Страница 1 из 3
Великобритания, графство Дорсет. Декабрь 1924 г.
У мужчины со снимка были короткие тёмные волосы, пронзительные голубые глаза и прямой нос. Взгляд его всегда был обращён точно на зрителя, будто между ними не было непреодолимой преграды и тонкие губы вот-вот разомкнутся, чтобы задать вопрос «где вы были вчерашним вечером, мистер?». Правой рукой мужчина обнимал счастливо улыбающуюся рыжеволосую женщину, держащую на руках сопротивляющегося младенца, а левую положил на плечо парнишки лет десяти. Даже в этом возрасте уже было заметно, как он похож на отца, особенно взглядом.
Это была их последняя совместная колдография.
Тесей рассеянно пролистал оставшиеся страницы, иногда задерживаясь на каких—то отдельных снимках, вызывающих приятные воспоминания. Долговязый подросток, сидящий на могучем соловом гиппогрифе, ласково поглаживавший зверя по пернатой голове; вот этот же паренёк позирует в квиддичной форме с эмблемой барсука на груди; вот семейное застолье — празднуют поступление Тесея на службу…
Он захлопнул фотоальбом, провёл пальцем по потрёпанному корешку из красной кожи и поставил на место к другим памятным семейным вещицам.
Неожиданно вспыхнул свет, ослепивший привыкшие к полумраку кабинета глаза.
— Ты испортишь себе зрение, если будешь сидеть в темноте, — нравоучительным тоном сказала мама. Рыжие волосы её тронула седина, а от глаз разбегались сеточкой морщины, но она выглядела моложе своих лет и улыбалась почти как на старой колдографии. — А Ньют опаздывает…
Лёгкое, но привычное беспокойство слышалось в её голосе. Ньют всегда опаздывал на семейные торжества. Года три назад мама было попробовала назначать им с Тесеем разное время встречи, но даже тогда старший умудрялся приходить раньше младшего. У того, впрочем, всегда находились уважительные причины, связанные, конечно же, со зверьми. Тесей с ужасом вспоминал историю пятилетней давности, когда ему пришлось помогать брату искать беременную ондатру по всему Министерству… В общем, беспокойство мамы можно было легко понять. Тем более, когда за окном такая метель.
Тесей, напротив, не волновался вовсе. Он точно знал, что брат сошёл в Дувре с парохода ранним утром и наверняка сейчас находится где-то между своим скромным обиталищем и разбросанными по стране домами знакомых, у которых можно было на день поселить часть зверей, чтобы хоть в праздник старшему не пришлось с ужасом шептать (а то мама услышит) что-то вроде «Ньют, ты что, привёз к нам рогатого змея?»..
— Ну, значит, ему достанется меньше лимонных долек, — хмыкнул Тесей, поднимаясь с колен и оглядывая кабинет. Он мог проводить здесь часы, зарывшись в книги, старые отцовские бумаги, или просто любуясь вырезанной на потолке картой звёздного неба, размышляя о работе, наслаждаясь приятно щекотавшим ладони ворсом.
Ковёр был его любимой частью обстановки. Его получил в подарок от индийского коллеги прадед и специально заколдовал так, что длинный ворс цвета кофе с молоком оставался мягким даже спустя почти двести лет.
— Не только лимонных долек, но и пирога с патокой, — заговорщически подмигнула мама, оглядываясь через плечо, прислушиваясь, не постучит ли кто в дверь. — Я пойду вниз. А ты свет не выключай.
Тесей кивнул. Где-то в глубине души, где у каждого человека живёт ребёнок, он всё ещё пасовал перед матерью. Его воспоминания навеки запечатлели образ волевой женщины, управляющей с одинаковой лёгкостью хозяйством и гиппогрифами, успевая ещё и воспитывать двоих сыновей. Да и сейчас она могла задать жару.
В последний раз окинув взглядом кабинет, он вышел в коридор, плотно прикрыв дверь. Никто, кроме домовухи, не войдёт сюда до следующего его приезда. Раньше ещё кошка требовательно скреблась в дубовую дверь, недовольная тем, что от неё скрывают часть принадлежавших ей угодий. Но неприступность крепости заставила её отступить и делать вид, что между библиотекой и хозяйской спальней ничего существенней горшка с бегонией нет.
До полуночи оставалось ещё четыре часа, отданные полностью в распоряжение Тесея, который усиленно боролся с трудоголизмом и даже не думал о работе. Кому нужны эти стажёрские отчёты, протоколы допросов и описи артефактов, когда можно сновать туда-сюда по большому пустующему дому, принюхиваясь к аппетитным запахам с кухни. Или же можно, презрев метель, выйти к гиппогрифам в зимний денник.
Тесей замер на середине коридора, заглядывая в окно. Несмотря на наложенные чары, по углам рамы скопились горки снега, с которых могли бы кататься феи, если бы не были такими любительницами тепла и солнечного света. И если бы бушующий на улице снегопад не угрожал переломать их хрупкие крылышки.
Утром на небе не было и признака надвигающейся метели. Укутанный белой периной идиллический Дорсет убеждал расслабиться и отдаться всеобщему праздничному восторгу. В Абботсбери на улицах пели гимны и широко улыбающиеся дети продавали венки из омелы и имбирное печенье. Все собранные средства должны были пойти на помощь ветеранам.
Тесей предпочёл оседлать любимого гиппогрифа и нарезать пару кругов над домом, пользуясь тем, что магглоотталкивающие чары надёжно скрывали не только сам дом, но и воздушное пространство над ним. Вороной Буцефал благодарно потёрся клювом о его плечо, обрадованный возможностью размять крылья. Буцефал вылупился из яйца в день возвращения Тесея с войны. Наверно, поэтому мама решила оставить выросшего в широкогрудую гору мышц птенца.
Поправив чуть покосившуюся хвойную гирлянду, обрамляющую окно, Тесей спустился вниз, в просторную гостиную, один из углов которой занимала высокая густая ель, украшенная блестящими красными шарами и вечными свечами. Она походила на одну из двенадцати традиционных хогвартских рождественских елей, только чуть пониже и без прячущихся среди зелёных лап фей. Оно и к лучшему. Феи не самые приятные соседи.
Мама сидела в кресле у камина, сцепив пальцы в замок под подбородком и задумчиво наблюдая за статуэтками двух гиппогрифов, гордо вышагивающих по каминной полке выпятив грудь, демонстрируя медали. Мама могла бы разместить на полке целый пёстрый табун, но предпочитала держать на видном месте только пару — самых первых.
— Он всё опаздывает… — вздохнула мама, бросив короткий, полный волнения взгляд на окно. Метель и не думала утихать. Не самая лучшая погода в Рождество.
Тесей уже собирался произнести какую-нибудь из своих дежурных успокаивающих реплик, когда в прихожей звучно хлопнула дверь, а затем тонкий голосок домовухи подтвердил, что не только ветер стремился поскорей в тепло.
Тесей вышел в прихожую и прислонился к дверному косяку, разглядывая младшего брата, согнувшегося под тяжестью крепких матушкиных объятий. Раскрасневшееся от мороза лицо Ньюта стало пунцовым не то от смущения, не то от того, что мама немного перестаралась с выражением чувств.
— Здравствуй, мама, — почти шёпотом поздоровался младший брат, пытаясь вывернуться. Начинающий подтаивать снег, ровным слоем покрывающий пальто, оставлял лужицы на паркете и на голубом платье матери.
— Совсем замёрз, — улыбнулась она, пытаясь помочь Ньюту расстегнуть пальто, словно он был малым ребёнком, чем вгоняла его гуще в краску.
Нелепая поза Ньюта, пытающегося одновременно снять пальто, избежать нового сеанса объятий и при этом не выпустить из рук любимый чемодан («когда же ты поменяешь застёжки, Ньют? Хочешь, чтобы кто-то оттуда сбежал?») вызывала улыбку и на душе разом потеплело.
Поймав ухмылку старшего брата, Ньют недовольно нахмурился. Откуда ему было знать, что утром Тесей стоял в прихожей ровно в такой же позе и пытался не дать матери заглянуть в плетёную дорожную корзину, взятую с собой из Лондона.
Проводившая так много времени с гиппогрифами мама теперь пыталась выплеснуть на своих выросших сыновей всю ту любовь, что не отдала им в их детстве. Особенно на младшего.
— Тесей, — поздоровался Ньют, глядя, по своему обыкновению, куда угодно, но не на собеседника. Пуговица на, судя по всему, самой приличной его рубашке, завладела всем его вниманием.