Страница 3 из 5
Курортники коротают время по большей части у пресного бассейна. В тени тентов прохлаждаются несколько арабских семейств: пятница – выходной день; радуются жизни немецкие туристы. Музыка, бар, лежбище. Ахмед вяло оглянулся в поисках свободного лежака, но я робко сказал, что предпочитаю более подвижное времяпрепровождение. Ахмед с облегчением ответил, что тоже равнодушен к солнечным ваннам. С этой минуты взаимопонимание не покидало нас: как угорелые, сжигая по бензобаку в день, мы носились по Иордании, и только пограничники на рубежах Израиля, Саудовской Аравии и Сирии охлаждали наш краеведческий пыл.
Для начала решили оглядеться: прокатиться километров пятьдесят с возвратом на ночлег. По середине Мертвого моря проходит своего рода ось географической симметрии. Примерно напротив Эйн-Геди, красивого ущелья на израильской стороне, в котором Давид однажды скрывался от преследований царя Саула, мы увидели с десяток машин на обочине и притормозили. Широкий горный поток подпружен при впадении в Мертвое море, и заводь кишмя кишит людьми всех возрастов. Похожая картина и в устье Эйн-Геди, только там женщины в купальниках, а здесь полощутся как есть – в платках и платьях: мусульманские нравы.
Какое-то время Ахмед и я, где вброд, где прыгая с валуна на валун, пробирались вверх по глубокой расщелине в поисках безлюдья. Это низовье горячего источника Хаммамат Манн. Лежа в теплых бурунах, мы перебрасывались междометиями телячьего восторга.
– Несет какой-то дрянью, – заметил Ахмед.
Мы обернулись. По направлению к нам нетвердой поступью, осклизаясь на мокрых камнях, брели несколько подростков. В руках у одного из них дымился самодельный кальян – бутылка со змеевиком, источник сладковатой вони. Отроки-наркоманы ушли вверх по течению, а мы спустились к машине и подались с шоссе вправо, на проселочную дорогу, петляющую по полуострову Лисан.
Изредка на отшибе были видны стойбища бедуинов: драный брезентовый навес на шестах, черные козы с черным же подпаском, облезлые собаки, железные бочки с водой, каменный очаг, в сторонке – японский пикап с открытым кузовом.
Местность становилась все пустынней, мы еле-еле пробирались узким известняковым ущельем. Такой рельеф называется в геологии испанским словом “куэста”. Что-то подобное я видел в молодости на полуострове Мангышлак. После сорока минут плутаний по тупиковым проселкам выехали на дамбу и помчались, окруженные водой, наискось через море по направлению к Израилю. До него оставалось рукой подать, уже хорошо были видны белые строения, сады, когда дамба свернула влево, увлекая нас назад к иорданскому берегу. Солнце садится у нас за спиной в Иудейской пустыне; темнеет быстро, почти без сумерек. Тотчас в небе загорается первая и очень крупная звезда – в Израиле началась суббота.
Воротились в отель. Наш берег безлюден и неосвещен, только закат отражается на скалистых вершинах. С противоположной стороны – россыпь огней, выделяются три больших зарева: Иерусалим, Рамала, Иерихон. Мы пили пиво в баре под открытым небом, а подгулявшие немцы – парень и две девушки – с визгом и плеском все валились и валились с бортика в бассейн, не обращая внимания на робкие увещевания чернокожего дежурного.
С утра пораньше уже без привалов держим путь к югу, в Акабу, курорт и порт на Красном море. Хорошая и кратчайшая дорога идет по берегу Мертвого моря; с востока вплотную к ней придвинулись голые красные горы. До недавнего времени эта трасса была закрыта для гражданских лиц, но политические метаморфозы лишили шоссе стратегического статуса. Часа через два езды дорога рассталась с побережьем, и справа, и слева пошла песчаная пустыня: колючки, выветренные, похожие на руины горы, зной.
В прямом смысле не найдя общего языка с владельцем придорожной забегаловки, мы доверились его вкусу и ели яичницу с пряностями, пока завсегдатаи заведения спиною к нам смотрели, прихлебывая минералку, футбол по телевизору. Крыша из тростника шуршала под ветром, производимым лопастями вентилятора.
Акаба – средней величины курортный город: несколько гостиниц вдоль берега Красного моря и чуть поодаль. Акабский залив славится коралловыми рифами. Я разглядывал их несколько лет назад, ныряя в Эйлате. Поэтому мы купили очки для подводного плавания, но впустую: в местах наших погружений рифов не оказалось, а на дальнейшие поиски не было времени.
Разместившись в отеле, мы пошли на сон грядущий пошляться по городу. Теплынь, из гостиниц – музыка вразнобой, фиговые деревья в обхват во дворах особняков, лавки с сувенирным ярким хламом, открытые кафе. Экзотики ради мы спросили в одном из них кальяны. Но хваленой восточной неги не получалось, мундштук не дымился. Официант, опасливо оглянувшись по сторонам, сделал по нашей просьбе затяжку-другую – мы оказались понятливыми учениками. Уж не знаю, что мы курили, но дух шел отвратно парфюмерный, точно дым прогоняли сквозь одеколон. Чтобы снять послевкусие парикмахерской во рту, заказали кофе по-турецки (здесь это непременно с кардамоном).
В воскресенье развернулись на 180 градусов и поехали вспять к Амману, но не вчерашней, военной, а ярусом выше – нагорной старой дорогой; она идет через Петру. Из-за очередного поворота навстречу нам вскачь мчалось какое-то огромное животное. Через считаные секунды мимо нас протопотал дромадер, почти вплотную за ним ревел, не отставая, длинный фургон. Так в наших краях шоферы от скуки преследуют зайца, зажатого между двух лучей от фар.
Свернув по указателю к Петре, очутились на автостоянке. Несколько машин, сувенирные лотки, здание администрации заповедника. Прейскурант: стоимость одно-, двух-, и трехдневных посещений.
Мы миновали контроль и сразу смешались с экзотической массовкой. Вокруг с гиканьем джигитовали подростки-арабы; ишаков и лошадей в поводу вели мужи степенного возраста; взывали к туристам два-три бедуина на верблюдах. С криком “Такси, такси – «Мерседес»! «Форд»! «Ягуар!»” навстречу катили фаэтоны и двуколки, управляемые маскарадными сарацинами.
Делать нечего: мы взгромоздились на двух одров и по широкой немощеной дороге проехали до входа в ущелье Сик, точней – в высокую расщелину с километр длиной, где едва разминутся два всадника. Своды расщелины почти смыкаются на девяностометровой высоте – нешуточная проверка на клаустрофобию. Похоже на сбывшуюся с большим опозданием мальчиковую грезу, на плод воображения, воспаленного чрезмерным чтением приключенческой литературы. Здесь ожидаешь появления марсиан, пиратов, великанов, ящеров – кого угодно, только не своего собственного. В конце гигантского коридора – Петра.
В школьном курсе истории проходят Египет, Грецию, Рим; что-то все мы знаем о Китае, Индии, майя, ацтеках. О Набатейском царстве со столицей в Петре я случайно узнал за три месяца до того, как увидел Петру собственными глазами. Подумал: вдруг я один такой неуч, принялся экзаменовать знакомых – никто, кроме специалистов, слыхом не слыхивал. А между тем это вполне чудо света. Стоит замкнутый со всех сторон красными скалами мертвый город на едином каменном основании. Помпезные здания Петры нельзя обойти кругом: фасад вытесан в отвесной скале, и портал ведет в земные недра – грандиозный прототип потемкинской деревни. Махина Казны (эль-Хазне), соразмерная Большому театру, храмы, усыпальницы, бани, мощеные улицы, амфитеатр на три тысячи мест, лестницы – и все это высечено в цельном нубийском песчанике! Ландшафт сновидения или голливудская декорация.
За пять часов ходьбы мы осмотрели едва ли треть столицы набатеев и, несколько подавленные увиденным, на ватных ногах побрели к расщелине, ведущей обратно – в XX столетие.
Темнота застала нас в губернском городе Тафила. Отчаявшись петлять по его узким нагорным улицам в поисках гостиницы, мы посадили на заднее сиденье местного мальчишку, и он жестами указывал нам путь.
Приехали на какие-то сомнительные задворки. Хозяин повел нас по крутой лестнице без перил на третий этаж, потом поворотился к чужестранцам лицом и спросил:
– Шувар? —