Погружение в отражение

Иногда Ларисе казалось, что Галина Адамовна – душевная женщина, но чаще она думала, что та ненавидит своих клиенток и про себя называет «обкомовскими сучками», и по ночам, может быть, мечтает причесывать их гребенками из-под вшивых. А Ларису ненавидит сильнее остальных за то, что ей все само в руки упало.

Ей всегда было неловко, что она пользуется привилегиями только потому, что родилась у высокопоставленных родителей, а потом удачно вышла замуж.

Раньше Лариса так хотела понравиться Галине Адамовне, что буквально заискивала перед ней, а теперь все равно.

– Под мальчика, – повторила она.

Парикмахерша всплеснула своими полными округлыми руками:

– Господи, Ларисочка, у вас такие чудесные волосы! Простите, но состричь такую красоту… Иначе как святотатством и не назовешь такое!

«Снявши голову, по волосам не плачут», – подумала Лариса, а вслух сказала:

– Хочу короткие.

– Давайте попробуем хотя бы каскадик или маллет… – Галина Адамовна подобрала Ларисины волосы, показывая, как примерно она будет выглядеть, – да, пожалуй, так получится отлично.

– Пожалуйста, Галина Адамовна, я хочу коротко.

Парикмахерша наклонилась прямо к Ларисиному уху.

– Ларисочка, дорогая моя, помните, вы пару лет назад тоже вдруг захотели короткую стрижку, а я вас отговорила?

Лариса поежилась. Еще бы не помнить!

– Разве вы об этом жалели? – журчала Галина Адамовна. – И сейчас не пожалеете, если меня послушаете.

В холодных лучах лампы дневного света лицо Ларисы казалось измученным и старым, и она отвела взгляд от зеркала.

Зал был небольшой, на три кресла, отделенные друг от друга зеркальными перегородками. Потолок арочный, наверное, раньше тут располагался склад или конюшня.

В центре потолка приделаны длинные белые цилиндры, сияющие мертвенным светом. Пахнет свежестью и чуть-чуть гнилым яблоком. Пол и стены до уровня глаз облицованы белым мрамором, кресла удобные, обивка насыщенного вишневого оттенка нигде не потрескалась, не протерлась, открывая грубую холщовую основу. С плакатов улыбаются ухоженные заграничные женщины, демонстрируя модные прически. Сотрудницы вежливые и предупредительные, если сейчас Лариса попросит кофе, то Галина Адамовна принесет и будет ждать, пока клиентка напьется. Сегодня она хлопочет о Ларисиных волосах как родная мать, а если завтра все откроется, как тогда поступит милейшая парикмахерша?

Станет рассказывать другим клиенткам, какая Лариса была мерзкая и как противно было ее стричь? Или многозначительно промолчит?

– Давайте под мальчика! – Лариса запустила руки в волосы, последний раз наслаждаясь их тяжестью. – Попробуем, а если не понравится, то снова отпустим.

Горестно покачав головой, Галина Адамовна приступила к работе. Первым делом она заплела Ларисе косу, отрезала и отдала на память, но все равно под быстрое лязганье ее ножниц на пол падали еще довольно длинные пряди.

«Так мне и надо, – Лариса жмурилась, чтобы не видеть ни волос на полу, ни своего отражения, – я это заслужила. Нацистских шлюх стригли, а я хуже, чем они».

Скоро начнется суд.

Еще неделя, две – и для Алексея все будет кончено.

Перед мысленным взором Ларисы вдруг возникло чужое равнодушное лицо палача, который выстрелит Алексею в затылок. Секунда – и нет человека. Только что шел, дышал, замирал от страха – и вот уже солдаты тащат тело, и мертвая голова с глухим стуком бьется об пол. Куда-то выкинут его – в общую могилу, или сожгут в крематории, но родным не отдадут. Не останется на земле памяти об Алексее Еремееве. И он это заслужил.

Лариса изо всех сил сжала подлокотники кресла.

Для нее тоже все будет кончено после этого суда, если Алексей заявит, что они были любовниками.

Она ведь не хотела идти на тот торжественный вечер, посвященный юбилею «Авроры»!

Накануне они с Никитой поссорились. Виновата была она: не удержалась, упрекнула мужа в том, что он так редко бывает с ней вместе. Обычно Никита пропускал ее слова мимо ушей, а тут вдруг сорвался, накричал, и Лариса весь день пролежала, свернувшись клубочком и натянув одеяло на голову, и не собиралась никуда идти, но в последнюю секунду вскочила и помчалась в душ.

Наступили времена, когда приходится не только быть крепким тылом и боевой подругой, но и демонстрировать это всему миру.

Первый год директорства Никита практиковал манеру начальника-небожителя, такого таинственного полубога, подробности жизни которого неизвестны даже его шоферу, но потом отец порекомендовал ему стать открытым и демократичным. Твердая рука – это прекрасно, но искренняя любовь народа не вредила еще ни одному лидеру. Надо ли говорить, что в завоевании этой любви хорошая жена играет не последнюю роль, так что давно пора показать людям, какая Ларисочка милая и очаровательная.

Чем тоскливее на душе у женщины, тем лучше она должна выглядеть – это аксиома. Но с другой стороны, нехорошо выхваляться перед рядовыми сотрудницами, для которых шмотки из гардероба директорской жены еще недостижимее, чем коммунизм. Поколебавшись немного, Лариса выбрала яблочно-зеленое шелковое платье с воротником-лодочкой, узким лифом и сильно расклешенной юбкой. Вещь дорогая, но сильно устаревшая, пусть работницы думают, что у нее, как и у них, один торжественный наряд на всю жизнь.

И как раз к этому платью лучше всего подходят югославские туфли на шпильках цвета бордо. Тоже не ширпотреб, но при известной доле везения и упорстве любая может такие урвать или достать. Только сумочка в цвет туфелек слегка подкачала – ее свекор привез прямо из Парижа, но зато на ней нет лейблов, и дизайн такой простой, что неискушенный человек легко примет ее за изделие советской кожгалантереи.

Она слишком долго провалялась в кровати, поэтому времени на прическу уже не оставалось, и Лариса быстро закрутила кичку на затылке.

Тогда вид красивой себя в зеркале еще мог поднять ей настроение, и, подъезжая в такси к дворцу культуры НПО «Аврора», она снова верила, что обязательно будет счастлива.

Никита увидит, какая у него хорошенькая жена, и все ей простит.

Но муж встретил ее как чужую, молча усадил в первом ряду рядом с женой своего заместителя, а сам отправился на сцену в президиум и, сидя там, старательно отводил от Ларисы взгляд.

Лились торжественные речи, а Лариса еле сдерживалась, чтобы не разрыдаться. Так было обидно, что она своим неловким промахом испортила настоящую семейную идиллию… Как теперь объяснить мужу, что она не хотела ничего плохого? Как найти подходящие слова?

В антракте все клубились в фойе возле импровизированного буфета, а Лариса растерялась. Она думала, что муж позаботится о ней, но он, спустившись со сцены, беседовал с какими-то людьми и даже не посмотрел в ее сторону.

Лариса побрела куда глаза глядят, лишь бы подальше от народа, и вскоре оказалась возле широкой мраморной лестницы. Она поднялась и увидела массивную двустворчатую дверь с табличкой «Библиотека». Подергала створку – заперто.

Паркет в коридоре был еще влажным, наверное, уборщица только что ушла. Пахло детством и несбывшейся мечтой, свет горел только на лестнице, и коридор быстро терялся в темноте. Лариса вдруг забыла о своих тревогах.

Она решила углубиться в темный коридор и стояла на пороге, собираясь с духом, как вдруг почувствовала на своей спине чье-то теплое дыхание. Было совсем не страшно, а таинственно и интересно.

Она замерла и, только когда сзади деликатно кашлянули, обернулась.

Что-то высокое, темное, угловатое и резкое увиделось ей сквозь непонятное волнение. Больше похоже на картину Пикассо, чем на человека.

– Вы заблудились? – мягко спросил он. – Разрешите, я провожу вас обратно.

Она кивнула. Он предложил ей руку, она приняла.

Так и боялась посмотреть ему в лицо, заметила только носок до блеска начищенного ботинка, худую смуглую руку с длинными узловатыми пальцами и острый кадык над белоснежным воротничком рубашки.