Страница 6 из 28
Северный жаргонизм «хипес» (вид вымогательства при участии хипесницы-проститутки) на юге превратился сначала в хипиш, а затем в кипиш – тревогу, волнение, опасность.
Петербургские сыщики-зухеры (словарь Лебедева) в Ростове обозначали совсем иное понятие – сутенеров.
Воровской вопль «Стрем!» (опасность) в Ростове исказился до «стремного» – совсем в другом значении: страшный, непривлекательный, постыдный. И из той же серии: столичный «Шухер!» на Дону превратился в нечто противоположное – «шухарной», то есть смешной, забавный, озорной.
Впрочем, со временем и по всей России за счет массового роста варнацкого сословия и промышленного прогресса многие байковые «ноты» в «музыке» заменялись на иные. С середины XIX века до конца первой четверти ХX века прежние часы-веснухи превратились в канарейки, бока или бани, цепочки-путины – в арканы, кошельки-шмели – в шишки, франкофонные воры-жоржи стали торговцами (вор пошел на дело – «пошел торговать»), рынок-майдан стал обозначать поезд, вокзал. А майданниками в Ростове теперь называли не базарных жуликов, окрещенных тут халамидниками, а железнодорожных воров.
Фраера из жертв преступников или обычных обывателей со временем превратились в честных фраеров, став по важности чуть ли не вторыми после воров в уголовной иерархии России.
После революции и Гражданской войны русский язык затопил поток всякого рода неологизмов, утянувший в омут и сам термин «музыка». Босяки, беспризорники и уголовники 20-х годов уже не пользовались байковыми напевами, а вовсю ботали (в словаре Даля это значит толочь грязь, болтать воду) по обновленной «фене». На ней же зачастую общались прошедшие тюрьмы и каторгу большевистские лидеры, командовавшие полубандитскими отрядами в Гражданскую войну комиссары, досыта хлебнувшая дружбы народов новая пролетарская интеллигенция. «Музыкальный» ящик Пандоры был открыт, и пошла чесать языком губерния.
Двуглавый орел российского криминалитета
Биндюжник и король
Извечный матримониальный дуэт межэтнической криминальной ментальности – Ростов-папа и Одесса-мама – давно стал объектом исследования специалистов в самых разных сферах – от одержимых теорией Ломброзо криминалистов до вдохновленных «солнцем русской поэзии» лингвистов.
Эти два города в силу своей географической отдаленности, по сути, никогда экономическими конкурентами не являлись. Зато породили столько мифов и легенд, связанных с совсем иным поприщем, что им впору примерять на себя статус настоящих криминальных родителей.
Одесса и Ростов всего за каких-то сто лет умудрились стать чуть ли не символами отечественной преступности, на голову обойдя в этом малопочтенном сегменте обе столицы и древние грады огромной империи, раскинувшейся от Варшавы до Аляски.
Причины этого весьма схожи у обоих городов, рожденных и развивавшихся в одно и то же время и при достаточно схожих обстоятельствах, позволивших Одессе и Ростову приобрести столь своеобразную самоидентификацию, узнаваемую и спустя несколько столетий.
«Близнецовость» этих городов порой даже пугает, наталкивая на крамольную мысль о том, что Одесса и Ростов с пеленок были обречены на такой «семейный союз». Оба города возникли на месте античных поселений, унаследовав пассионарность их жителей в сочетании с воинственными генами скифов и сарматов. И тот и другой судьбу свою связывали в первую очередь с водной стихией: экономическое благополучие городов определяли фемистокловские «деревянные стены». Их карбасы, фелюги, шебеки, кочермы, шаланды, лихтеры, баркасы, барки, трамбаки, мокшаны, беляны и прочая парусная движимость уже с конца XVIII века запестрели в Азово-Черноморском бассейне, оживляя Дикое поле финансовой ирригацией.
И тот и другой испытали на себе сильное влияние генуэзского и тюркского фактора. Лигурийцы основали на северных берегах Понта Эвксинского массу своих факторий, самую дальнюю из которых выдвинув аж в устье Дона-Танаиса – Тану, на месте нынешнего Азова. Их негоцианты не только торговали, но и искали клады на окраинах нынешнего Ростова.
Старая крепость Хаджибей несколько веков оглашала окрестности азаном муэдзина. Слияние же Дона и Темерника много лет считалось границей между турецким Азовом, татарским Задоньем и низовыми казачьими станицами.
Оба города возникли как производные русско-турецких войн. Название «Одесса» появилось в 1795 году, Ростов получил статус города в 1807 году. Оба почтил присутствием окуренный пороховым дымом бесчисленных викторий граф Александр Суворов (в Ростове он даже жил с семьей некоторое время), оба были под особым отеческим присмотром у губернатора Новороссии князя Михаила Воронцова, оба снискали внимание многочисленных служителей муз.
Оба знамениты своими катакомбами. Одесса – самыми длинными в мире (до 3 тысяч километров) каменоломнями, Ростов – крепостными подземными ходами, схемы которых до сих пор непонятны и никому до конца не ведомы. Зато в них во все времена прекрасно ориентировались местные контрабандисты и бандиты.
Разница лишь в том, что у Одессы, как тыловой базы Дунайской армии, стартовый капитал был промышленный, а у Ростова, как торжища у трех границ, – торговый. Это обусловило приток в ориентированные на экспорт регионы оборотистых коммерсантов. А вместе с ними и оборотистых людей, которых, подобно дудочке Гаммельнского крысолова, манил запах денег.
В обоих городах расцвела торговля и судоходство, что сделало их настоящими южнороссийскими вавилонами. Кроме уже упомянутых генов греков, татар, турок, итальянцев и русских, в их урбанистические жилы постепенно вливалась кровь немцев, евреев (оба города входили в «черту оседлости»), поляков, персов, армян, болгар, молдаван и др. В Одессе в 1819 году лишь четверть жителей называли себя русскими. В середине столетия здесь постоянно проживали около 10 тысяч иностранцев, а в конце века из 404 тысяч одесситов 198 233 были русскими, а 124 511 – евреями.
В Ростове в начале XIX века, при наличии действующей крепости св. Димитрия Ростовского, военных и приезжих купцов было больше, чем мещан. Ко времени отмены крепостного права в России (1861 год) из 12,5 тысячи жителей города лишь несколько сотен были иноземцами. К 1885 году из 61 тысячи населения более 50 тысяч были православными, 6 тысяч – иудеями, остальные – армяно-григориане, лютеране, католики, магометане, раскольники и пр. Заметим, что здесь не учитывается соседняя армянская Нахичевань с 30-тысячным (на конец века) населением преимущественно с геномом древнего Урарту.
Из-за этого общеупотребительным языком в Одессе и Ростове стал не традиционный великий, могучий, правдивый и свободный, а некая гремучая смесь из русско-суржико-идише-армяно-тюрко-германо-итало-греко-франко-блатного вербального набора. Столь режущего великоросские уши турбулентностью фрикативных согласных. По этому говору жителей «южного марьяжа» можно было безошибочно узнать по всей территории одной шестой части суши.
Достаточно схожие у близнецов и источники финансовой состоятельности. Золотой дождь пролился над Одессой благодаря введению Высочайшим повелением в 1819 году режима порто-франко (свободного порта на ограниченной территории города), который действовал до 1859 года. Возможность беспошлинной торговли за короткое время увеличила число одесских торговцев в 10 раз, а заодно и дала толчок к появлению здесь промышленных предприятий, перерабатывающих ввозимое по заниженным ценам сырье.
В 1822 году таможенные доходы зоны порто-франко составили 40 миллионов рублей (до 1819 года максимальный доход городского бюджета давал 482 тысячи рублей), что составляло 14,5 % всей суммы доходов казны Российской империи.
За пять лет пребывающая в младенческом возрасте Одесса по товарообороту вышла на третье место в России. Только хлеба из этого порта в год вывозилось столько, сколько всеми портами США, вместе взятыми.
Денежный дождь прекрасно орошал амбиции допущенных в «зону» удачливых коммерсантов, которые могли себе позволить роскошные дома, наряды, экипажи, украшения, театры, вина, драгоценности, – безбрежное поле деятельности для будущих воров и грабителей.