Вопреки себе

Она остановилась на мгновение. Может, сначала зайти в детскую? Зарезать дитя, это, конечно, жестоко… но ведь можно и просто натянуть подушку на лицо, а после слегка надавить… Много ли нужно ребёнку? А смерть дочки станет страшным ударом для её родителей, будь они прокляты!

Войдя в комнату, где спали девочки, Жаклин аккуратно поставила свечу на высокий комод и подошла к двум одинаковым кроваткам. Сначала она склонилась над Кэти и неуверенно коснулась тёмных кудряшек дочери. Она так давно не видела свою дочь! Что-то встрепенулось на миг в душе помешанной женщины, болезненно сдавливая внутренности, перехватывая дыхание и заставляя сомневаться в правильности своих поступков. Кэти мирно сопела, лёжа на спине и мило приоткрыв свой алый ротик.

Жаклин глядела на неё и не верила, что именно она произвела на свет этого ребёнка. Странно, почему у неё напрочь отсутствует материнский инстинкт? Может потому, что её саму никогда не любила мать? Она осторожно коснулась пальцем пухлой детской щёчки, стараясь не разбудить, а Кэти в ответ вдруг улыбнулась во сне, вызвав у матери внезапное, щемящее чувство тоски, остро полоснувшее по сердцу. Жаклин поспешно отошла от дочери, вытирая набежавшие вдруг слёзы. Нельзя допустить, чтобы глупая сентиментальность подточила её решимость!

Склонившись над второй кроваткой, она внимательно всмотрелась в личико Софи. Итак, вот и ещё одна её жертва. Плод «неземной» любви её мужа и его любовницы.

Жаклин взяла в руки диванную подушку и наклонилась над девочкой. Это дитя не имеет права жить, оно вообще не должно было родиться! Никто из них троих не должен выжить… осталось только набрать в лёгкие побольше воздуха и… Но руки Жаклин вдруг отчаянно задрожали — то ли от страха, то ли от волнения. Что с ней? Неужели она не может задушить ребёнка? До сих пор ей никогда не приходилось убивать детей — видимо, дело в этом. Поколебавшись ещё несколько мгновений, она медленно отступила назад, тяжело дыша.

Чертыхнувшись про себя, она вернула подушку на место и поспешно выскочила в коридор, пытаясь унять крупную дрожь, до сих пор сотрясающую её тело. Что с ней происходит, чёрт побери?! Почему она вдруг так раскисла? Ей нельзя сейчас выказывать слабость, ведь нужно ещё разобраться с самыми главными врагами! И руки у неё дрожать не должны. Нет… нужно успокоиться, непременно нужно успокоиться! Малявку она ещё успеет придушить, а пока начнёт с её матушки. Вот для проклятой соперницы ей точно понадобится вся её ярость, так что не стоит разбазаривать это чувство на маленькую байстрючку. Жаклин провела дрожащей рукой по своему пылающему лбу, стирая с него выступившую испарину, и несколько раз глубоко вдохнула и выдохнула. Простояв так несколько минут, она почувствовала, как дрожь в ногах и руках понемногу проходит, а сознание проясняется.

Ощутив, что снова может себя контролировать, Жаклин решительно направилась в комнату Адель, осторожно прикрыв за собой дверь.

Войдя, она внимательно оглядела роскошную спальню соперницы, обитую китайским шёлком нежно-персикового цвета. Плотные бархатные гардины были наглухо задёрнуты, так что одинокую свечу, которую держала в руках Жаклин, никто не заметил бы с улицы. Тщательно исследовав спальню и прилегающие к ней гардеробную и ванную комнаты, Жаклин решила спрятаться под кровать и подождать возвращения княгини из церкви. Сначала она сняла свой длинный плащ и монашескую рясу, свернув их в большой свёрток, а затем подложила его под голову, забравшись в своё временное убежище. Графиня положила нож и пистолет рядом с собой и приготовилась к длительному ожиданию.

Она знала, что служба закончится нескоро, но это было такой ерундой по сравнению с двумя годами испепеляющей ревности и жаждой мести!

— Что ж, княгиня Оболенская, я жду тебя! Нам есть о чём поговорить, не так ли? — глухо пробормотала Жаклин, устраиваясь поудобнее на жёстком полу. — Не заставляй меня ждать слишком долго!

========== Кровь за кровь ==========

Рождественская служба принесла Адель долгожданное умиротворение, впервые со дня смерти мужа она почувствовала, как душа её успокаивается и перестаёт метаться и стенать от горя и чувства вины. Сочельник она провела в кругу семьи, наслаждаясь тем праздничным настроением, которое царило в доме. Вместе с Ольгой, Анной и детьми она наряжала большую ёлку, раскладывала под неё подарки, а после обеда с удовольствием они пекли пироги на кухне. Адель вспомнила детство, когда старая кухарка учила её своим секретам выпечки. Давно она не чувствовала себя такой счастливой.

Теперь же она стояла в небольшой домашней церкви, в окружении родных и близких, держа в руках свечу, и тихонько повторяла слова молитв за стареньким священником. Торжество святого праздника снизошло на каждого, кто стоял рядом с нею, слушая церковных певчих.

Помимо родных, рядом с Адель находился и тот, кто полностью и навсегда завладел её душой и сердцем. Его присутствие стало главной причиной того, что она снова начала улыбаться и радоваться жизни. Он был так близок и далёк одновременно, её безумно влекло к нему, и Адель приходилось часто напоминать себе о том, что она не должна идти на поводу у собственной греховной страсти. Но отказать себе в удовольствии бросать в сторону Александра осторожные взгляды, она не могла.

Как же он всё-таки красив! Идеален, как сказала когда-то её английская кузина Маргарет. А совершенство редко сулит безоговорочное счастье, такова правда жизни. В свете свечей он казался ей похожим то ли на прекрасного архангела, которому не хватало только пары больших белых крыльев для полноты образа, то ли опасного демона-искусителя, порочного и чувственного, который хочет совратить её и подчинить себе.

Да, Александр, конечно, далеко не ангел, но и не жестокий, циничный эгоист, которым она его считала когда-то. Он просто мужчина: красивый, мужественный, притягательный, способный совратить даже монашку одним своим пристальным взглядом и обезоруживающей, мальчишеской улыбкой. Адель слишком хорошо помнила, как она сама утонула в его сапфировых глазах с первой их встречи. С тех пор её сердце уже не принадлежало ей — им завладел он, точно так же, как вскоре овладел и телом, за одну ночь успев стать её первым мужчиной и отцом их маленькой дочки.

Сколько же они пережили в разлуке, когда оба изнывали от любви и тоски друг по другу, но судьбе было угодно вновь соединить их пути. И вот, он снова рядом с ней, стоит лишь протянуть руку — и она может коснуться его, он также нежно любит её, но между ними стоит преграда — его брак и её траур. И если траур рано или поздно закончится, то надежда Александра получить разрешение на расторжение брака весьма призрачна. А вдруг из Синода придёт отказ? Церковь крайне неодобрительно относится к разводам, иногда даже запрещает повторно венчаться. Что им делать тогда? Неужели их ждёт участь вечных любовников, жизнь во грехе? Это так жестоко…

Александр догадывался, о чём думает Адель: она никогда не умела убедительно притворяться и скрывать свои мысли. Вначале службы её личико светилось одухотворением, покоем и радостью, но потом она постепенно ушла в себя, пространно глядя на пламя свечи, которую держала в руке. Их совместное будущее выглядит для неё неопределённым и пугающим, из-за этого она так и тревожится, глупышка. Александр незаметно придвинулся к ней чуть ближе и наощупь отыскал её маленькую ладонь, нежно пожимая тонкие пальчики. Длинные, загнутые ресницы Адель тут же взлетели вверх, подобно невесомым крылышкам бабочки, а глаза взглянули на него со смущением и укоризной, но горячая ладошка всё же дрогнула в его руке, робко сжимая пальцы в ответ. Губы Александра тронула едва заметная улыбка.

Сейчас они стояли рядом, в церкви, невинно держась за руки, и скоро точно также предстанут перед алтарём, чтобы стать мужем и женой. Александр всем сердцем жаждал этого. Это нежное, прекрасное создание было предназначено ему небом, без всякого сомнения. Находиться подле неё и всякий раз сдерживаться, чтобы не стиснуть в объятиях, было просто невыносимо. Никогда прежде страсть так не сводила его с ума, как за последние три месяца, а особенно сейчас, когда Адель овдовела. Да, это неправильно, он ведь и сам ещё несвободен, но контролировать свои мысли и желания Александр был не в силах. Оставалось лишь мужественно скрываться ото всех, и терпеливо ждать.