Страница 14 из 26
Храм был полон народу и поющий хор, наполнял пространство его благодатью и покоем. Академик простоял до конца службы, молясь и одновременно обдумывая, как ему выпутаться из этой временной передряги. Приложился к иконе Спасителя, прося о помощи и выйдя из храма деревянного, выбрал одного из богомольцев, вышедшего вместе с ним и истово обмахивающегося крестом на пороге церковном.
– Простите великодушно, уважаемый…– начал он, дождавшись когда тот откланяется. Выбрал он этого человека по причине самой понятной – выглядел тот солидно и представительно. Смотрел уверенно и явно был из людей успешных. Одет опять же был добротно, не в рванье.
– Чем могу?– откликнулся тот, поворачивая к Федору Леонидовичу бородатое лицо, совершенно круглое, с носом картошкой.
– Я тут в Нижнем впервые и так уж случилось, что испытываю некоторые трудности финансового характера,– Федор Леонидович покраснел и замолчал, обдумывая дальнейшие слово-обороты.
– Деньги чоли покрали?– круглолицый бородач проявил смекалистость.
– Хуже,– махнул рукой Академик.– Мне в Муром нужно как-то добраться. Может, присоветуете что-то?
– Куда хуже? Аль с кистенем разбойники повстречали?– богомолец почесал затылок озадачено.– Что тута советовать? Садись вона у паперти. Народ у нас душевный. Накидат меди сколь надоть. Только одежонка у тебя шибко справна для христарадничанья. Вона кожух каков. И порты целы. Ты, мил человек, кожушок-то на торг снеси и за него тебе всенепременно рупь дадут, коль выторгуешь. Этого и на харч, и на дорогу хватит. Я бы и сам у тебя его принял, да деньгой нынче тоже не богат. Вот держи две копейки, а более не могу,– сунул он медные монеты в ладонь Академика.
– Как величают тебя, добрый человек?– расчувствовался тот, принимая милостыню.– В поминание запишу.
– Петром крещен,– поклонился в ответ круглолицый.
– А скажи-ка, брат Петр, где тут у вас рынок? Чтобы кожушок сбыть?– Федору Леонидовичу понравилась идея "рупь дадут".
– Чего ж не сказать. Вона прямо на Ветошный и попадешь, но ты, мил человек, туды не ходи. Справных-то людей там нет. Голытьба. Иди-ка вона по Почаинской, да мимо сперва церкви Успения. Потом как ее минуешь, так увидишь и Ильи-Пророка купола. А уж от него и рукой подать до собора Предтечи Иоанна. А уж там тебе кажный нижегородец укажет, где Космодемьянска, аль Ивановский спуск. Там добрые лавки. И кожушок без обману оценят и взамен что ни-то предложат. Армячишко какой-никакой,– добросовестно и обстоятельно круглолицый Петр растолковал Академику, как добраться до рынка солидного. Сам того не подозревая, что направляет его туда, куда ему в этот момент нужнее всего и было. И не потому, что урчало в желудке и с "кожушком" не терпелось расстаться, а потому что, от церкви Иоанна Предтечи ему навстречу уже двигался, озираясь по сторонам – Силиверстович точно в таком же "кожушке".
Глава 5
Поклонившись еще раз доброхоту Петру, Федор Леонидович направился в указанном направлении, так же вертя головой по сторонам. Нижний посад жил жизнью активной и от Оки подводы текли сплошным потоком. И к ней, кстати, тоже, так что идти было даже и не безопасно. Запросто могли смять битюгами. Орали кучера и ямщики, размахивая кнутовищами и, пыль стояла от тележных колес такая, что ело глаза. Дорожной стражи, очевидно, в городе пока не было и движение осуществлялось по наитию. "Кто смел – тот и успел". Трещали деревянные кузова телег, сталкиваясь на ухабах и ржали, грызя удила лошади, обливаясь потом. Середина дня – самая горячая пора послеобеденная и Нижний гремел, звонил и голосил во всех диапазонах. Город переживал экономический бум, став в одночасье островком стабильности в раздираемой смутой России. Заложенный в свое время для противостояния Казани – Нижний, удачно расположившись на Оке и Волге, становился точкой, через которую осуществлялся товарообмен между Западом и Востоком. Стратегически важное положение города понимали все конфликтующие стороны того времени и все пытались подчинить его себе. Но присягнувший очередному царю – Василию Шуйскому, он до конца оставался верен этой присяге. Даже после отстранения Шуйского от власти, принудительного пострига в монахи и предательской передачи его Сигизмунду-III-му /Жигимонту/ боярами-изменниками, Нижний не спешил целовать крест новому царю объявленному – Владиславу-I- му. Ждал, как указал Патриарх Гермоген, когда королевич примет Православное вероисповедание. Лжедмитрий-II-ой доживал последние дни в Калуге, став ненужным аргументом в политических интригах Запада против России и… обузой. А в Новгороде появился Лжедмитрий-III-ий – Исидорка Матюшкин, которого всерьез никто не воспринимал, и которому удалось собрать в свое "войско" пару сотен мародеров. Исидорка не совался к Москве и прочим горячим точкам – крутился вокруг Пскова, грабя посады. Наглости ему хватило объявить себя "законным царем", только в следующем году весной. Заявился в Ивангород и объявил новость радостную о своем чудесном спасении в Калуге. Доверчивые ивангородцы три дня по этому поводу звонили в колокола, палили из пушек и охотно жертвовали в казну /"Остапу Сулейману Берта Марии Бендеру…" – разлива 17-го века/ свои кровные сбережения. Исидорка даже вступил в переговоры со шведами, как с союзниками по коалиции против Польши, но был уличен в самозванстве послами Карла-IX-го, который подобрал людей лично знавших Лжедмитрия-II-го. Всякие сношения с авантюристом шведы прекратили, правда, предложили ему публично отречься от Московского трона в пользу шведского королевича, которого мечтали на этот трон посадить. Что-то там ему пообещали, но "Остап Бендер" так вошел в роль, что не пожелал от "шапки Мономаха" отказываться, да еще публично. В результате, таким образом "поднял свой рейтинг" /как будут говорить в веке 21-ом/ и под его руку стали переходить один русский город за другим. Присягнули ему и жители Пскова, как истинному Государю – бояре, казаки и прочие сословия. Его и сделал своей столицей Лжедмитрий-III. Исидорка упивался властью, впал в распутный образ жизни и видимо так всех "достал", что, в конце концов, все его и бросили, а Псков взбунтовался. Пришлось смываться. Убежать далеко авантюристу не удалось. Был пойман, закован и отправлен обратно. В Пскове "Бендера" посадили в клетку, и любой желающий мог плюнуть в "русского царя" совершенно бесплатно. А весной 1612-го года, в апреле, когда просохли дороги, Лжедмитрия-III-го "скобари" отправили в Москву. Прямо вместе с клеткой, что бы во-первых, и жители первопрестольной имели возможность плюнуть ему в наглую рожу, а во-вторых, чтобы как-то реабилитироваться в глазах победителей. А победителями в ту весну пока себя ощущали поляки. Они уже сожгли Москву деревянную и собирались сидеть за Кремлевскими стенами хоть до второго пришествия. Продовольственное снабжение, правда, у "ляхов" налажено было отвратительно, и практически находясь в осаде, они попали в совершенно нелепую ситуацию. "Семибоярщина" принудила Москву целовать крест их королевичу, и посольство русское торчало в Варшаве, а шляхтичи сидели в столице России, разоренной ими же за последние смутные годы, и гарнизону королевскому вульгарно было нечего "жрать". Разбежавшиеся москвичи, бродили по окрестностям, сбиваясь в шайки, а со всех сторон к первопрестольной медленно, но неотвратимо, ползли ополченческие полки. Им тоже нужно было что-то есть, так что в первую очередь уцелевшие деревеньки снабжали их, а уж потом поляков. Впрочем, фуражиры гетмана Сапеги особенно и не церемонились с русскими "сиволапыми мужиками", выгребая все подчистую из их погребов и амбаров. Только вот чем ближе к лету 1612-го, тем сложнее стало это делать. Нет, "сиволапые" не осерчали и не принялись колоть их вилами. Их просто не стало. Деревни и села стояли брошенные населением, разграбленные, безлюдные. Будто мор прошел по княжеству московскому. Чума бубонная… С пером шляхетским и саблей.