Страница 14 из 170
— Я буду вам очень благодарна, офицер О’Баннион. Заходите в любой момент.
Они вышли из офиса и медленно направились обратно, к эскалаторам.
— Ну-ну, — негромко проговорил Джосс. — В экий гадюшник мы попали.
Эван огляделся и тихо сказал:
— Когда придем в гостиницу, надо проверить насчет слежки.
— То есть? — удивленно воззрился на него Джосс.
— Здесь все напичкано камерами слежения. Не удивлюсь, если они напрямую передают и звук.
Джосс кивнул. Эван осторожный человек. Он и сам ощущал, что не должен говорить вслух все то, что у него на уме.
— Куда сначала? — спросил он. — В офис врача?
— Думаю, да. Я хотел бы посмотреть аутопсию.
Джосс достал визитку, посмотрел адрес, они пошли в справочную и выяснили, куда идти.
— Тремя уровнями выше, на середине местной магистрали давления, — сказал Джосс. — Очень приятный район, на полпути от атриума центральной магистрали давления.
— Странное место для морга, — сказал Эван, когда они поднимались по эскалатору.
— Начинаю подозревать, что это частное заведение, — откликнулся Джосс.
Так и оказалось. Это был жилой район, «небом» которому служило пустое пространство между двумя островами над ним. Дома представляли собой не простые кубики без окон, как на нижних уровнях, а утопали в зелени садиков, огражденных высокими стенами с двойными дверями. На некоторых были дорогие бронзовые таблички с именами хозяев, на некоторых не было ничего. На той, которую они искали, была простая пластинка из анодированного серебра с надписью: «Часы работы морга от 8 до 17 с понедельника по пятницу».
— А если кто-то умрет в субботу? — пробормотал Джосс.
— Записываются в очередь, — сказал Эван. — Или сваливают прямо у стенки. Или соседи разбирают на удобрения. — Он заглянул через проулок в садик соседнего дома. — Красивые яблони. Таких не вырастишь без навоза или органического удобрения. — Последние слова он особенно подчеркнул, и Джосс даже хрюкнул.
— Тихо, — сказал он и нажал кнопку домофона.
— Да? — ответил раздраженный голос.
— Доктор Орловски, это Глиндауэр и О’Баннион.
— А…
Дверь со щелчком отворилась. Они вошли в ворота и очутились в пустом дворике, мощенном камнем и огражденном каменными стенами. Или тем, что казалось камнем. Джосс подозревал, что это скорее всего композит, хотя на ощупь он оказался холодным. Интересно, каков у него состав. В одной из стен была дверца с надписью «Морг». На двери справа никакой надписи не было. Через стену перевешивались ветви деревьев и лозы.
— Дама или тигр? — спросил Джосс.
— Что? Да не темни ты…
— Ты еще не видел, как я темню, — заверил напарника Джосс, направляясь к двери морга. — Подожди, еще увидишь. Добрый день!
— Входите, — раздался голос врача. Джосс толкнул дверь.
За дверью была большая чистая медицинская лаборатория, повсюду — нержавеющая сталь, кафель и несколько больших столов посередине. На одном из них лежала женщина, умершая на административном острове. Доктор Орловски стояла, склонившись над телом. На ней были резиновые перчатки, передник и маска, в руке — скальпель.
— Я не думала, что вы придете так быстро, — небрежно бросила она, не поднимая головы. — Посидите немного, джентльмены. Мне нужно еще кое-что проверить.
Эван сел на скамеечку у стены, с интересом уставившись на старинную гравюру «Анатомии Грея», висевшую на стене в рамочке.
— Центральную нервную систему смотрите? — спросил Джосс.
Она на мгновение оторвалась от работы и глянула на него.
— Угу. Вы фельдшер или что-то в этом духе?
— Химик-органик, — ответил он.
— Ага. Как там вы себя назвали? Джосс?
— Да.
— Очень рада. А как зовут вашего большого друга?
— Эван.
— Кроэсо, — сказала врач. Эван удивленно поднял взгляд. Орловски рассмеялась. — Мой шурин валлиец. Вы никогда не встречались с таким наркотиком?
— Нет, — ответили они оба.
— Ну, так познакомитесь, — сказала Орловски, — и тысячу раз пожалеете о своем знакомстве. Известные наркотики, вроде крэка или лонгласта, по сравнению с этим — все равно что сода.
— Вы говорили, что он называется два-гидро-шесть-пропало-метенпардразин, — сказал Джосс.
— Да. Вся разница именно в этих функциональных группах. — Она посмотрела на Эвана, отбрасывая в сторону какой-то мокрый пурпурный шматок. — Не стану утомлять вас деталями. Но после долгого применения наркотик делает часть нервной системы невосприимчивой к обычным химикатам, влияющим на нервные рецепторы, которые управляют такими вещами, как функции коры головного мозга — памятью и логикой. Этот наркотик имеет тяготение к месту, в котором пересекаются функции правой и левой половин головного мозга.
— Химические рецепторы и их расположение в мозгу работают как ключ и замок, — пояснил Джосс Эвану. — Некоторые из них выбирают определенное место и выказывают такую предрасположенность к нему, что блокируют доступ химических веществ, предназначенных именно для этого «замка». Некоторые из них разрушают это место, так что предназначенные для него химические вещества вообще не могут потом к нему поступать.
— Ради бога, я читаю «Сайнтифик Америкэн», — проворчал Эван. — Не надо мне проповедей. Просто ответьте на вопрос — зачем человек принимает подобную дрянь?
— Этот наркотик вызывает гиперпроцесс, — сказала врач.
— То есть?
Орловски сделала надрез, с любопытством посмотрела на кусочек ткани, взяла его и отложила в сторону.
— Он ускоряет скорость передачи нервных импульсов в «белом веществе». И временно увеличивает степень взаимосвязи нейронов в ассоциативной сети, — добавила она, глядя на Джосса, который открыл было рот, чтобы заявить, что такое невозможно без появления дополнительных нервных соединений.
Врач сделала еще один надрез.
— Это изменение виртуальное и временное, — сказала она, — в чем, собственно, и состоит проблема. Сам наркотик привыкания не вызывает, но эффект…
Она отвернулась, достала из стальной кюветы на соседнем столе с колесиками пилу для кости и склонилась над черепом умершей. Эван поморщился от дребезжащего звука.
— Когда вы принимаете терапевтическую дозу наркотика, то получаете доступ к большей части своего мозга. Используете ее эффективнее, чем прежде. Возвращаются забытые воспоминания. Логические функции срабатывают быстрее. Все мыслительные процессы ускоряются в десять, а то и в сто раз в зависимости от вашего персонального отношения к этому реактиву. Некоторые более предрасположены к этому химикату, чем другие. — Послышался громкий хруст. — Вы никогда не занимались анатомией? — спросила она.
— Это входит в нашу подготовку, — ответил Джосс.
— Тогда подойдите и посмотрите. Эмоции, — сказала она, снимая верхушку черепа, словно ермолку, — усиливаются не в такой степени, как отчужденность. Это интересно в научном смысле, но поди раскопай! Не подадите вон тот отсос? Спасибо. Ножная педаль с вашей стороны.
— А где ваш ассистент? — спросил Джосс.
— У меня его нет, — ответила врач. — Мне урезали финансирование. Вот здесь, пожалуйста. Этот кусочек. Да. — Она взяла еще один нож и сделала надрез, затем другой и достала тонкий белый срез ткани.
— Вот, — сказала она, — тут пересечение ассоциативной сети мозга. Эта ткань должна быть губчатой, серо-белой. Посмотрите. — Она отщипнула кусочек среза. — Посмотрите на белое месиво вот здесь. Это остаток чрезмерно стимулированной миелиновой оболочки. Она не предназначена для того, чтобы передавать нервные импульсы с такой скоростью, как ее заставлял наркотик. Этот остаток создает сопротивление ускоренной передаче импульсов.
— Я бы хотел узнать о физических симптомах, — сказал Джосс. — Конвульсии и все в таком роде.
— Наркоман, — сказала Орловски, — никогда не живет долго. Конвульсии начинаются, когда наркотик принимается в умеренных дозах. Но никто никогда не останавливается на этом.
— Понятно, — помотал головой Эван. — Если вы можете усилить ваши мыслительные способности в десять-двадцать раз, то каковы же ощущения, когда вы начинаете снижать дозу?