Страница 45 из 50
— Как же, помню, только Остапа Григорьевича опять нет дома.
— Но ведь он должен скоро прийти, я могу его подождать, мне посоветовал встретиться с ним наш общий знакомый, Демченко, Александр Владимирович.
— Как же, помню, Вы говорили, — женщина поколебалась, но пропустила меня в квартиру.
Не успел я соскучиться на маленьком кожаном диванчике в гостиной, как к дому подъехала машина, доставившая долгожданного Ищенко.
— Ролик, у нас гость, — с порога ввела его жена в курс дела, забавно, ладно бы зайчик или котик, да хрен с ним, — человек от Демченко.
— Да?! Ну-ка, ну-ка! Здравствуйте, товарищ Лапушкин, если не ошибаюсь, — пухлый человечек, улыбаясь, тянет мне руку, — Александр Владимирович, звонил мне буквально три дня назад, интересовался, не появлялись ли Вы, и просил непременно известить его, если зайдете. Дорогая, я голоден, и товарищ, наверное, тоже, сооруди нам что-нибудь на стол, и водочки непременно.
Странно, чего это Демченко мною заинтересовался, я хотел обделать свои делишки без его ведома, подозревая, что особисты ищут меня именно по его наводке. Как-то его интерес ко мне очень напрягает.
Спровадив жену на кухню, Ищенко садится поближе и вполголоса интересуется:
— Итак, Авангард, что за дела привели Вас ко мне?
— Надоело воевать, Остап Григорьевич. Грязь, кровь, боль, хочется спокойной жизни, чистых простыней, теплую женщину под боком, хорошего регулярного питания, и чтобы никаких бомбежек и обстрелов.
— Понимаю, понимаю…
От его сочувствующей улыбочки меня всего выворачивает, увидел во мне, гнилой ублюдок, родственную душу. А ведь я, в отличие от него, с фронта бегу не просто так, да если бы НКВД меня не гонял… И в любом случае, я уже набил немцев столько, что любая дивизия позавидует, а то и иная армия, ладно, плевать, пусть думает, что хочет.
— Хотелось бы получить белый билет со списанием вчистую, и желательно, на чужое имя. Все документы на чужое имя. Деньги у меня есть, заплачу, сколько нужно.
— Оплата не нужна, у нас с Александром Владимировичем свои расчеты, он просил Вам посодействовать, и я это сделаю. Фотографии Ваши нужны будут, на паспорт и военный билет, размеры и количество сейчас не скажу, но фотографы знают. Сделаете, занесете в любое время, жене оставите. По готовности сроки не назову, дело для меня новое, но постараюсь не задержать. Давайте к столу, Авангард, а я пока Демченко позвоню, как обещал.
Демченко попросил известить о моем появлении, но не сказал Ищенко, чтобы тот скрыл это от меня. Он не опасается спугнуть меня, а ведь если бы он искал меня под давлением особистов и для них, то непременно боялся бы, что я сбегу. Может, искал под давлением, но специально не усердствовал, давая мне возможность уйти, но нет, чекисты его бы проконтролировали, не верю в небрежность с их стороны. Сплошная муть и неясности, но рисковать я не буду, и ночевать теперь не останусь, поесть можно, это недолго, а потом уйду.
Ищенко уговаривает меня остаться, напоминая о комендантском часе, но без огонька и заинтересованности, вроде как мое дело предупредить. Ну, он точно не при делах, с другой стороны, я никуда не денусь, вернусь за документами. И тут мне приходит в голову, что если Демченко под контролем особистов, то он сдал не только меня, но и всех друзей-жуликов, НКВД примется за них не только за подделку документов для меня, но и за темные делишки, связывающие их с Демченко. Но допустим, Демченко не хотел бы их сдать, а сообщил только обо мне, когда возьмут меня, я выдаю адреса и имена, данные мне Демченко, они все равно залетают, а хитрого капитана обвиняют в неискренности и плохом сотрудничестве со следствием. Не буду об этом больше думать, иначе сойду с ума.
Выхожу из подъезда, тишина, темнота и свежий воздух, только сейчас вдруг понимаю, что после звонка Ищенко был весь в напряжении, боялся появления особистов, но пижонил и не ушел сразу. Кошмар, сколько у меня тараканов в голове, перед кем я выпендривался, Ищенко даже не понял ничего, хотел себе что-то доказать, что и зачем? Спать на улице, забившись в чей-то сад, или ползти потихоньку домой? Поползу, на голой земле не поспишь, погоди, а куда я поползу, города толком не знаю, придется все же где-то приткнуться до утра. Вот так у меня во всем, сам не знаю, чего хочу, и в мелочах, и по-крупному, характера не хватает, самодисциплины и организованности. Самокритика? Вовремя.
До утра весь извелся и измучился, сидя в росистых кустах в скверике, но зато не попался патрулям, с которыми не хотелось пересекаться больше по причине револьвера в кармане. Едва немного просветлело, двинул домой, а уже на подходе к обители Оксаны увидел, как в квартиру Ищенко вошли два милиционера. Вот так, Верка-модистка, будет у тебя теперь засада, пока Фокс не заявится. Приехали.
При виде этих милиционеров меня охватила апатия и безразличие, будь, что будет. Всю эту охоту за собой я считал досадным недоразумением и крайней несправедливостью. При этом я все равно был лоялен к властям, и органам госбезопасности, без них государству нельзя, делают они важные и нужные дела, только со мной у них вышла накладка. Ищут они меня за преступления, которые я сам преступлениями не считал. Измена Родине посредством переговоров с немцами? Никакой выгоды немцы от этих переговоров и договоров не получили, а мы — да. Попытка присвоить деньги? Они не были государственными, или чьими-то еще, никто от этого не страдал. А я теперь страдаю, потому, что попробовал установить свои правила, там, где надо было подчиняться общеустановленным. И правильно, нечего считать себя умнее других.
Интересно, есть ли у постов и патрулей ориентировки на меня, или нет? Не такой уж я страшный преступник, чтобы поднимать на охоту за мной всю энкавэдэшную рать, возможно, ищут меня без большого усердия, всплывет новая информация, отреагируют, а нет, так и нет. Но если ориентировки разослали, это конец, очень уж я приметный, и габаритами, и хромотой, в толпе не затеряюсь.
Что делать, ума не приложу, бежать некуда, сдаваться не хочу, стреляться — верх глупости. Посижу у Оксаны еще недельку, или больше, если дадут, подлечу ногу, и поеду назад, на фронт. А пока, от безделья, можно и с бандой разобраться, все польза и обществу, и себе.
Кое-как причесав мысли, вхожу в ставшую временно родной квартиру.
— Привет, Оксана, рано та сегодня!
— Ночью немцы фабрику разбомбили, теперь я без работы.
— Кошмар! Много народу погибло?
— Два электрика, бомба попала в подстанцию. Больше и повреждений нет, но восстанавливать не будут, фабрику перевезут в Курган, говорят, это в Сибири.
— А персонал не вывозят, ты не едешь?
— Вывозят, но не всех, только мастеров и ведущих специалистов. А я раскройщица, на мое место любую можно за два часа научить, могу ехать, могу не ехать, на мое усмотрение.
А это может быть удобным, отправить ее в эвакуацию, не в Курган с фабрикой, а саму по себе, увезет мои бабульки, и обеспечит мне запасной аэродром, на случай после войны. Если меня не расстреляют и не посадят чекисты, и не убьют на фронте. Значит, нехорошую квартирку, в смысле, мафиозный особнячок, надо брать.
— Ты, Оксана, не паникуй и не нервничай, все делается к лучшему, давай подождем недельку-другую, — озвучиваю я свои планы, приплетая к ним и ее, — а там видно будет, что делать.
— А что ты собираешься делать? — Живо реагирует Оксана, совместные планы ее очень интересуют, запала она на Авангарда, это хреново, ибо использовать ее чувства цинично и подло, не люблю я подтираться людьми и выбрасывать их после этого. Потом ей все толком объясню.
— Сейчас я собираюсь завтракать, а потом отоспаться.
Оксана заснула раньше меня, валяю дурака, легонько давя пальцем на носик, складывая губки бантиком и восьмеркой, спит, не просыпается. Где там моя Зинуля, только и осталось вспоминать трепетную грудь, и горячие влажные губы, плотно обжимающие мои пальцы, нормального секса у меня с ней так и не было, обнимаю одну, а думаю о другой, спать.