Страница 14 из 20
Оля еле скрыла улыбку – ничего не могла с собой поделать: настолько это забавно выглядело. Отец, привыкший за последние дни к безраздельному вниманию со стороны Изольды, стал ревновать ее к новому объекту интереса.
А из коридора доносилось:
– Конечно, Славочка, конечно. В семь, как договаривались, буду ждать.
– Ты слышала? Будет ждать, это в ее-то возрасте.
– Любви все возрасты покорны, – Оля наклонилась, чтобы поцеловать сидевшего за столом отца в щеку, – а мне пора. С учетом личной жизни нашей актрисы, футбол на тебе.
– Не беспокойся, дочка.
– И знаешь, – Оля, поддавшись хулиганскому настроению, тихо сказала на ухо отцу, – пора переходить из стадии «ухаживания за больным» в стадию «ухаживать за актрисами красиво и с шиком».
Геннадий Игоревич ответить ничего не успел, потому что в кухню вошла Изольда Васильевна, а дочь уже от дверей прокричала:
– Я ушла!
За полдня звонков и правда накопилось много. До самого вечера Оля решала текущие вопросы, разбирала деловую корреспонденцию, перезванивала на неотвеченные вызовы. Но задерживаться в офисе не стала и все недоделанное отложила на завтра.
Как там двое ее мужчин справились со спортивной секцией? Пять станций на метро по московским меркам – не расстояние, но это же целая процедура: не забыть взять форму, щитки, бутсы, полотенце и сменную майку, купить по дороге бутылочку воды, переодеться в раздевалке.
В общем, Оля слегка волновалась и была уже дома к тому моменту, когда футболист и его болельщик открыли входную дверь.
Зря волновалась. Оба находились в приподнятом настроении.
– Гол! – закричал сын прямо с порога. – Я забил гол!
Это явно тянуло на событие дня. В общем, тренировка удалась. – А ведь и мы в детстве во дворе в футбол гоняли, – сказал Геннадий Игоревич, когда уже все сидели за столом и ужинали. В голосе его явно слышались ностальгические нотки. – Знаешь, Никитка, вот выберем время и поедем с тобой в «Лужники» – там есть Аллея славы. Покажу тебе наших прославленных футболистов, а то все Месси да Роналду. А про Льва Яшина даже и не слышал, поди.
– Приветствую вас, человек самой гуманной в мире профессии.
– Привет, Боренька.
– Эх… – вздохнули на том конце трубке. – Только ты меня, Батя, Боренькой называешь.
– Ну у меня же самая гуманная в мире профессия.
– Верно, – еще раз вздохнул собеседник Дениса, младший из братьев Черепановых. – На субботу все в силе?
– Боренька, у тебя ранний склероз. Я же предупреждал еще месяц назад – юбилей у Валентина Денисовича, не до волейбола мне.
– А как же наш матч-реванш?
– Уж как-нибудь без меня. Федора Вадимовича поставьте на мое место, у него подача хорошая.
– Влюбился наш Феденька, – фыркнул Борис. – Любовь у него настала, весь в чувствах, ажитации и рассеянности.
– Имеет право, – рассмеялся Дэн. – Сдал анатомию – можешь влюбиться. Вы только после патана[11] за ним следите.
– А это не моя печаль, пусть Вадька за сыном следит, – ответно рассмеялся Черепанов-младший. – Хорошо, понял тебя, поищем кого-нибудь на замену. Надо будет позвонить, поздравить Валентина Денисовича.
– Поздравь обязательно, доставь старику радость.
– Договорились. Ладно, не буду отвлекать. Тезке привет передавай.
– Совсем вы у себя в прозекторской одичали, Борис Андреевич, – Дэн отложил последнюю историю в стопку. – Уже лингамам[12] приветы передаете.
– Вот за что люблю тебя, Батя, так это за то, что ты обыкновенному члену кучу умных названий знаешь. Не зря тебя Вадик культ-урологом называет.
– Вадим Андреевич тот еще лингвист, точно. Ты вообще в его перечне врачебных специальностей значишься как проктологоанатом.
– Много свободного времени у Вадима Андреевича, вот что я тебе скажу, – проворчал Борис. – Ладно, хороших выходных, Диня. Валентину Денисовичу я позвоню, а ты, друг мой, береги печень. Это я тебе как человек самой негуманной в мире профессии говорю.
– Обязательно.
На юбилей Геннадия Игоревича собирали полным составом.
– Дедушка! Подарок не забудь!
Внук больше всего волновался за подарок, который накануне вечером заворачивали в синюю глянцевую обертку, и Никита лично клеил сверху открытку с нарисованным на ней парусником.
Оля предположила, что на выбор подарка имениннику повлиял недавний поход на футбол и последующая за ним ностальгия. В итоге упаковывали большую красивую книгу-фотоальбом «Москва XX века» со старыми послевоенными дворами, не существующими ныне стадионами, очередями в автоматы с газированной водой.
– Память – это очень важно, – сказал вчера отец, поглаживая обложку. – Тут наше детство и юность, – а потом помолчал и добавил: – А еще важнее память не просто сохранить, а и передать дальше. Чтобы корни помнили, историю знали, землю свою любили.
Сказал и вздохнул.
– Геннадий Игоревич, галстук сюда нужно все-таки другой, – Изольда Васильевна окинула критическим взглядом парадную одежду. – Этот хорош, но слишком уж каждодневный. Вы же не на рабочее совещание идете, а на юбилей.
– А юбилей сильно отличается от рабочего совещания?
– Конечно! Юбилей – это праздник, так что снимайте ваш синий. Темно-бордовый в самый раз будет.
– Может, тогда уж и нагрудный платок уголком в карман добавить? – Оля заметила, как глаза отца слегка заблестели.
– Может, – Изольда Васильевна задумчиво посмотрела на своего собеседника. – Только у вас его все равно нет.
Галстук пришлось менять, потому что соседка, всю жизнь прослужившая в столичном театре и общавшаяся в силу профессии с огромным количеством небезызвестных людей, была непререкаемым авторитетом в части светского этикета.
В итоге про подарок все же забыли. И вспомнили уже на пороге. Никита побежал в комнату за красивым свертком.
– В машине не оставьте, – напутствовал мальчик, провожая деда.
Не оставили. И даже в ресторан успели вовремя.
– Ну что, – Оля повернулась к отцу с улыбкой. – Праздник в теплой компании ждет. Отдохни и не забудь пригласить на танец знойную красотку.
– Думаешь, здесь такие будут?
– Вот заодно и узнаешь. Я тебя после банкета заберу.
– Да зачем, дочка? Я на такси доеду.
Оля включила дворники. Снова начался мелкий моросящий дождик. Хорошо, что машину помыть не успела. Ранний октябрь – всегда лотерея. Чаще всего в проигрыше оказывается водитель, заботящийся о чистоте своего четырехколесного друга.
Осенний город встречал ранние сумерки. Во многих домах уже включали свет.
– Я заберу тебя, – повторила Оля. – В девять, наверное, рано. В десять?
Отец подавил вздох смирения:
– Я позвоню.
– Ну надо же… – Геннадий Игоревич задумчиво покрутил телефон. – Я ведь за день до землетрясения приезжал в Бам – для путеводителя материал набирал. И ты в Баме был, оказывается.
– Когда я в Иран прилетел, Бама уже не было, – вздохнул Валентин Денисович. – Одни руины[13].
– Вот так все под богом ходим, – ответно вздохнул Зелен-ский и замолчал.
Это философскую сентенцию Батюшко-старший комментировать не стал. У врачей свое понимание причинно-следственной связи в событиях, подобных трагедии в иранском городе Баме. А Гена Зеленский с самого детства был всегда романтически настроен.
Геннадий Игоревич отсутствие ответа расценил по-своему.
– Пойду я, Валя. Засиделся. Пора и честь знать.
Однако по тону собеседника доктор Батюшко угадал, что старому другу уходить вовсе не хочется. Да и Валентин Денисович был совсем не прочь продлить этот вечер и этот разговор. Поэтому он молча разлил коньяк по бокалам. И его собеседник так же молча убрал свой телефон обратно в карман, поднял снифтер и провозгласил тост.
11
«Сдал анатомию – можешь влюбиться, сдал патан – можешь жениться» – расхожая поговорка студентов-медиков.
12
Лингам – в древнеиндийской мифологии и некоторых течениях индуизма символ божественной производящей силы.
13
Здесь имеется в виду землетрясение в иранском городе Баме в 2003 году.