Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 169 из 179



Адаму стало по-настоящему совестно. — Тебе стоило прийти. Я был перед тобой в долгу.

Остер покачал головой. — Я не жил на улице. И устроился здесь довольно-таки неплохо. Я не могу позволить себе то, что есть у тебя… — Он указал на нетленный корпус Адама. — Но с другой стороны, я не уверен, что смог бы справиться с лакунами.

Адам вызвал машину. Остер настоял на раздельном счете.

Промчавшаяся с грохотом официантская тележка принялась убирать со стола. — Я рад, что помог тебе восполнить пробелы, — сказал Остер, — но ко всем моим ответам, пожалуй, стоит добавить одно предупреждение.

— И только сейчас об этом говоришь?

— Случай с Колманом. Не принимай его близко к сердцу.

— А с какой стати? — озадаченно спросил Адам. — Я не собираюсь судиться с его семьей за гроши, которые им до сих пор перепадают. — Вообще говоря, сам он не мог судиться ни с кем и ни по какому поводу, но важно было отношение.

— Хорошо. — Остер был готов закрыть эту тему, но Адаму теперь требовалось внести ясность.

— Насколько тяжело я воспринял это в первый раз?

Остер покрутил пальцем у виска. — Как будто у тебя в мозгах завелся хренов паразит. Он украл твой драгоценный роман и отнял жизнь у сестры твоего любимого человека. Он дал тебе пинка, когда у тебя ничего не было и лишил единственной надежды.

Теперь Адаму стало ясно, почему они потеряли друг с другом связь. Солидарность в тяжелые времена — это, конечно, хорошо, но такое всепоглощающее недовольство вскоре должно было приесться. Остеру тоже приходилось несладко, и он решил оставить прошлое позади.

— С тех пор прошло больше тридцати лет, — сказал в ответ Адам. — Теперь я другой человек.

— Разве того же нельзя сказать про всех нас?

Первой подъехала машина Остера. Адам проводил его взглядом, стоя у входа в закусочную: тот уверенно сидел за рулем, несмотря на то, что для управления машиной ему не пришлось бы даже пошевелить пальцем.

8

Адам сменил пункт назначения машины на центр Гардины. Он вышел у выстроившихся в ряд магазинов фастфуда и отправился на поиски публичного веб-киоска. Сначала он переживал насчет того, как лучше расплатиться, не оставив после себя слишком очевидных следов, но затем обнаружил, что в этом муниципалитете доступ в сеть был таким же бесплатным, как вода в общественных фонтанах.

Среди фактов, касающихся индустрии развлечений, не осталось ни единой крупицы информации, которая бы не была увековечена интернетом. Ради съемок своего сериала Колман переехал из Лондона в Лос-Анжелес; когда к нему вломился грабитель, он жил всего в нескольких милях к югу от того места, где сейчас находился дом Адама. Однако старик на тот момент проживал в Нью-Йорке; воспоминания подсказывали Адаму, что Калифорнию он впервые посетил лишь на следующий год. На ноутбуке, который он начал раскапывать в поисках информации, были файлы, датировавшиеся 90-ми годами, но они совершенно точно были скопированы с другой машины; сам по себе этот ноутбук никак не мог оказаться настолько старым, чтобы на нем сохранились удаленные письма с данными рейсов, забронированными тридцать лет тому назад — даже если старик по глупости не позаботился о том, чтобы хоть немного замести следы.

Адам отвернулся от покрытого щербинками проекционного экрана, подумав, не мог ли кто-то из прохожих заглянуть ему через плечо. Он терял связь с реальностью. Целью окклюзий могло оказаться всего лишь чувство возмущения, от которого так и не смог избавиться старик: не сумев смириться со случившимся — даже после смерти Колмана, даже после того, как его собственная карьера пошла в гору, — он вполне мог пожелать избавить Адама от этого бессмысленного, выбродившего гнева.

Таково было самое простое объяснение. Мысль о том, что старик мог убить Колмана, по-видимому, не приходила Остеру в голову — если, конечно, он не скрыл от Адама правду, — и если бы к нему наведывалась полиция, он бы наверняка упомянул об этом в разговоре. Если больше никто не считал старика причастным к убийству, был ли Адам вправе его обвинять — опираясь исключительно на форму и местоположение темной оспины утраченных воспоминаний, затерянных среди тридцати процентов, недоступных его мозгу?

Он снова повернулся к экрану, пытаясь придумать более показательную проверку своей гипотезы. Поток данных, передаваемых самой серой выгрузке, должен был находиться под защитой массивного файервола законов о неприкосновенности частной жизни, но конфиденциальность указаний, полученных техниками Лоудстоун, по мнению Адама, вызывала сомнения. Это означало, что даже если бы он нашел их в своем ноутбуке, такие данные едва ли бы можно использовать как основание для обвинений. Сформулировать запрос на стирание воспоминаний о том, что он вышиб Колману мозги, старик мог лишь одним способом — для этого ему пришлось бы вырезать все события, так или иначе связанные с этим деянием, на манер хирурга, который, вырезая раковую опухоль, решает пожертвовать как можно большим объемом ткани. С другой стороны, он мог отдать те же самые распоряжение только лишь затем, чтобы забыть как можно больше о том мрачном десятилетии — когда его нагрел Голливуд, когда Карлос оплакивал смерть женщины, заменившей ему мать, и когда он сам каким-то чудом смог едва-едва удержаться на плаву и дотянуть до 20-х, когда ему удалось начать все заново.



Адам вышел из киоска. Остер предостерегал его от одержимости — а ведь сейчас он больше других подходил на роль друга. Если бы в этой индустрии люди постоянно проламывали череп всем, кто окажется у них на пути, то рано или поздно не осталось бы никого, кто мог бы встать во главе.

Он вызвал машину и отправился домой.

9

По просьбе Адама Садра неохотно разложила на полу три прочных контейнера и открыв их, продемонстрировала выложенные поролоном углубления с ремнями. Они напомнили Адаму чемоданы, в которых съемочная бригада старика хранила свое оборудование.

— Вы же не слетите с катушек?

— Ни в коем случае, — пообещал Адам. — Я просто хочу четко представлять, что со мной произойдет.

— Серьезно? Я даже своему стоматологу не разрешаю показывать мне видео с планом работы.

— Я верю, что в своем деле вы лучше любого стоматолога.

— Вы мне льстите. — Она указала на чемоданы с видом гордого фокусника и склонила голову в ожидании аплодисментов.

— Теперь у вас нет выбора, Эль Диссекто: как только все будет готово, вы просто обязаны сделать снимок.

— Надеюсь, ваш испанский лучше, чем вы пытаетесь показать.

— Я хотел произвести впечатление водевильного актера, а не восео[86]. — Адам сохранил воспоминания о том, как старик готовился к операции, но не мог с уверенностью сказать, способен ли он избавиться от ретроспективы выжившего и понять, насколько сильно того пугали шансы не проснуться.

Сандра мельком глянула на часы. — Больше никакого дурачества. Вам нужно раздеться и лечь на кровать, а затем вслух повторить кодовую фразу, четыре раза. Я подожду снаружи.

Сам Адам не беспокоился из-за того, что она может увидеть его голым, пока он находится в сознании, но Сандру это могло поставить в неловкое положение. — Хорошо. — Как только она вышла, Адам перестал тянуть время; он быстро снял одежду и принялся повторять волшебные слова.

— Красная чечевица, желтая чечевица. Красная чечевица, желтая чечевица. Красная чечевица, желтая чечевица. — Его взгляд скользнул мимо вереницы контейнеров к инструментам Сандры; ему уже доводилось видеть их раньше, и там не было ни секачей, ни мачете, ни цепных пил. Лишь магнитные отвертки, с помощью которых можно было ослабить находящиеся внутри Адама болты, не нарушая целостности его кожи. Он лег на спину и вперился глазами в потолок. — Красная чечевица, желтая чечевица.

Потолок остался белым, но на нем выросли новые тени, вентиляционная решетка и осветительная арматура; текстура покрывала, на котором он лежал, из шелковистой стала как будто обшитой бисером. Адам повернул голову; одежда, которую снял, лежала рядом, аккуратно свернутая. Он быстро оделся, подошел к двери, разделявшей номера, и постучал.

86

Восео — употребление личного местоимения vos («вы») вместо tъ («ты») и usted (уважительная форма «вы») в некоторых вариантах испанского языка — преимущественно в Южной Америке. Стилистически восео указывает на то, что собеседники имеют примерно одинаковый социальный статус и относятся друг к другу с взаимным уважением.