ситуация. Если Мартин оставил дом мистера Гаррика, на то должна быть причина. Он либо был вынужден это сделать, либо ушел сам. Так или иначе, полиции это не касается, если только Гаррики не подадут на него жалобу. Но мне почему-то кажется, что Тильда вряд ли этому обрадуется.

– Жалобу на что именно? – возмущенно спросила Грейси. – Ведь он ничего не сделал! Он просто пропал. Или вы не слушали меня? Никто не знает, куда он подевался!

– Нет, это Тильда не знает, где он, – поправил ее Телман.

– И дворецкий тоже не знает! – воскликнула Грейси, теряя терпение. – И мальчишка-рассыльный.

– Дворецкий просто не говорит ей правду. И почему та должна быть известна мальчишке-рассыльному? – рассудил Телман.

Грейси испугалась, что она вот-вот взорвется. Ей не хотелось ссориться с Телманом, но терпение ее грозило лопнуть, и она за себя не отвечала. Они стояли на углу шумной, многолюдной улицы. Их окружала какофония звуков: грохот колес по мостовой, цокот копыт, людские голоса. Мимо них в обе стороны то и дело проходили какие-то люди. Один мужчина на ходу даже толкнул Грейси в спину. Ей уже передался страх Тильды. Она не могла больше спокойно думать – мешала охватившая ее паника.

– Потому что мальчишки-рассыльные многое видят и подмечают! – в сердцах воскликнула она. – Или вы ничему не научились, допрашивая людей? Вы ведь часто бывали в больших домах, когда расследовали преступления! Прислушивались к мистеру Питту? Скажите, он когда-нибудь не выслушал человека лишь потому, что он или она моет грязные тарелки или убирает комнаты? Люди многое замечают. У них есть глаза и уши!

Даже при свете уличных фонарей Грейси было видно, что Телману стоит немалых трудов сохранять терпение. Знала она и то, что он это делает лишь ради нее. Почему-то это задело ее еще больше, поскольку оказывало на нее моральное давление. Она была вынуждена проявлять к Телману уважение, хотя внутри у нее все кричало.

– Я прекрасно это знаю, Грейси, – спокойно ответил он. – Мне доводилось допрашивать многих слуг. И то, что мальчишка-рассыльный не знает, что случилось, – это лишь очередное подтверждение тому, что, вероятно, не случилось ничего. Мартина вполне могли уволить, и он ушел, и если это так, то, возможно, он не хочет, чтобы сестра об этом узнала, пока он не найдет себе новое место, – довольно убедительно рассудил Телман. – Он старается лишний раз ее не волновать, или же ему просто стыдно. Возможно, его уволили за что-то постыдное, за какой-то нехороший промах. И вполне естественно, если он не хочет, чтобы его близкие об этом узнали.

– Тогда почему он не прислал ей ко дню рождения поздравительную открытку или письмо откуда-то еще? – не унималась Грейси. Она даже отстранилась от Телмана и посмотрела ему в глаза. – Он же этого не сделал, и она от тревоги не находит себе места!

– Если он потерял работу, то, значит, и кусок хлеба, и крышу над головой, – ответил Телман, стараясь говорить как можно спокойнее. – Осмелюсь заметить, что в таком случае его в первую очередь заботят куда более важные вещи – где ему спать и что есть. Он мог не вспомнить, что это был за день.

– Но в таком случае он действительно попал в беду, и Тильда права, что тревожится за него, – с гордостью за себя сделала вывод Грейси.

Телман глубоко вздохнул.

– Тревожиться – да, но беспокоить по этому поводу полицию – определенно нет.

В ответ на такие слова Грейси сжала кулаки, как будто это могло помочь ей сдержать гнев.

– Она не беспокоит полицию, Сэмюэль! Она рассказала мне, а я спросила у вас. Вы не полиция, вы мой друг. По крайней мере, мне так казалось. Я лишь просила вашей помощи. Я не требовала, чтобы вы открыли дело!

– И что, по-вашему, я должен сделать? – Похоже, терпение Телмана было на исходе, и он даже возмущенно повысил голос.

Грейси поспешила прикусить язык, чтобы с него не сорвалась ответная колкость. Наоборот, она постаралась улыбнуться Телману своей самой обворожительной улыбкой.

– Благодарю вас, – сказала она, – я не сомневалась, что вы поймете и поможете. Например, вы могли бы начать с того, что спросили бы у мистера Гаррика, где сейчас Мартин. Причину, конечно, можно не называть. Вдруг он всего лишь свидетель?

– Свидетель чего? – Брови Телмана изумленно поползли вверх.

Грейси сделала вид, что не заметила.

– Не знаю, придумайте что-нибудь!

– Я не имею права использовать полицию и допрашивать людей по поводу чего-то, что я сам же придумал! – возмутился он, как будто ее просьба оскорбила его в лучших чувствах.

– Прошу вас, только не надо… – Она не сумела подобрать слов. Она любила его таким, каким он был, – серьезным, неловким, полным возмущения, прячущим сострадание за буквой закона и сводом правил, любила за его несгибаемые принципы, но господь свидетель, как же он порой раздражал ее! Его буквоедство доводило ее до белого каления, и это был один из таких моментов. – Вы не видите дальше собственного носа! – заявила она. – Иногда мне кажется, что ваша голова заперта внутри книжки с правилами! Неужели вы не видите, чем живут люди? Что у них внутри? – Она перевела дыхание и продолжила свою гневную речь. – Люди – это сердце и кровь, это их ошибки. Их мечты! Тильда хочет знать, что стало с ее братом… и для нее это важно!