Новая Ты

– А телефончик у Эми Минет ты записал до того, как она опустилась на колени, или после?

– У меня в штате четыре женщины-сценариста, а спал я только с двумя.

– С кем ты спал: с Эми Губошлепкой или с Эми Автором?

– Это личное, – огрызается он. – Ни с кем. Прекрати!

Но у меня еще много вопросов.

– А Эми Автор-один в курсе, что есть Эми Автор-два?

– Слушай, завязывай и бери деньги. Хватит издеваться.

– Кто лучше отсасывает: Эми Автор-один или Эми Автор-два?

– Не знаю. Они из моего клуба анонимных алкоголиков. Я ходил туда пару раз.

– Полагаю, с Эми Водярой и Эми Текилой ты не там познакомился.

Смешная получилась шутка. А он упорствует:

– Чувак, я не врал этим девушкам. И никого не принуждал. Ну сколько можно… Прекрати!

– К Эми Белладжио ты приземлился после того, как взошел на борт к Эми Американские авиалинии?

– Отвали. Надоел. Всё. Довольно!

– Заткнись, Хендерсон. Это не твое шоу. Или ты еще не понял?

Из наушников доносится вкрадчивый голос Фрэнка Валли. Хендерсон снова орет и бьется. Я ищу Эми Чернику. И нахожу – с болью и обидой. Моя девочка в его телефоне. Между Эми Черепашки ниндзя и Эми Чесотка. Хочу убить ее. Убить Хендерсона. Набираю номер и слышу знакомое «данный номер отключен». Стерва!

Хендерсон покраснел, взмок и остервенел. Угрожает и требует, чтобы я его освободил, а всего минуту назад заискивал и сулил золотые горы. Ну как тут верить людям? Неудивительно, что Эми сбежала именно сюда, в город лжецов.

Ищу в его телефоне переписку с Эми Черникой, еле сдерживаясь, чтобы не отшвырнуть это средоточие мерзости, гадости, низости и порока. Меня возмущает, как бессовестно Хендерсон пользуется своей популярностью. Уверен, даже Джек Николсон никогда не позволял себе такого, и Пол Ньюман не писал: «Приезжай с двумя подружками. Хочу посмотреть, как вы отлижете друг другу». Ужасно. Но ужаснее всего, что его просьбы беспрекословно выполняются. Девушки приезжают. Привозят подружек. И так далее. Гнусно, отвратительно, тошнотворно. Это не Билл Клинтон, пылко влюбленный в стажерку, и не Хью Грант, смущенно клеящий трансвестита на Голливудском бульваре; это один из самых желанных мужчин Америки, бесстыже тешащий свое эго. Трахает всех подряд и даже не трудится потом отвечать на сообщения своих «жертв» о том, какой классный и огромный у него член. Бессердечный нарцисс, которого привлекает лишь новизна. В своем дебильном шоу он высмеивает нашу старую добрую культуру, а потом приходит домой, включает «Парней из Джерси» и перебирает фотки бывшей.

Умоляет дать ему глоток воды… С удовольствием! Выключаю музыку и поднимаюсь с кресла.

– Верь мне, брат, – бормочет он. – Этот город кого угодно сведет с ума. Я помогу тебе. Мы все уладим. Если ты хочешь попробовать себя на телевидении… Если дело в этом – считай, все уже решено.

Хорошо, что я позаботился обо всем заранее. Он пробуждает в женщинах все самое ужасное, и его пятнадцать минут давно истекли. Беру бутылку и заливаю наркотическую воду прямо ему в глотку. Он кашляет и отплевывается. Но пьет. Много. Зрачки сужаются, дыхание замедляется, глаза закатываются. Надеваю ему на голову мешок для мусора. И иду в ванную, чтобы списать названия косметических средств. Всем он запомнится как ведущий идиотского ток-шоу, а мне – как парень, который заставил меня задуматься о состоянии кожи лица. И еще я, конечно, помню, что надо срезать кабельные стяжки.

Когда я заканчиваю дела в ванной, он уже мертв. Произношу заупокойный кадиш – без сожаления и грусти: Хендерсон прилично наследил в этом мире. Хорошо, что ушел рано, а то еще заразил бы ЗППП какую-нибудь подающую надежды звездочку с низкой самооценкой, или обрюзг бы, поистрепался, вылетел к чертям из своего дебильного шоу и скатился на самое дно. А что? Банальная физика: чем выше вскарабкаешься, тем больнее падать.

На первом этаже воняет гуакамоле и пивом. На портрете Джона Белуши висит кусок пиццы. Везде грязь. Ублюдки! Все до одного. Но я, как ни странно, благодарен судьбе за то, что люди – свиньи. Натягиваю перчатки, собираю бокалы со следами губной помады, забытую одежду, лифчик, тарелки со сладостями и отношу все наверх, чтобы судмедэкспертам было над чем поработать. Отпечатков пальцев хватит на классическую голливудскую оргию (с кровавым концом). Надеваю наушники (они теперь мои) и оставляю в комнате играть «Парней из Джерси». Пусть весь мир узнает: дома Хендерсон слушал совсем не то, что навязывал всем на своем шоу. У модного бога было старое сердце. Прихватываю пару новых футболок с бирками и отправляю пустое сообщение с его аккаунта в «Твиттере».

И оно взрывает соцсети. Люди лайкают и пересылают его, хотя это ничто. Пустота. Видимо, она дает простор для чужих проекций. Заумные культурные критики станут детально анализировать эту чушь в модных онлайн-журналах. Парень, который выкладывал в Интернет каждый свой чих, отправил пустой твит за минуту до смерти. Символизм! Его трагическая кончина всколыхнет массы. Так что ему еще повезло. Если рай все-таки существует, он, скорее всего, попадет туда, несмотря на все те гадости, что болтал про меня.

Спускаясь с холма, покупаю и скачиваю на свой «Айфон» «Парней из Джерси». Дорога предстоит длинная, и хорошая музыка мне не помешает. Мы созданы для ходьбы – не для бега, не для великов, не для пеших прогулок. Ходьба – это мыслительный процесс. Она позволяет отточить мысли и переварить эмоции.

Я так и не убил Эми, зато я ее нашел. «Сохо-хауз»! Ну конечно. Мог бы и сам догадаться, что она двинется на запад. Ее тянет запах денег и славы. Она как больное животное, которое само не знает, куда тащится, но остановиться не может. Ничего, я ее остановлю. Скоро. Только приму душ и отдохну немного.

Сворачиваю на Бронсон-авеню. Еще так рано, что на улицах никого, кроме нескольких любителей бега. Тянет зайти в «Кладовку», но я и так постоянно там торчу. Пора что-то менять. Перехожу через дорогу. Впереди уже виднеются «Голливудские лужайки».

Из-за угла выскакивает патрульная машина с мигалками. Резко тормозит. Оттуда выпрыгивает коп и наставляет на меня пушку. Я аккуратно ставлю пакет на тротуар и медленно поднимаю руки.

Поймали!

14

Бледный кусок дерьма по имени офицер Робин Финчер срывает с моей головы наушники. У него мерзкие светлые волосы, которые лучше прятать – под шлемом, под фуражкой, да под чем угодно. Близко посаженные глаза – сразу видно, предки были не слишком разборчивы и трахали кого попало. Кожа грубая, щетина торчит – такому даже притирки Хендерсона не помогут. Все-таки как несправедлив мир!

– Заткнулся и лицом к стене!

Я не знаю, зачем ему мои наушники. И как он меня нашел. И что ему вообще известно. Зато я знаю, что у меня в пакете майки Хендерсона. А это улика.

– Отвернулся!

Я подчиняюсь. Солнце, бледное и зловещее, как зомби из ужастика пятидесятых, медленно разгорается, подкрадывается, тянется своими культями к моему лицу. Сводит желудок, ладони покрываются по́том. Сейчас я сработал чисто. Не оставил никаких отпечатков пальцев. Или кружек с мочой.

– Офицер, – начинаю я, изображая невинность (пусть еще попробуют всё доказать!), – в чем дело?

Финчер, тяжело топая, отходит к машите.

– В том, что ты конченый ублюдок. Так что заткнись и жди!

Про убийство миллионера из Лос-Фелис ни слова. Потом он возвращается, заламывает мне руку (я уверен, это противозаконно!) и требует:

– Водительское удостоверение.

Подчиняюсь. Он фыркает:

– Нью-Йорк!

Я беззвучно выдыхаю, стараясь не показывать своего облегчения. Это не из-за убийства. Иначе меня уже давно скрутили бы и заковали в наручники, а не высказывали претензии об отсутствии местной прописки. Уровень адреналина падает, я постепенно начинаю приходить в себя.

– Разгуливает тут, как у себя дома…

Вот из-за таких ублюдков и падает престиж полиции. То ли дело офицеры на Род-Айленде – сама вежливость и выдержка. Этого урода надо оштрафовать, чтобы не порочил честь и достоинство хороших копов, соблюдающих правила и рискующих своей жизнью.