Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 9 из 17

И, совершенно обессилев, она падает на скамейку… Скамейку эту, называемую сегодня скамьёй Онегина, можно увидеть – только увидеть! – над обрывом Сороти (1) в селе Тригорском…

Что же, что же я наделала!

Любовь Казарновская и Сергей Лейферкус в опере «Евгений Онегин». Мариинский театр

Надежда Матвеевна всегда мне говорила: «Уничтожай себя, не скули!»

Она хочет скрыться, забегала, заметалась, но вдруг шаги, всё ближе – да, это он! И прямо перед домом лоб ко лбу с ним! Звучит его вальяжная тема. И он выходит точно как граф, противник Сильвио из «Выстрела» – с фуражкой, наполненной вишнями. Именно так выходил к Татьяне Онегин у Станиславского! Он кланяется ей…

Для Татьяны это зацепка. Мила? И она поднимает глаза на него.

И указует ей таким вальяжным, барским жестом: а присядь-ка, ты, милая, на эту же скамейку. И встаёт за ней, едва прохаживаясь туда-сюда – чтобы не смотреть в глаза! До неё начинает доходить смысл происходящего, она покрывается краской стыда. Онегин начинает ей читать мораль.

И далее – по списку, так сказать. То есть все ваши прелести – это замечательно, я их вполне оценил, но… Когда б мне быть отцом да супругом… то, кроме вас одной, невесты точно б не искал иной. Как-как? Опять он ей даёт маленькую надежду. Опять она поднимает на неё глаза.

А далее сыплются псевдофилософские банальности: что-де я не создан для блаженства, ему чужда душа моя, и прочая чушь, но вот именно поэтому совершенства ваши напрасны…

И тут, как удар кинжала, ключевая фраза:

Юрий Михайлович Лотман

Вот эта фраза её просто пронзает. Как колом, как клином, как стрелой.

Татьяна и Няня. Оперный дебют Любови Казарновской

Последние слова Онегина в романе – после «К беде неопытность ведёт…» звучат для Татьяны ещё страшнее, ещё оскорбительнее:





Деревцо! И всё – дальнейшее для неё как в тумане…

Татьяна не удивилась бы такому отношению со стороны Евгения, если бы знала то, о чём узнает вскоре. В романе Пушкина есть сцена, которой нет в опере Чайковского. Татьяна приходит в дом к отбывшему в путешествие Онегину и внимательно изучает его библиотеку. Вот Байрон – «гордости поэт», по определению Пушкина. Вот Шиллер. Вот Гёте… Их романтические герои, якобы уже всё познавшие в жизни, а потому и разочарованные в ней. Их любили самые красивые женщины, им благоволил свет, они очень богаты и могут позволить себе вести праздный образ жизни – без цели, без трудов.

Но они в душе – поэты. Непризнанные поэты! А потому свет должен их не только ласкать, но и находить их интересными, загадочными. За Онегиным последует Печорин – его характер, к сожалению, пока не получил столь же гениального воплощения в опере… Главное, что воспевают эти непризнанные поэты, – это их безумный эгоизм. Об этом же у Пушкина: «Лорд Байрон прихотью удачной Облёк в унылый романтизм И безнадёжный эгоизм».

Жаль, что только после письма Татьяна осознаёт, с кем она имела и имеет дело – с этаким нарциссом. И не эгоистом даже – эгоцентриком!

Хотя начинает догадываться об этом она ещё раньше – в сцене ларинского бала, когда видит, как он назло своему ближайшему другу Ленскому «кокетничает» с Ольгой. Он издевается над Татьяной и над всеми остальными, показывая всему свету: чего хочу, то и ворочу. Вызывать провокативные чувства – это его, Онегина, кредо по жизни, и Татьяна тогда это очень хорошо осознала. И этот нарциссизм Онегина не изменили ни приключения, ни странствия. Дожив «до двадцати шести годов», он так ничего и не понял.

В следующий раз мы встретим её уже на греминском балу. И Татьяна – об этом тоже говорила мне Надежда Матвеевна – и виду не подала, что встрепенулось её сердце…

Татьяна хранит в своём сердце то девичье чувство, те воспоминания, она любит свою страсть – ту страсть! Она любит те свои чувства! Просто потому, что они были единственными в её жизни, больше таких чувств не было.

Именно о таких барышнях, как Татьяна, и именно о таких чувствах Пушкин потом напишет в «Барышне-крестьянке»:

«Что за прелесть эти уездные барышни! Воспитанные на чистом воздухе, в тени своих садовых яблонь, они знание света и жизни почерпают из книжек. Уединение, свобода и чтение рано в них развивают чувства и страсти, неизвестные рассеянным нашим красавицам. Для барышни звон колокольчика есть уже приключение, поездка в ближний город полагается эпохою в жизни, и посещение гостя оставляет долгое, иногда и вечное воспоминание».

… А Лариной-старшей было не до сантиментов. Татьяну много раз вывозили на балы, и развязка, видимо, произошла достаточно быстро: Татьяна (по точным расчётам Юрия Михайловича Лотмана) вышла замуж год с небольшим спустя после встречи с Онегиным. Всё решили за неё, выбора не было. «Для бедной Тани все были жребии равны…»

Вот замечательный и чудный князь Гремин, герой войны 1812 года, почти ровесник Онегина – неспроста же они на «ты»! – который совсем не старик: ему от силы лет тридцать пять – тридцать семь. Просто он из той эпохи, которая, по крылатому выражению Андре Моруа, делала генералов быстрее, чем женщины – детей. Гремин, наверное, составил в каком-то смысле её женское счастье. Но не страсть! Не любовь – любви-то нет. Это чувство она познала только с Онегиным. А что могло произойти от его утраты, мы только что показали в спектакле «Пушкиниана» в ярославском театре имени Фёдора Волкова.

1

Сороть – река в Псковской области, правый приток р. Великой.