Страница 16 из 20
Новая, кинематографически сдержанная манера поведения, сдержанная злость, сдержанная любовь. Графичность пластики, неразбросанность движений. Скупые интонации, ни одной улыбки – сплошная статика. И – победа!!!
Я рядом малозаметна, но все-таки делаю шажок в сторону от себя привычной: тоже сдержанная в интонациях, тоже неразбросанная в движениях, внешне менее бытовая, чем всегда: темный стриженый паричок, белый халат, белая медицинская шапочка, платье, графически вычерчивающее и облегающее фигуру, высокие каблуки. Пытаюсь загнать все чувства внутрь, кое-что удается. Я не лидирую в спектакле, но и не порчу его.
Именно в этой постановке впервые прогремело имя Папанова, игравшего Боксера, – сильная личность, спортивная фигура, сдержанность разъяренного быка и затаенность любви и боли. Никто, даже он сам, не ожидал, что будет так драматичен и так таинственно-притягателен. И всего этого добился Валентин Николаевич Плучек. Не давал нам «разыгрываться», углубляя наши чувства, и скрывал их за безынтонационностью, за бескрасочностью. Каждый из нас как бы проборматывал текст, он же нанизывал спектакль на внутреннее действие, на внутреннюю силу, подобную скрытой пружине.
Оформление – как на рекламном плакате: на белоснежных, графически изогнутых или вытянутых линиях (а декорации представляли собой геометрические фигуры, похожие на треугольники, с ярко очерченными сторонами) читалась каждая фигура действующего лица. Мы все как на ладони, поэтому мельтешить, суетиться было просто невозможно.
Огромный успех выпал на долю Плучека, Хикмета и главных исполнителей: Папанова, Зелинской, Менглета, Солюса, Архиповой, Ушакова, Александрова и мою. Естественно, не все были равно любимы в этих ролях, но все играли в едином ключе.
Играя в этом спектакле, я почувствовала, что становлюсь, не искажая своей природы, немножко другой актрисой, не такой, как хотел бы Плучек, но уже и не такой, какой любили меня Пырьев и Равенских. Для меня каждая роль, сделанная с В.Н. Плучеком, была хоть маленьким, но преодолением своих привычных сценических качеств, и я была благодарна ему за то, что с его помощью искала в себе новые внутренние качества.
Я не буду рассказывать подробно обо всех сделанных с Валентином Николаевичем работах. Остановлюсь лишь на нескольких, самых дорогих для меня.
Очень симпатичным, веселым, музыкальным был спектакль «Женский монастырь», где главные роли исполняли Андрей Миронов, Юрий Авшаров, Спартак Мишулин, Валентина Шарыкина, Наталья Защипина и другие. Я была (если помните сюжет) одной из жен и получала удовольствие от озорства, песен, острых положений, от хохота зрительного зала.
Очень любила я свою роль Даши в спектакле «Последний парад» Александра Штейна с музыкой и песнями Владимира Высоцкого.
Я помню, на читку пьесы Александр Петрович Штейн пришел с Володей, и когда подходил момент исполнять очередную песню, Володя брал гитару и пел. Его пение очень впечатляло, открывало какой-то неведомый для нас мир. Конечно, это был настоящий талант. Мы все влюбились в Высоцкого, почувствовали его душу. И когда мы пели его песни, всегда словно слышали голос с хрипотцой, но не смели подражать ему, так как считали это кощунством. В те годы мы даже не предполагали, какой легендарный человек так скромно сидел на наших репетициях.
Песни Высоцкого, бесспорно, украшали спектакль, поднимали его душевную тональность, вливали живую энергию. Моя гордячка и красавица (по пьесе) Даша очень много пела в спектакле. Я была счастлива этим, поскольку через песню можно передать слишком многое. Вообще романс, песня, музыка, как мне кажется, необычайно обогащают и актерскую палитру, и сам спектакль или фильм. Ведь большинство песен и музыкальных произведений пошли в народ с экрана или из спектакля. Не будь у меня в этой роли песен, как я могла бы выразить женственность, тонкость и гордость своей героини? Не знаю…
В конце 1960-х годов в нашем театре появился интересный режиссер, один из лидеров современного театра Марк Анатольевич Захаров. Сначала он поставил у нас пьесу Макса Фриша «Бидерман и поджигатели», а вторым его спектаклем было «Доходное место» по пьесе А.Н. Островского. Этот спектакль прозвучал в Москве очень мощно и был довольно быстро снят, потому что совершенно неожиданно оказался излишне современным, острым, захватывающим душу, предельно откровенным, к чему наше общество тогда не было подготовлено… Марк Захаров призвал нас напрочь забыть о бытовых приметах, играть лишь мысли и чувства; вернее, чувства не должны быть на поверхности, их надо прятать, а мысли должны доходить до зрителя.
Мы – артисты, занятые в спектакле, – были поражены внутренней подготовленностью режиссера, его предельной сдержанностью, за которой ощущалась огромная сила, нерв, пульсирующий в каждой минуте его жизни, отданной работе. Это была страсть, скрытая волевым и деловым началом. Мы сразу же поверили в нашего режиссера, и не было большей радости, чем понять его требования и постараться их выполнить. В наших сердцах загорались чувства героев: протест, негодование, надежда, вера в высшую справедливость. Воздействие этих чувств усиливалось повторами самых острых, самых мятежных мыслей Островского, облеченных в реплики персонажей.
Незабываема была тишина зрительного зала во время премьеры спектакля. Точно мы на тайном языке, от сердца к сердцу, говорили те истины, которые не произносились вслух. Каждый актер сумел найти новые, неожиданные краски.
На сцене было два круга, на них двери, ведущие в анфилады комнат. Круги вращались то в одном, то в другом направлении, постепенно освобождаясь от всех декораций, от мебели, от деталей, точно какие-то жернова перемалывали все вокруг, в том числе и людей, и в конце спектакля Жадов – Андрей Миронов – оставался один на один с публикой и произносил заключительные слова: «Всегда были и есть честные люди, которые идут наперекор устаревшим общественным условиям. Это нелегко, борьба трудна и часто пагубна, но тем больше славы для избранных, на них благословение потомства, без них ложь, зло, насилие выросли бы до того, что закрыли бы свет солнца».
И это было впечатляюще.
Я играла роль Анны Павловны Вышневской. Роль небольшая, но все-таки она была для меня огромным событием. И даже теперь, спустя десятилетия, радость причастности к этой большой и значительной работе театра живет во мне.
Репетируя с Мироновым Жадова, мне кажется, Марк Захаров нашел к этому характеру правильный ключ, он говорил о том, что это не герой, который произносит громкие фразы, хотя Жадова иногда играют как героя. Андрей Миронов был мягкий, человечный, в чем-то как будто неуверенный, как любой живой человек. И его ранимость, и его недоумение были трогательны и прекрасны. Даже побежденный жизнью, он оставался непобедимым в своей чистоте.
Итак, я играла тетушку Жадова Анну Павловну, которую в юности выдали замуж за богатого нелюбимого человека. Я боялась, как бы моя героиня не оказалась скучной. Мне очень помогло начало, мое первое появление, которое придумал Марк Анатольевич, – он точно подслушал, угадал мои смутные мысли об этой молодой женщине, попавшей в клетку.
Мой муж – Вышневской (превосходная работа Г.П. Менглета) – упрекает меня в том, что много дал мне, и я обязана ему за это отплатить.
Я – Анна Павловна – не могу больше этого слышать. Хочу вырваться из этих комнат, напоминающих клетки, и бегу через анфиладу, открываю одну за другой двери, точно птица, рвусь на волю. Зрительно, как бы со стороны я себе так и представляла эту сцену: едва освещенная анфилада комнат и бегущая в луче света легкая фигура женщины, все это сопровождается музыкой, движением сцены и дает ощущение попавшей в клетку птицы. А на нее, как бездушная неумолимая машина, надвигается муж, монотонно повторяя: «Я сделал для вас то-то и то-то, а вы…» Я сразу полюбила свою роль.
Когда Жадов рассказывал мне о том, как он любит Полиньку, я смотрела на него не с высоты далекого возраста, а как существо, которое жадно хочет такой же любви. Ведь этого чувства не дано было пережить Анне Павловне.