Страница 14 из 28
Поэтому и приходилось по весне отправляться в «походы за зипунами». В основном «к басурманам», но порой и поближе – на родные украины. Не помирать же с голоду «степным рыцарям», эти самые украины защищающим. Не устаревал древний клич волжских разбойников-ушкуйников «Сарынь на кичку!»: нищая сарынь – бурлаки и гребцы – должна была уйти на нос-кичку, пока ушкуйники не разберутся с владельцем судна. И звучал он теперь как в походах против врагов России, так и во время грабежей ее же жителей и купцов. И не потому, что на Дону жили сплошь прирожденные маньяки-убийцы и разбойники, – просто иных средств к существованию, кроме военной добычи или грабежа, в Диком поле не было. Этим они ничуть не отличались от своих европейских современников – испанских конкистадоров, итальянских кондотьеров, германских ландскнехтов, голландских гезов, английских пиратов. Такова философия тогдашних веков – умри ты сегодня, а я завтра.
Атаманы-головщики ежегодно водили отряды в поход, и в случае удачного ясыря-добычи Дон вполне сносно доживал до следующей весны и даже мог торговать с соседями. В случае неудачи – голодал, питался донской рыбой и подножным кормом. И почти ежегодно сам выдерживал набеги «басурман» на свои укрепленные городки, так же рискуя и жизнью, и теми нехитрыми «зипунами», которые удалось раздобыть в походах.
Выживали здесь только сильнейшие, способные зубами выгрызть право на жизнь и раздобыть средства для ее продолжения. Оттого и ценились в первую очередь не образованность, вера и богатство, которое легче легкого потерять, а выучка, отвага и стойкость в испытаниях. В чести были настоящие «псы войны» – гулевщики, не теряющие сознания при виде крови и ради уменьшения риска не останавливающиеся даже перед тем, чтобы предать сабле всех, кто мешает походу – пленных и заложников-аманатов, невзирая на их пол и возраст. Своя жизнь и жизнь товарищей куда дороже. Иначе до «дувана» (дележа добычи) дело так и не дойдет.
Отсюда и крутость нравов на Дону. Хоть жизнь собачья, да доля казачья. Разбойный ген щедро обвил донскую ДНК в кровавые годы Смуты, мятежей Стеньки Разина, Кондрашки Булавина, Емельки Пугачева. Когда были максимально «отпущены тормоза» загадочной русской души и повальные грабежи и убийства стали повседневным и обыденным делом для жителей Дона. Участие в бесчисленных войнах, набегах и облавах также гуманизма не добавляло.
В известной истории о введении новой печати Войска Донского с голым казаком на бочке ее прототип – безвестный «степной рыцарь», ответил приехавшему в Черкасск царю Петру I на вопрос, почему же тот, пропив всю одежду до исподнего, не пропил еще и свою саблю: «Сабельку я не пропью ни за что, она – кормилица». Сабелька кормила казака и тогда, когда государева казна кормить его не хотела или была не в состоянии.
Иными словами, жители донских степей, как принято считать в традиционной историографии, далеко не всегда занимались только тем, что «охраняли границы Российского государства». При необходимости они сами без всяких предрассудков выходили с оружием на большую дорогу и могли запросто ограбить и «посадить в воду» простых путников, торговцев, а то и иноземных послов. Недаром еще Иван Грозный слал строгие распоряжения атаманам в Черкасский городок, дабы те «накрепко охраняли» турецких послов и проводили их «с честью».
Грозный царь знал, о чем писал. На вольном Дону запросто могли «обесчестить» не только иностранных, но и царевых посланников, коли те окажут недостаточное почтение атаманам-молодцам и братам-казакам. «Царствуй, белый царь, в кременной Москве, а мы, казаки, на Тихом Дону».
Так что разбойные гены на берегах Дона веками переплетались, мутировали, пребывали в анабиозе, в ожидании благоприятных условий для вочеловечивания в целые сообщества.
Степные дороги и почтовые тракты всегда были зоной повышенной опасности. Не только из-за залетных разбойников, но и из-за своих гультяев. Крымчаки, ногайцы, задонские татары, азовские турки, едисанские, буджакские, белгородские ордынцы, ватаги гулевщиков подстерегали беспечных путников. Без надежного вооружения и в одиночку в Дикое поле никто не выезжал. Купцы по пути к Темерницкой таможне сбивались в караваны и под хорошей охраной из Войска Донского двигались от городка к городку.
Даже с учреждением крепости св. Димитрия дороги не стали намного безопаснее, хотя границы империи постепенно перемещались к югу. Гауптвахта крепости не пустовала. В 1773 году здесь содержался брат «маркиза Пугачева» Дементий, в феврале 1774 года тут же допрашивали жену самозванца Софью Дмитриевну.
Гарнизон крепости отчасти исполнял и полицейские функции при темерницких ярмарках и возникших тут же купеческих и ремесленных слободках-форштадтах.
Полицейской работы добавилось после 1779 года, когда на месте еще одной слободки, Полуденки, армянские переселенцы из Крыма основали город Нор-Нахичевань (Нахичевань-на-Дону).
Увеличение населения, в первую очередь городского, вынудило власти Новороссийской губернии вплотную заняться поддержанием правопорядка как в Нахичевани, так и в новорожденном уездном Ростове, который впервые был так поименован в указе Павла I от 12 декабря 1796 года. Границы и проблемы города постепенно выходили за пределы компетенции крепостного коменданта.
Если раньше властям приходилось сталкиваться с разбоями на дорогах, то теперь, с появлением торжищ и ярмарок, проблемы горожанам начали доставлять мошонники, или мошенники, – воры, незаметно срезающие с пояса мошну с деньгами. Мошенники в ростовских слободах срезали не только мошны, кисы, кошели и кожаные пояса-чересы, но и серебряные пуговицы с мундиров.
Функции полицейских, по «Уставу благочиния, или Полицейскому» 1782 года, были сильно размыты. Им надлежало не столько ловить «воровских людей», сколько следить, чтобы «все и всякий в его квартале остался в законно-предписанном порядке». Имелось в виду почитание младших старшими, повиновение прислуги, порядок в церкви, почтение жены и детей по отношению к мужу и отцу, надзор за дорогами, мерами весов и так далее.
Особенное внимание охранителей порядка обращалось на порядок заселения городских земель. А вот здесь как раз сразу начались проблемы.
Городская шестигласная дума в 1811–1845 годах выделила под застройку всего 206 участков, но на практике их оказывалось кратно больше.
У Богатого источника, от Дона до крепостных стен, на глазах у ростовцев выросла стихийная слободка, будущая бандитская Богатяновка, пресечь разрастание которой власти были не в состоянии. На выделенных 50 участках под застройку одного дома площадью от 120 до 340 квадратных саженей, как грибы из донского чернозема, выпростались сразу 450 домов, принадлежность которых невозможно было отследить. Строили их без всякого плана, продавали без всяких документов. Так что намерение городских властей взимать за одну квадратную сажень по 10 копеек ассигнациями оказалось неосуществимым.
«Несмотря на все протесты и жалобы Городского управления, бродяги и проходимцы, известные, впрочем, более по источникам под названием „разного звания людей“, самовольно, без спроса селились внизу крепости Св. Дмитрия и никому не платили налогов и податей, мало того, представляли сомнительный и ненадежный для города элемент», – писал историк Григорий Чалхушьян.
На Богатяновке оседали главным образом те, кто «плеванто на законо». Отсюда было ближе к центру растущего Ростова, базарам, порту и недалеко от вокзала – а это основные районы боевых действий «босого народа».
С другой стороны Богатяновки, северо-восточнее уже заброшенной крепости св. Димитрия, у самой нахичеванской межи, присоседился хуторок, несколько раз менявший название. Сначала он был наречен Николаевским (в честь императора Николая I), затем Байковским (в честь городского головы-благоустроителя Андрея Байкова, выделившего землю для бедноты). Сами же обитатели местных лачуг величали его попросту Собачьим или более благозвучно – Новостроенкой.
«Жизнь собачья. Больше пятисот домов у нас, а до сих пор не знаем ни фонаря, ни городового, ни стражника, – жаловались они в городскую управу в конце века. – Налоги и повинности платим исправно, а получаем за это дулю. Чем же мы хуже других? Что живем не в каменных палатах, а в деревянных домах и мазанках? Так ведь не газового освещения просим, не мостовой – о ней мы и думать не смеем… Хоть пару-тройку керосиновых фонарей, да охрану какую – больно уж жулики обижают…».