Страница 12 из 17
Джарким, проворный, словно ртуть, держался ещё несколько секунд, потом и его коснулись клинки соперников.
–Бой окончен! – объявил Сожги-Башка и обернулся к брату: – Ну, как тебе это нравится?
На лице возрождённого ифрита застыло потрясённое выражение.
–Один опытный фехтовальщик и один необученный новичок против двух десятков весьма неплохих воинов, – продолжал Сожги-Башка. – Итог: двое проиграли, но сумели сразить семерых противников. (Искрюгай удивился: семерых? как мало он, оказывается, успел заметить из происходившего вокруг!) Причём, если бы новичок использовал вторую бутыль, результат мог быть ещё более впечатляющим.
–Проклятье, – выдохнул Пылай-Башка. – Что случилось с миром, пока меня не было?
–Прогресс, брат мой, прогресс. Будь он проклят… – не удержал Сожги-Башка тяжкого вздоха. – Однако ж, как видишь, приспособиться можно. Так, дружина, слушай! Сейчас проанализируем бой, а потом всем – по оливиновым ваннам, плотно кушать и крепко спать! Выступаем на рассвете.
***
Толковые джинны, которых поджидал Сожги-Башка, прибыли к ночи. Вместе с ними, да считая великих ифритов, численность Особой дружины выросла до двадцати восьми бойцов. Впрочем, Джарким обмолвился, что это ещё не всё.
Оплатить оливиновые ванны на такую компанию мало кому средства позволят, но Сожги-Башка для своих не скупился. Приятнейшая это оказалась вещь, всю усталость как рукой сняло, а потом ещё был массаж с притираниями, и богатый стол…
Ах, как жаль, что удовольствия так скоротечны!
Рано утром сгустилась над Бугай-горой обширная грозовая туча, на ней и разместилась Особая дружина. Вместе с джиннами в путь отправлялись ещё около сорока сильфов из личной прислуги Сожги-Башки, его брата и трёх младших ифритов.
Магмун-ага на прощанье пожал Искрюгаю руку и напутствовал так:
–Не посрами славы рода Горюнов!
Дочери его помахали платочками, а Жарым даже поцеловала Искрюгая в щёку. Магмун-ага на это поморщился, но ничего не сказал.
–Спасибо, – шепнул Искрюгай.
–За что, глупый? Мы же с тобой родственники.
–А… ну да, конечно.
–Ничего особенного в этом поцелуе нет, правда? – кокетливо улыбнулась Жарым.
–Действительно, ничего нет, – согласился Искрюгай.
Кажется, она ждала совсем не такого ответа, во всяком случае, ему почудилось неудовольствие на прекрасном её личике. Интересно, что бы сказал на этот счёт знаток женских сердец Полыхай?
Впрочем, эти мысли скользили как бы по поверхности сознания, не затрагивая сердца.
Он шёл на войну, и сердце его дышало другим – каким-то необъяснимым мрачновато-радостным предчувствием бесповоротных перемен. Если даже ему не суждено погибнуть, Бугай-гора никогда уже не увидит того Искрюгая, каким он был прежде.
–На борт! Все на борт! – прозвучал чей-то крик, разбивая неловкую паузу, и Искрюгай, ещё раз махнув родне на прощанье, взлетел к туче.
Рокотнул гром под ногами, порушенные извержением склоны Бугай-горы скользнули вниз. Было видно, как на западных утёсах уже копошатся гномы-ремонтники. Вот они стали не больше муравьёв, вот совсем исчезли из виду. Искрюгай отвернулся и обратил взор вперёд.
Громы вскоре стихли, остался только шум ветра. Туча шла высоко, не меньше четырёх вёрст над землёй. Джарким сказал, сейчас все джинновские тучи ходят повыше, чтобы не тревожить смертных и не нарушать их воздушных маршрутов – таково веление Хана. Кто знает, во что выльется эта война, ссориться со смертными сейчас, особенно в свете заключённых соглашений, совсем не хотелось.
Путешествие на туче должно было занять шесть дней. «Надо было взять с собой книги, – подумал Искрюгай, – а то опять ждать…»
Однако тут раздался голос Сожги-Башки:
–Дружина, ко мне!
Оказалось, на скуку рассчитывать нечего. Предводитель Особой дружины установил такой распорядок полёта: один джинн на управлении тучей, трое в разведке, смена – каждые три часа; остальные либо упражняются, либо спят. Свободное время каждому – час в сутки.
Поскучай тут…
Искрюгаю в первый день и этого часа не досталось. Сожги-Башка до самой ночи обсуждал с ним подробности вчерашней тренировки и предлагал обдумать то один, то другой приём использования силу бутыли. Это было очень близко к работе Искрюгая, и он увлёкся, сам стал изобретать разные способы, а потом оказалось, что пришла его очередь лететь в разведку.
Следующее утро началось с ятагана, потом он отстоял свои три часа «у руля», потом учился метать огненные дротики, потом упражнялся во владении хлыстом, потом думал над приёмами использования свёрнутого пространства-времени, потом летал в разведку… Потом, кажется, всё-таки спал, но это как-то ускользнуло и не закрепилось в памяти, так что, казалось, после разведки снова были ятаган и дротики, и руль, и хлыст, и воображаемый бой с применением бутыли…
«Как бы к концу полёта алфавит не забыть», – усмехался про себя Искрюгай, вспоминая, как жалел об отсутствии книг.
По-настоящему свободными были только часы разведки. Далеко внизу проплывала земля: сперва обожжённые солнцем бесплодные равнины Воравии, потом узкая полоска моря с жёлтыми пляжами и дымящими чёрточками кораблей. Потом приземистые горы, сверкающие ниточки рек за серебристой облачной вуалью; потом заснеженные поля и тёмные щёточки лесов…
Мирная земля и мирные воды. Никому там, внизу, не было дела до мчащейся в небесной выси Особой дружины, вообще до великой войны джиннов и маридов. Даже странно как-то. Умом Искрюгай понимал, что дело в неизбежной природной ограниченности смертных: им просто не под силу объять воображением масштабы этой борьбы. А ведь если мариды одержат верх, переменится самый облик земли, и всё, что сейчас беззаботно живёт и радуется свету, вполне возможно, сгинет навсегда под толщей льдов.
Такое уже бывало…
Однако не везде царил мир. К вечеру четвёртого дня туча прошла над полем боя. По затоптанному, смешанному с грязью снегу ползли шеренги солдат, сверкали вспышки заклинаний, тянулся над полем серый туман орудийных залпов.
Во имя Создателя, они-то ради чего воюют? Мы, джинны, другое дело, мы сражаемся ради жизни на земле… Так думал Искрюгай, хотя, по совести, не было у него глубокого чувства, будто с «нами, джиннами» ему всё так уж совершенно понятно.
На пятый день летели над морем – и снова видели битву. Десятки кораблей кружили по волнам, дырявя друг друга ядрами. Сотни жизней исчезали в пучине. А ради чего?
Странно, до сих пор он об этом не думал ни разу, а ведь доводилось уже участвовать в морском сражении. Но он был спасательным джинном, по международным договорам, спасатели неприкосновенны, и Искрюгай даже по сторонам не смотрел, занимаясь только своим делом. В тот раз он сберёг сорок семь жизней: кого из-под обломков вытащил, кого из огня, кого к шлюпке перенёс… Судовую казну – и ту в руки старпому доставил, а вот корабельный журнал позабыл, поэтому, когда по окончании войны джиннов перераспределяли, Искрюгая направили в гражданский флот.
Теперь, глядя свысока, он недоумевал: для чего смертные так легко расстаются со своими скоротечными жизнями? И ведь глупыми их не назовёшь. Значит, должна быть какая-то причина…
Искрюгаю вспомнился караван посреди пустыни, а заодно и рассказ Отжигая про поединок «Ястреба» и «Комар-бея». Только ли жажда наживы повинна в том, что смертные легко пускаются в рискованные предприятия? Да что им нажива – на тот свет её с собой не заберёшь. Стремление взять побольше от короткой жизни? Полно: не так уж наживутся караванщики, не говоря уж о солдатах и военных моряках.
Один из кораблей внизу медленно погружался под волны, задрав к небу острый нос, и, провожая его взглядом, Искрюгай вдруг подумал: дело не в масштабах. Мы все – дети Создателя, сказал Хан Ифритов, а значит, и у смертных есть гордость, есть чувство долга и ответственности. Те же самые чувства, из-за которых сам Искрюгай под командой великого ифрита летит рисковать если не жизнью, то всеми своими мечтами и трудами…