Страница 83 из 92
— Махой! Учитель… — кричит он голосом, полным ужаса и отчаяния. — Мой бедный учитель, ты спасал бесценное сокровище — свою летопись. Как же я не понял этого сразу! Как мог я допустить!.. Почему я не бросился в костер! О, я ничтожный…
Махой лежал с закрытыми глазами, почти нагой, со следами страшных ожогов на теле. Он тяжело дышал, и Аспанзату казалось, что вот-вот прервется его дыхание.
— О бедный мой учитель, очнись! — умолял юноша, склонившись над беспомощным телом старика. Он брал в руки его голову, прислушивался к неровному дыханию, касался его плеча. — Это я, Аспанзат! Скажи, как вернуть тебе жизнь?
— Дай ему воды, — посоветовал пожилой воин, — да вот возьми немного масла, смажь ожоги… Зачем старик бросился в огонь? — спросил он сочувственно.
— Старик спасал свою летопись. Он долгие годы писал ее. В ней мудрость целой жизни. Разве он мог смотреть, как ее сжигают!.. Мой учитель… — Голос Аспанзата прерывался, слезы душили его. — Мой учитель был знаменит в Согде своими бесценными трудами. Кто же позволил все это сжечь! За что?
— Я попробую помочь старику, — сказал пожилой воин.
Он подбежал к костру и стал палкой разбрасывать горящие сучья, топтать ногами золу. С трудом извлекал он обрывки обгоревшей кожи.
— Что ты делаешь? — удивились молодые воины. — Ведь начальник приказал сжечь это!
— Вам приказали сжечь бумаги афшина, а вы, невежественные люди, сожгли летопись мудреца! Зачем вы это сделали?.. Сколько раз вам говорили о том, что мудрость каждого народа принимается нами как дар! Мы призваны собрать воедино крупицы мудрости разных племен. Не для того ли нас призвал к битве великий пророк Мухаммад! Вы уподобились глупым жеребцам, которых выгнали на пастбище и позволили им резвиться…
Старый воин с презрением бросал слова упрека. Тщательно собрав обрывки обгорелой кожи, он подал их Аспанзату:
— Отдай старику, пусть не печалится. Его никто не тронет — я не позволю.
Аспанзат только кивнул в знак благодарности. Он старался вдохнуть жизнь в немощное тело старика. Смазав ожоги маслом, он дал Махою немного воды. Старик приоткрыл глаза и, узнав Аспанзата, протянул к нему руки. Кисти рук были покрыты красными волдырями. Каждое движение причиняло невыносимую боль.
— Я хотел спасти свою летопись… — прошептал едва слышно Махой. — Все сгорело! Пропали мои труды!..
— Костер погашен. Кое-что спасли. Не печалься, мой учитель! Я все сделаю. Только научи меня, как залечить твои раны…
— Я слишком стар, сын мой. Меня уже не спасешь… — Махой умолк. Казалось, жизнь покинула его, только израненные руки ласково касались рук Аспанзата.
— Мой добрый учитель, не покидай меня, сжалься!.. — Юноша склонил голову на грудь старика и повторял бесконечно много раз: — Сжалься! Живи, мой добрый учитель!..
Люди в чалмах и бурнусах с любопытством смотрели на обгоревшего старика и на юношу, который содрогался от рыданий.
— Ты будешь жить, мой учитель! Мы уйдем в горы и вместе возродим твою летопись…
Аспанзат смотрел в обескровленное лицо учителя, прислушивался к его дыханию. Махой едва заметно шевелил губами. Юноша смог только уловить слова:
— Пиши, сохрани…
Это были последние слова Махоя.
Аспанзат на коленях долго читал молитвы, которыми маги провожали в последний путь согдийцев. Воины-арабы не подходили к ним. Они предоставили юноше самому распорядиться телом старика.
И снова Аспанзат пошел искать Кушанчу. Судьба отца, матери и любимой девушки, казалось, зависит от того, как скоро он их найдет. Вблизи горы Магов, на тропе, ведущей в Панч, он увидел группу женщин, которых вели воины ал-Мусейяба. Они медленно шли той же дорогой, которая всего несколько дней назад сулила им счастье и благополучие. Стоны и рыдания надрывали сердце. Аспанзат решил, что у этих женщин он узнает о судьбе Кушанчи и Чатисы. Он понимал, что, если подойдет к ним, его тотчас же пристрелят. Надо было перехитрить врагов, пока они так медленно плетутся по этой тропе. «Что делать?.. Осени меня, добрая Анахита!»
Аспанзат остановился в нерешительности. Если он выйдет из-за кустарника и его увидят, то участь его будет решена. Нет, он не должен им показываться. Он должен… О, придумал! Хорошая мысль пришла ему в голову. Очень хорошая! Скорее назад! Вон там, в лощинке, он видел убитого… А может быть, не убитого, только раненого. Но это не имеет значения. Надо скорее добраться туда, нужно взять у него бурнус и саблю. Стоит ему облачиться в эту одежду, как он сможет подойти к женщинам и узнать все, что ему нужно. Важно лишь обмануть охранников, нужно, чтобы они приняли его за своего.
Аспанзат как безумный бежал к той лощине, где видел распростертого бедуина. Он отлично помнил, что тот лежал, раскинув руки. Нет, нет, он не спал! Он был мертв. Скорее, скорее, Аспанзат!.. Где же лощинка? А может быть, ничего этого не было? Тебе, верно, показалось, Аспанзат! Ведь нет лощинки, нет бедуина! А женщины уйдут, и негде больше узнать… Не теряй мужества, Аспанзат, ищи — ты найдешь! Вон там за фисташковыми зарослями… Вот и лощинка. Он здесь, бедуин. Он мертв. Бери бурнус, надевай его скорее! Беги!..
Аспанзат бежал, сердце колотилось в груди. Но вот и женщины. Он остановился, чтобы перевести дух, припомнил арабское приветствие и подошел к охранникам уже без страха, зная, что те примут его за своего.
— Во имя Аллаха, с хорошей добычей! — приветствовал Аспанзат охранников, которые шли с обнаженными саблями в руках.
— Откуда ты, брат? — спросил один из охранников. — Куда идешь?
— Я догонял вас. Мне поручено увести в крепость двух рабынь. Я знаю их язык, поговорю с ними. Надо взять умелых, к работе не ленивых.
— Возьми, раз велели.
Он побежал вперед, чтобы рассмотреть толпу. И он увидел их. Они шли, взявшись за руки. Столько скорби было в их облике, что Аспанзат с трудом сдержался, чтобы не крикнуть! Он подскочил к ним, схватил за руку Кушанчу и едва уловимым движением глаз дал понять, что надо молчать. Он потащил их по тропе, посылая проклятия, которые запомнились ему в пустыне. Они бежали вместе с ним, молча, в каком-то оцепенении, не понимая, как все это случилось. За выступом скалы они остановились. И Аспанзат стал спрашивать о Навимахе. Рыдания несчастных женщин были ему ответом. Навимах погиб от вражеской стрелы. Они хотели отдать ему последние почести, но их схватили.
— Сын мой, я не могу жить, пока не воздам должное памяти твоего отца. Разве был на свете человек более благородный!..
Обняв мать, неутешно рыдала Кушанча.
— Мне ничего больше не нужно в жизни — я хочу только найти Навимаха. Я хочу проститься с ним…
Чатиса опустилась на колени и, обняв ноги Аспанзата, молила его так, как молят о спасении жизни.
— Пойдем, мать! — сурово сказал Аспанзат. — Пойдем к ущелью Кум, мы найдем отца. Мы выполним свой долг…
Они долго шли молча. Им никто не встретился на пути, и каждый из них думал лишь о судьбе Навимаха. Они забыли о грозящей опасности. Но, подходя к ущелью Кум, они услышали те же крики и стоны, ту же ненавистную речь, которая преследовала их все утро этого злосчастного дня. Были слышны крики и причитания людей, которых угоняли воины ал-Мусейяба.
Женщины остановились в нерешительности. Но Аспанзат вдруг схватил обеих за руки и потащил по крутой, отвесной скале вниз, к реке.
— Прости меня, мать, прости и ты, Кушанча, я должен сохранить вам жизнь, а потом я вернусь сюда и выполню свой долг перед отцом!
Они спускались все ниже и ниже. Вот и берег реки.
— Скорее в воду! Не бойтесь валунов. За мной!.. Мать, не отставай!.. Кушанча, я держу тебя, ты не утонешь, не бойся!.. Мать, не отставай!.. Не бойся, Кушанча… На том берегу мы будем в безопасности. Сейчас уже никого нет на реке. Они не смотрят сюда, не стреляют…
— Я не могу больше! — стонет Чатиса. — Я… — Она без сил останавливается у валуна.
— Аспанзат, помоги ей взобраться на камень, — кричит Кушанча.