Новая Ты

Мы уже почти на месте, а я все еще не решил, как убрать Эми.

Ублюдок один:

– Американцам не хватает чувства юмора, чтобы понять «Парки и зоны отдыха».

Ублюдок два:

– «Паркам и зонам отдыха» не хватает американскости, чтобы быть понятым американцами.

Ублюдок три:

– Я бы вдул Эми Полер.

Ублюдок один:

– Я бы отполировал Эми «дуло».

Келвин:

– Это потому, что она твоя Полерная противоположность?

Он вконец окосел от кокаина.

– Джо-бро, давай расслабься. Ты же больше всех рвался на вечеринку. Веселись! Многие убить готовы, чтобы попасть туда. А тебе повезло.

Петляем по холмистой дороге. Этому городу не хватает строгости. Не хватает жесткой руки, которая выбьет дурь из понаехавших ублюдков и выровняет улицы. Водитель, сдержанный и невозмутимый, напоминает маньяка из фильма ужасов. Сейчас свернет куда-нибудь и всех нас прикончит, а полиция даже искать не станет: мало ли в Эл-Эй пропадает идиотов! Безрадостный, страшный город. Поднимаемся все выше и выше, а эти придурки никак не уймутся. Обзывают Челси Хэндлер сукой, Джимми Киммела – продажной сволочью, Джимми Фэллона – везучим ублюдком. Да кто они такие, чтобы поливать хороших комиков грязью? Да как они… Что, уже приехали? Так себе местечко. Обычные холмы. И чего все так сюда рвутся? От резкого подъема у меня закладывает уши. Надо было ехать одному: сначала все разведать, составить план. Я ожидал увидеть звездные райские кущи, нависающие над «Шато-Мармон», а попал в хипстерскую тусовку, где бездельники в модных шмотках делают вид, что им нужна не роскошь, а просто «комфортное место для расслабленной жизни».

Срабатывает напоминалка: половина одиннадцатого. Пишу Дилайле:

«Нарисовались срочные дела. Поужинать не получится, давай просто выпьем. Не пропадай».

Тут же прилетает ответ:

«Даже лучше! Жду звонка. Выпивку могу принести с собой».

Что же это такое? Есть ли вообще в этом мире нормальные женщины? Мне попадаются либо дуры, начисто лишенные самоуважения, как Дилайла, либо неисправимые, прожженные эгоистки, как Эми. Одновременно их двоих я не выдержу, поэтому переключаю телефон в режим полета. Машина тормозит. Приехали. Водитель заявляет, что не сможет развезти нас по домам, и отчаливает (счастливый засранец!), а у меня пересохло во рту, стучат зубы, и жмут севшие трусы (сушилки в «Голливудских лужайках» никчемные).

Следую за своими ублюдочными попутчиками в дом, в котором «в конце девяностых какое-то время жил Бобкэт Голдтуэйт», сыгравший злодея Зеда в «Полицейской академии» (да какое мне дело!). На распахнутых воротах – камера наблюдения (а вот это интересно) и надпись «Покажите язык – я муляж». Смешные эти калифорнийцы, думают, что огульная бесшабашность – круто, а разумная предосторожность – отстой. Что ж, мне это только на руку.

Пересекаем заросший газон, где хипстеры лениво делают селфи и болтают о Мекке. Подходим к огромным резным дверям из красного дерева (это дворец, что ли, мать его?!), называем пароль, и нас впускают в дом. Пахнет эвкалиптом, огурцами и деньгами. Эми не видно. Прижимаю к себе пакет.

– Расслабься, – тянет свое Келвин. – Глянь, сколько бабла у лорда Хендерсона. Впечатляет?

Он уходит искать свое божественное гуакамоле, а я падаю на кушетку – на чертовски удобную и мягкую кушетку. Давно я не бывал в столь приятном месте. Мне тут нравится. И это бесит! Имей я деньги, завел бы себе точно такой дом. Поверить не могу, что Эми – подружка Хендерсона. Живет здесь в неге и роскоши, а я-то, дурак, думал, что она будет ютиться в какой-нибудь вонючей дыре вместе с другими начинающими актрисками… Подступает тошнота. Поднимаюсь. Не могу сидеть, зная, что она отсасывала тут этому самовлюбленному комику.

Иду на кухню. Откуда-то выскакивает Келвин. Гуакамоле он так и не нашел, зато встретил очередных ублюдочных приятелей. И чем-то еще закинулся. Я чувствую. Он изменился, стал агрессивнее. Тянется к моему пакету. Отступаю.

– Это мое.

– Выпивку все ставят на кухню. У Хендерсона полный бар.

– Это мое, – не сдаюсь я и вдруг понимаю, что сейчас все завертится (а я еще даже не выпил).

В комнату входит Хендерсон. С сияющей белозубой улыбкой кинозвезды. Еще более лощеный и подтянутый, чем на экране. Футболку наверняка ему выбрала Эми – со школьной фотографией комика Луи Си Кея и подписью «“Ван Хейлен” – отстой» (это вообще фирменный стиль Луи – ниспровергать авторитеты). Вокруг Хендерсона вьется и пускает слюни толпа кретинов: «Классная футболка… Крутяк!.. В точку… Реально отстой…» Хендерсон улыбается и говорит: «Добро пожаловать», будто это его шутка, будто это он сам сделал футболку, будто у него есть хоть капля таланта Си Кея. Напыщенный фальшивый индюк! С бесподобной, сияющей кожей. Видимо, правду говорят: чтобы добиться успеха, надо заключить сделку с дьяволом. И чем больше будет внимания, фотографий и восторженных взглядов, тем меньше останется за душой (если ты, конечно, не Мерил Стрип). Так что Хендерсон – призрак. Накачанный, мускулистый, подтянутый и совершенно пустой внутри призрак.

– Держи, чувак. – Келвин возвращается с добычей. – Пробуй скорее, пока не кончилось.

– Охрененное гуакамоле! – влезает какой-то дебил.

Беру начос и обмакиваю в густую зеленую жижу. Ничего особенного. Обычное перетертое авокадо – мерзкое, склизкое, вязкое, никак не божественное. Как научить местных придурков называть вещи своими именами?!

Осматриваюсь в поисках Эми. Куда она провалилась? Разве пиявкам, как она, не положено висеть на своем «господине», когда вокруг вьются толпы легкодоступных конкуренток?.. Какой-то поклонник спрашивает Хендерсона про его «девушку». Я весь превращаюсь в слух.

– Подалась на север с моей матерью, – отмахивается он.

На север? С матерью? Это не входило в мои планы. Пытаюсь успокоиться, однако вокруг слишком шумно, и игра в «крокодила» не такая уж смешная, и у девиц чересчур нарочитые винтажные шмотки и прически из пятидесятых. Девушки Нью-Йорка, вы лучшие! А тут какой-то балаган. Обхожу все комнаты, высматривая Эми – а вдруг… Возвращаюсь на кухню и наливаю себе вина. Меня снова настигает Келвин и принимается петь дифирамбы Хендерсону:

– Стив Мартин репостит все его твиты! Понимаешь, все! Что бы он ни написал. Круто, да?

Тут вплывает лорд Х. собственной персоной, зачерпывает полную горсть «Скитлз» и высыпает себе в рот, сверкая винирами.

– Охренительно круто, бро.

– Просто кайф, – поддакивает Келвин. – Кстати, это Джо, он работает у меня в книжном.

Какая-то визгливая девица терзает микрофон. Хендерсон спрашивает Келвина, живет ли тот по-прежнему в Франклин-Виллидж.

– На Бичвуд, – подобострастно поправляет его Келвин, расстилаясь, как малолетка на концерте «Бэкстрит бойз». – А Джо снимает комнату в «Голливудских лужайках».

Хендерсон смотрит на меня. Кожа у него идеальная, ни одной поры не видно, и ресницы неправдоподобно длинные.

– «Птицы», – наконец изрекает он. – Охрененное место. Сочные пьяные девочки. Да, парень, раньше я ходил туда, как ты в «Макдак», – устроить себе праздник плоти.

Тут на него снисходит вдохновение, и он сначала устраивается на стуле, потом встает и усаживается на мраморный кухонный остров. Свистит. Все мигом замолкают.

– Никто не против, если я возьму микрофон и расскажу пару новых шуток?

Все хлопают и кричат:

– Да! Мы любим тебя, Хендерсон!

– Хорошо. Начинаем, – командует он и говорит, что у него появилась девушка (аплодисменты) и у них все чудесно (крики «поздравляем»). Ее зовут Эми (аплодисменты), и она сегодня уехала из города (оглушительные аплодисменты, предложения трахнуться, отсосать и так далее). Все девицы орут что-то типа «возьми меня, я на все готова». В общем, если хотите посмотреть на радикальный антифеминизм, езжайте в дом популярного комика.

Хендерсон продолжает:

– Кошка из дома – мышь дрочит на диване и отказывается от всех вечеринок.

Хохот и крики. В Нью-Йорке максимум вежливо улыбнулись бы.