Твердый сплав
(Повесть)

— Да? — Это у Фролова прозвучало как-то чрезвычайно по-детски, и он смутился. А он-то не решался говорить при этом человеке!

— Дело, товарищ подполковник, вот в чем: мне нужно выяснить, где Похвиснев провел один-единственный день. Может быть, он в тот день фотографировал; если так, то это мне крайне поможет.

Пылаев понимающе кивнул головой:

— Ну, предположим, это так. А если нет?

— Нет — так нет. На нет и суда нет, товарищ подполковник.

Комендант вернулся и передал Пылаеву ключ.

— Можно идти. Мы с Похвисневым за пленкой спустимся. Вы позвоните в кладовую, когда отпустить его…

В лаборатории было душно, над столом горела яркая лампа. Пылаев вошел первым и сразу взялся за ручку шкафчика, висевшего на стене.

— Думаю, пленку он здесь держит. А бумага у него в ящике… Так и есть.

Пылаев взял завернутый в черную бумагу цилиндрик. Развернув его, он поднял пленку к свету и просмотрел.

— Нет, одни чертежи…

Для Пылаева фотолаборатория была новым, еще не обследованным участком. Взглянув на первую пленку, он сразу понял, как много о работе института можно узнать из этих кадриков. Правда, выносить их нельзя, пленка учитывается, фотокопии делаются по точному списку, но… Нет, этот участок явно выпущен из поля зрения. Это, конечно, ошибка, ее надо немедленно исправить.

Фролов не просматривал те пленки, которые Пылаев откладывал в шкафчик. Пылаев пока что не дал ему ни одной. Но вот он протянул моментально свернувшийся рулон.

— Тут, кажется, что-то есть.

Нет, это было не то, что искал Фролов. Правда, Васильеву он узнал на нескольких снимках. Но она была снята на сцене, в роли. Такие же кадры встретились еще на восьми пленках, которые Пылаев показал Фролову. Фролов напряженно ждал, но Пылаев закрыл шкафчик.

— Всё. Ну, что? Не нашел?

— Да, нет ничего интересного.

— Подождите, не опешите. Наверное, еще где-нибудь есть пленки.

Они заглянули в ящики. Фролов подумал: «Можем засветить бумагу… A-а, ладно, надо же посмотреть везде». Но они так и не нашли больше пленок. Вдруг Фролов обратил внимание на несколько мокрых снимков, лежащих в оцинкованном баке. Туда бежала из крана струйка воды.

— Товарищ подполковник, видите — свежие отпечатки? С какого же негатива они сделаны?

— Как это мы с вами раньше не догадались? Вон в увеличителе пленка заложена.

Он выдвинул рамку.

— Да, вот тут опять для вас. Ну-ка!

Фролов медленно двигал пленку перед глазами.

Вот Васильева в профиль. Портрет. Она в меховой шапочке. Видно, на улице снято. Еще она… Ага, машина на дороге у заснеженных сосен. Где это они могли быть? Не поймешь… Вот еще. Васильева варежкой сбрасывает снег с какого-то камня. Камень-то вроде видел где-то. Подожди, подожди… Ведь это тот камень, возле чайной, что на развилке. Вернее не камень, а что-то вроде памятника или знака, сложенного из нескольких камней. Он такой пирамидкой сложен. Ну да, он. Значит, Похвиснев с актрисой были на Северном шоссе? Может, они и в чайную заходили?

— Удача?

— Не совсем еще. Но, кажется, кое-что нашлось… Спасибо, товарищ подполковник.

— Да вроде не за что. Взаимообразно. Я милицию тоже теперь кое за что поблагодарить должен.

— Все равно — большое спасибо… А кому нужно звонить?

— Не беспокойтесь, я сейчас сам позвоню. До свидания.

Пылаев пожал руку Фролову и пошел по коридору.

Остервенелый ветер бросал в лицо колкие крупинки снега. Фролов гнал мотоцикл на предельной скорости, почти навалившись грудью на руль. И все-таки эта сумасшедшая езда по скользкому шоссе не мешала ему размышлять: «Кажется, я эту чайную знаю. В феврале, в сильный мороз, я заезжал туда погреться. Там еще официантка на десятиклассницу похожа — косичка, локотки острые… Но надо убедиться. Да и расспросить не мешает… Ах, Похвиснев, неужели это ты? Сколько же нервов я из-за тебя испортил!»

Через час Фролов остановил машину возле голубого здания чайной. Он не спеша слез с седла, спрятал ключ и поднялся по ступенькам. Из открывшейся двери на него пахнуло теплом и вкусным, домовитым запахом.

— Здравствуйте, хозяева!

— С добрым утром, товарищ начальник! Чего так рано? — Буфетчица узнала Фролова.

— Все по службе, дорогая. Чем угощать будете?

Фролов подошел ближе к стеклянной витрине.

— Хорошо, я чаю выпью. И вот конфет этих.

— А покрепче чего не желаете?

— Нельзя. Я на службе. Знаете, что такое служба? То-то… А вы со мной за компанию?

— Люся! Вера! Идите, будем с товарищем капитаном чай пить. Мы же еще не завтракали.

Девушки-официантки показались в дверях… Та, что была похожа на десятиклассницу, улыбнулась Фролову и спросила у буфетчицы:

— Анастасия Семеновна, может мы самоварчик принесем? Как раз закипел…

Вчетвером они пили чай со свежими ватрушками.

— Зачем вы к нам наведались? — полюбопытствовала буфетчица.

— Да так, ехал мимо. Дай, думаю, зайду, больно тут симпатичные люди работают.

— Будто все уж и симпатичные? — спросила буфетчица. — Признавайтесь лучше, какая вам из наших девушек нравится.

— Все нравятся. Садитесь в мотоцикл: кто поместится — всех увезу.

Хлебнув горячего чаю, Фролов перевел дух и потом, посерьезнев, сказал:

— Откровенно сказать, я к вам, конечно, не случайно приехал. Вы хорошо помните воскресенье, что было в начале месяца? Позапрошлое воскресенье.

Анастасия Семеновна задумалась, поставила блюдце на стол.

— Не очень-то. Ну-ка, девушки, помогите.

Люся-«десятиклассница» переспросила:

— Позапрошлое? Я, кажется, помню. Ко мне ведь как раз Василий приехал. Днем зашел, а потом дома ждал. Год не виделись, с тех пор как его в армию взяли…

Фролов похлопал ладонью по столу.

— Вот-вот… Значит, помните? А не заходили ли к вам в чайную тогда двое — он и она? Он одет так: пальто светлое, широкое, с поясом, кепка каракулевая, ботинки на толстой подошве. У него еще усики маленькие, щеточкой. Ну, а она — губы такие яркие, волосы крашеные. Оба приехали в машине. А?

Люся покусывала губу:

— Нет, за мои столики такие, кажется, не садились…

— Вера, а ты что скажешь?

— Он еще с фотоаппаратом был, — напомнил Фролов.

— С фотоаппаратом? — Вера обрадовалась. — Так бы и сказали. Да, да, были такие. Тоже чай пили. Сто пятьдесят вишневки взяли. У меня где-то в блокноте и запись даже есть.

— А я машину их помню, — добавила Анастасия Семеновна. — Я как раз на крыльцо вышла скатерть стряхнуть, а они тогда около дома фотографировались. Она, женщина эта, у камня стояла…

— Куда они поехали? — Фролов уже не сомневался, что это был Похвиснев.

— Как — куда? В город поехали… Еще стаканчик, товарищ начальник?

— Спасибо, не могу… Еще один вопрос: на следующий день на шоссе, в двадцати километрах, нашли колхозницу. Помните?

— Степановну из «Красной зари»? — ахнула буфетчица. — А как же! Теперь уж и я все вспомнила. Были такие, были!

Больше Фролов спрашивать ни о чем не стал. Все ясно. Значит, не зря Похвиснев менял крыло, не случайно Васильева специально Подчеркнула, что в то воскресенье она была «у подруги, здесь, в городе». А то, что посты при въезде в город их машины не видели, — так это дело простое: дать круг и вернуться с другой стороны.

Пока оформили документы и получили разрешение на арест, прошло два дня. Поздним вечером на третий день Фролов вместе со следователем, управдомом и милиционером позвонил у дверей квартиры Похвиснева. Им открыла немолодая женщина, видимо мать:

— Боря со вчерашнего дня не появлялся. Я так волнуюсь!

Фролов и следователь отпустили управдома и поехали в институт. Вахтер подозрительно посмотрел на них, но когда следователь показал ему удостоверение, понимающе кивнул: «К коменданту? Проходите. Велено пропускать из милиции…».