Империя предков

Гул нарастал в проснувшейся степи. То выстраивалась знать от всех степных племён, тогда как командиры и кешиктены давно стояли наизготовку к предстоящему событию, которого и не знали никогда необъятные степи. И стихло, предваряясь в тишину торжественную, когда и вышел из юрты он, ради кого и собрана степь.

Высоко над головами поднимают кешиктены незатейливый ковёр, сотканный из множества войлоков, на котором богатырской статью во весь рост возвышается он – многолетний «собиратель степи». И понесли его на возвышение под барабанные мерные дроби, под литавры, труб чарующие звуки. Когда такое было?

Медленно, торжественно, будто мимо берегов у плавного течения большой реки, проносят его мимо лиц от знати по обе стороны длинного ряда, многих из которых он знает, многих из которых он узнает. В них представлены степные племена, в них он видит тайчиут, унгират, найман, сульдуз, джаджират, онгут, олхонут, ойрот, кэрэит, икерэс, курылас, дорбэн, хатакин, чонос, уйгур, дорбэн, джалаир, урянхай…

Здесь его друзья: вчерашний пастух Боорчу, помогший ему в тяжёлые часы лихолетий; сын кузнеца Джэлме, спасший его от наступающей смерти; его спаситель Сорган-Шира и его сыновья Чимбай и Чилаун, и его дочь Хидаун, также его спасительница. Здесь его славные командиры Субудай – младший брат Джэлме, меткий мэргэн Джэбе, однажды удививший и обрадовавший. Рядом с ним кто-то из лесного племени, неужто из земли Баргуджин-Тукум, из племени хори. И это тоже хороший знак для торжества. В глазах юноши восхищение. Он запомнит. Здесь его кешиктены и те воины, превозносящие боевые заслуги прошлых лет, но и готовые на взлёт, что в будущем могут и затмить прошедшие эпохи. Здесь и его братья, и его сыновья, и сама мать сыновей – наречённая жена Борте, наконец, здесь его мать Оэлун – его вдохновительница на это невиданное возвышение, на эту победу над тогда над всей семьёй нависшим роком тяжёло злой судьбы. Она, мать, и удостоена, как никто по большей части, этого торжества в несравнимой мере. И потому на самом почётном месте мать Оэлун, не терявшая ни разу надежду в самую горестную пору тяжёлых лихолетий, что и было главным для семьи, оставшейся без отца. О, справедливость воздаяния Вечного Синего Неба за все лишения, терпения и преодоления! Прими же благодарность от верных сыновей и дочерей своих!

Вассалы, подвластные люди и даже родственники отложились, перекочевали от вдовы вождя. Вместе со старшим сыном Темучином поскакала она за всеми теми, что недавно проживали в полной безопасности под сильной рукой тогда ещё живого Есуге – предводителя племени тайчиут рода борджигин.

– Как можете бросить вы семью своего вождя после всего того, что сделал он для вас? – справедливый укор её не смог остановить тех, кто, по сути, и предавал своего вождя, пусть даже и отбывшего в просторы вечных небес, обрекая тем самым семью его на лихолетье посреди враждебных степей.

– Даже самые глубокие колодцы высыхают, самые твёрдые камни рассыпаются. Почему мы должны оставаться верными тебе? Не дело нам идти под знаменем женщины, пусть и вдовы вождя племени, а что до сыновей, и этого старшего, то не доросли они указывать нам, – вот таковым и был ответ вождей родов на её укор.

Оседала пыль от копыт ускакавших коней бросивших их на произвол жестокой судьбы, когда он и заметил в первый раз слёзы матери.

Не обошлось лишь одной бедой морального характера. Почти весь скот был угнан вот этими, вставшими на весьма позорный путь. И началась тогда охота на сурков, барсуков и прочих живностей степи. В ход пошли коренья трав, что считалось в степи самым краем пропасти, признаком бедности безысходной. То была жизнь самой беззащитной семьи во всех просторах дикой степи. Но ладно бы так, но были и вероломства, от которых памятью и не уйти.

Убожество и пропитание на запас не подорвало душевных сил матери.

«Вы пока как маленькие щенята. Но помните всегда – вы потомки славного Кабул-хана, его сына всем известного сына Кабул-хана, которому ваш отец Есуге-багатур, вождь племени тайчиут, доводился племянником» – не раз обращалась она к его младшим братьям.

– Все эти наши бедствия – временное наше положение. Ты поднимешь знамя отца и поведёшь за собой многих багатуров степей. Я верю. Да воздаст Вечное Синее Небо за всё по справедливости, – обращалась она уже к нему, подрастающему первенцу.

Второй раз он увидел слёзы матери, когда неизвестные конокрады угнали восемь лошадей-аргамаков, что взрастили бережно, что составляли в ту пору настоящее богатство.

– Я верну их, – сказал он тогда твёрдо и вскочил решительно на единственного коня.

– Ты один в опасной степи, – только и вымолвила мать.

Поскакал он быстро за округлую сопку и скрылся из виду. Но что-то заставило остановиться его. То был горький комок, застрявший в горле, и впервые слёзы, что явились самой большой неожиданностью. И повернул коня обратно. Мать всё продолжала стоять на том же месте, провожая тем же взглядом сквозь слёзы. Он остановил коня в нескольких шагах от неё.

– Мать, будет время, и я подарю тебе десять тысяч юрт, – почти крик вырвался из раненой юной души, над которой в миг тот всколыхнулось всё же не отчаяние, а огонь надежды неугасимой.

Мать Оэлун лишь кивнула сквозь слёзы. Она увидела в подрастающем сыне мужчину – опору семьи.

Развернул резко коня и скрылся за сопкой. Не знал он тогда, что он не только вернёт лошадей, но найдёт бесценное сокровище – друга на всю жизнь.

Взгляд тут же в воодушевлённой толпе посреди передовых военачальников нашёл Богурчи.

Высоко над головами несут кешиктены незатейливый ковёр, сотканный из множества войлоков, на котором богатырской статью во весь рост возвышается он – многолетний «собиратель степи».

Вот и возвышение, на котором водружено девятихвостое, почётного цвета белокошное бунчужное знамя на древке о девяти ногах. Взлетевший кречет изображён на знамени.

Вот и возвышение, на которое он восходит под барабанные мерные дроби, под литавры, труб чарующие звуки. Когда такое было?

Разом прекратилась музыка, стихла степь, как и все те, что добирались в этот год тигра на исток Онона со всех просторов степных племён: из Керулена, из Уды и Селенги, из долин Байкала, из Хубсугула, из южного Гоби, из Саян и Алтая, из самого Онона…

Торжественно открывает эту церемонию в ореоле магического великолепия возвышенный его повелением шаман Кэкчу-Тэб-Тенгри, сын Мунлика:

– Волей Мунке-Куке-Тэнгри, волей Вечного Синего Неба даруется тебе ханство лица земного. Теперь, когда побеждены твоей десницей владыки этих земель, называемые каждый Гур-ханом, и их земли достались тебе, то будет имя тебе по велению Вечного Синего Неба, что сомкнулось с желанием всех твоих сподвижников, то пусть будет тебе имя – Чингис. Ты стал владыкой владык и повелевает Мунке-Куке-Тэнгри, чтобы звание твоё было Чингисхан. И достанутся тебе сила и могущество высшие, и будешь принадлежать к держателям мира всего.

В этом бурливом океане жизни на самый гребень великой волны вынесло его, из всех обладающего рассудительностью, именно рассудительностью и далёким взглядом.

Его отец высокий ростом да телом крепкой стати носил титул «багатур», его ныне здравствующий тесть именем Дэй носит титул «сэчен», что вполне соответствует его мудрости. У него ж и сила природная, и стать богатырская, и ясно мудрое рассуждение, и терпеливость, и воля непреклонная. В этот весенний день года 1206-го, в год тигра по календарю восточному его на Великом Курултае объединённого народа нарекут именем, титулом Чингисхан. Никогда ни до него, ни после него никто не носил такого титула, каковым он и вошёл в мировую историю.

Он не узнает, что через семь, восемь столетий в монгольских, бурятских, калмыцких семьях, не вдаваясь особенно в сути и значения этого слова чингис, будут называть сыновей именем Чингис в его честь, именно его, великого предка монгольского народов. Но будет это в отдалённо отдалённом будущем, куда и взор не посмеет устремиться. А сейчас идёт курултай, Великий Курултай. Представители племён ждут его слова.