Страница 17 из 30
Да, понятно, хлеба нет, она еще толковала что-то про кукурузу, он ничего не понял, но кивнул, будто все понимает. Старуха сердито повторила сказанное: кукуруза — маис, маис. Недоуменное выражение его лица показывало, что он так и не понял, какие надежды она пыталась ему внушить. Надежду на кукурузные лепешки. Рёдер повесил за спину рюкзак и пилу, взвалил на плечо топор и лопату. Настала пора отправляться в путь. Было бы лучше пройти позади домика. Но старуха его не отпустила. Велела подождать и принесла ему одеяло. Скатанное и перевязанное на обоих концах скатки. Чтобы перекинуть через плечо и наискось — через грудь, как носят русские солдаты на марше.
Теперь он больше не был похож на фашиста. Старуха внимательно его оглядела, как портной оглядывает клиента. И осталась чем-то недовольна. Тем не менее она потянула его за рукав, чтобы, уходя, он прошел перед домиком. Ему не хотелось выполнять ее требование. Показаться на глаза мальчику, а тем паче молодой женщине в измененном обличье, с которым он не успел пока свыкнуться, — это как-то отдавало театральным представлением. Он заартачился. Ты, бабушка, лучше, позаботься о своей невестке, чтобы та не упала духом. Поняла? Это я должен тебе сказать. Есть вещи, которые можно понять на любом языке. Их можно услышать, угадать по интонации. Старуха в ответ еще раз сунула ему под нос растопыренную пятерню, после чего ткнула указательным пальцем в землю. Стало быть, через пять дней ему надо явиться на это место. Какие там интонации, какие оттенки! Это собака понимает интонацию. А человеку подавай открытый текст.
Возле другого угла домика стояли молодая женщина с мальчиком. Человек смутился. Он не знал, то ли ему приподнять шапку над головой, то ли просто кивнуть, то ли пройти мимо, и все тут. Но женщина избавила его от колебаний, резко крикнув: «Стой!» И он остановился, повернувшись к женщине и к мальчику, но ни лопату, ни топор с плеча не снял. Женщина перевела взгляд на мальчика, словно чего-то от него ожидала. Мальчик упорно смотрел в землю. Мать его не уговаривала. Она ждала. Но мальчик вдруг убежал. И женщина его не окликнула. Она сунула руку в карман своего ватника и бросила мужчине, стоявшему в нескольких шагах от нее, какой-то предмет. Мужчина не мог его подхватить: у него были заняты руки. А будь даже руки свободны, он все равно от неожиданности не успел бы схватить трубочку — боковая стенка спичечного коробка, пять спичек к ней, и все обмотано ниткой. Пока мужчина поднимал трубочку да пока углядел воткнутую в нее иголку, женщина успела скрыться за углом. Хотела, значит, чтобы мальчик вернул мне зажигалку. А мальчик, наоборот, хочет оставить зажигалку у себя. Как свой трофей. Но она не стала его неволить, и это очень разумно с ее стороны. Детский ум легко смутить. Последствия могут длиться годами, и никто не будет знать, в чем причина. Когда наш мальчик пошел в школу, Мария должна была отдать ему свой старый велосипед. А она не отдала, побоялась, как бы с мальчиком чего не случилось и тогда мальчик вбил себе в голову, будто должен доказать, что с ним вообще ничего не может случиться. Доказывал-доказывал, и сам в это поверил. Поверил, что всегда и во всем может положиться на свою счастливую звезду. Это ошибочный вывод, мой мальчик. Ты успел и сам это понять. Ты не дурачком ушел из жизни. Полагаться можно только на то, что один человек нужен другому. Жаль лишь, это мало кто знает. Вот здешние женщины знают. А мальчик еще нет. И зуботычинами этому не научишь.
Человек снял ушанку, сунул трубочку в иссекшуюся подкладку, и получилось, что он все-таки приветствует женщину, обнажив голову.
Овин, набитый кукурузной соломой, служил обиталищем великому множеству мышей-полевок.
Едва Рёдер устроился на жилье, он услышал, как они возятся, грызут и пищат. Стены и потолок потрескивали, будто плетеные кресла, когда в холодной комнате затопят печь. В середине прохода Рёдер вырыл яму глубиной на полметра. Яма заменит ему очаг. Если поставить над ней ведро, утяжелить его камнями и прорыть дополнительный ход для воздуха, получится своего рода обогреватель для ног. Он чувствовал, как немеют у него ноги, едва он перестает ими двигать. Держи голову в холоде, а ноги в тепле — и будешь здоров. Пока он рыл яму, мыши занялись положенным на землю рюкзаком. Они посыпались из своих нор как термиты, рыжеватые, полосатые, длиннохвостые. Нет, это были не полевки, а, пожалуй, житники, о существовании которых он знал только понаслышке. Полевки и не нагнали бы на него страх, но эти были крупные и злобные, как молодые крысы. Они прыгали и карабкались друг на друга, чтобы добраться до рюкзачного брезента.
Рёдер видел, что наиболее активные грызуны уже залезли внутрь рюкзака. Он начал бессмысленно выкрикивать ругательства: чертово отродье, мразь поганая, нечисть проклятая. Он ворвался в их мерзостное копошение, угрожавшее его съестным припасам, ослепнув от ярости, он топтал мышей сапогами, колотил острием кирки. От мышиных трупов поднималась едкая вонь. Какая-то большая птица камнем упала с темного потолка. Большая пышноперая птица, она врубалась в скопище мышей, рвала на части, злобно шипела. Спаситель в беде — сова неясыть — боевая птица — Железный Густав. Мышиная рать бросилась врассыпную. Но тут еще одна большая птица с крючковатым носом, со стальными когтями, поросшими густым пером, обрушила на человека мощные удары широких крыльев. Хорошо хоть, что, пока человек метался в слепой ярости, шапка съехала ему на лоб и глаза. Не то неожиданная атака второй совы могла оставить его без глаз. Рёдер отбивался киркой. Ее длинный клюв из чистого железа обратил птицу в бегство. Но и человек последовал примеру птицы. Подцепив киркой рюкзак за лямки, он выскочил через низкий выход. Здесь его встретили яркие лучи угасающего дня, он сдвинул шапку сгибом руки и на мгновение словно ослеп. Из дыры в рюкзаке выпрыгнула мышь и шмыгнула назад, в овин, навстречу своей погибели. Совы на сене — крестьянину спасенье. Парочка сов уничтожит больше мышей, чем десять кошек. Уж лучше жить с совами, чем с волками. Затею с земляной, печкой и с обогревателем для ног придется выкинуть из головы. А жаль. За фольварком лежит торф, самое малое несколько тонн. Но даже если сыпать в яму самый отборный уголь и подвести к ней воздуходувный канал и всю ночь поддерживать бездымный огонь, запах горящего торфа прогонит сов. Кто делает два шага вперед и один назад, тот далеко не уйдет. А на дорогу потратит вдвое больше времени. Как в системе блоков. Сила, помноженная на расстояние. Разум, помноженный на время. Времени у меня навалом, куда больше времени, чем силы и разума. Если я хочу выдержать, я должен помножить свою малую силу и малый разум на много-много времени. И если я хочу сблизиться со здешними людьми, я должен делать то же самое. Приучить к себе сов, сблизиться с людьми. Я хотел бы сказать ей, как меня зовут, я хотел бы узнать, как ее зовут. Пока только имя или, скажем, так: на первый случай имя. Один раз она мне привиделась, та женщина. Сегодня, когда я шел сюда. Правда, правда. Она шла мне навстречу. И тянула сани за перекинутую через плечо лямку. Я ее спрашиваю: какой ты груз везешь на санях? А она на меня смотрит, словно я сморозил бог весть какую глупость. Это мне так думалось по дороге сюда. И вдруг видение исчезло. Я видел только носки моих сапог. Левый, правый, левый, правый. И тогда я решил, что сапоги надо бы смазать. Не то они скоро развалятся прямо у меня на ногах. Когда одновременно думаешь о таких разных вещах, может лопнуть череп. Надо, чтобы все мысли сводились к чему-то одному. Они передрались, переругались, а потом в одну постель забрались. Это очень просто сводится к одному. И у меня с Марией тоже сводилось к одному. Поначалу. Недолго. Женщина такого долго не потерпит. Порой я спрашивал Марию: да что с тобой? Глупей вопроса и задать было нельзя. Не все в жизни незаменимо. С этой русской женщиной я мог бы кое-что обговорить. Дома, сказал бы я, дома у меня есть домишко. Очень исправный. И все равно как мой собственный. Сдан мне сроком на девяносто девять лет. В Лигнице, в земельном суде, хранится договор. С садом, двумя моргенами пашни, ригой и хлевом. У мальчика была отдельная комната. Всюду электричество. Мы могли бы держать двух свиней. Одну — на мясо, другую — на продажу. А что до политики, так Мария тоже никогда не голосовала, как того хотели господа. И вдобавок после войны в Германии будет инфляция. При инфляции господа обычно меняются… Я отстрою себе в соломе такой закут. Такой спальный ящик. Из жердей. Либо из расколотых пополам досок. Чтобы доходил до потолка. Поставлю вертикальные стойки. Врытые в пол, закрепленные в потолке. Съемная дверь. Защита от сов. Защита от собак. В овине лежит старый собачий помет. А вокруг овина много собачьих следов. По меньшей мере трех собак.