Страница 16 из 32
Он прижимал свою руку к глазам. Его губы начали снова двигаться. Вик не слышала его, но видела – по тому, как он оформлял слова, – что речь шла о следующем: Он покоит меня на злачных пажитях и водит меня к водам тихим.
Вик развернула велосипед и закинула ногу через седло. Девочка нажала на педали. Сначала ноги казались не очень устойчивыми. Но через несколько секунд она въехала на мост – в шипящую тьму и запах летучих мышей. На полпути Вик оглянулась. Мистер Огли все еще стоял в коридоре – голова наклонена в молитве, одна рука на глазах, другая рука цеплялась за швабру.
Проказница мчалась с фото в потной руке. С моста в бегущие тени улицы Питтман. Даже не оглядываясь через плечо, она знала – по музыкальному говору реки и порывам ветра в соснах, – что Самый Короткий Путь исчез.
Крутя педали, она въезжала в первый день лета. Ее пульс бился как-то неправильно. Дурное предчувствие, похожее на костную боль, преследовало ее всю дорогу.
Через два дня Проказница собиралась съездить на велосипеде к Вилле – последний шанс увидеть подругу, прежде чем родители увезут Вик на шесть недель к озеру Уиннипесоки. Внезапно она услышала, что ее мать говорит на кухне о мистере Огли. Имя старика вызвало у девочки почти ошеломляющее чувство слабости. Вик едва не упала на землю. Все выходные она не думала о мистере Огли, что, впрочем, не было таким уж трудным делом – субботний вечер Вик мучилась такой мигренью, что ей казалось, будто ее вырвет. Особенно сильной боль была за левым глазом. Глазное яблоко вот-вот было готово взорваться.
Она поднялась по ступеням крыльца и, стоя снаружи кухни, прислушалась к телефонной болтовне ее матери с одной из ее подруг. Вик не знала, с которой именно. Она подслушивала мать почти пять минут, но Линда больше не упоминала имени мистера Огли. Она говорила: Это слишком плохо и бедный человек, но не использовала имени. Наконец Линда опустила трубку телефона на рычаги. За этим последовал звон тарелок в раковине.
Вик не хотела знать правду. Она боялась ее. И все же она ничем не могла помочь себе. Обычная дилемма.
– Мам? – спросила она, сунув голову на кухню. – Кажется, ты что-то говорила о мистере Огли?
– Ты это о чем?
Линда стояла к ней спиной. Она носила потрепанный розовый халат, и ее волосы были связаны в узел. Когда она склонялась вперед, ее прическа омывалась солнечным сиянием и светло-каштановые волосы становились прозрачными, как стекло.
– Ах да. Он ушел в запой. Прошлой ночью его забрали около школы полицейские. Он кричал как сумасшедший. А был трезвенником тридцать лет. С тех пор… ну, когда решил, что не хочет больше пить. Несчастный старик! Дотти Эванс сказала мне, что этим утром он стоял у церкви и рыдал, как маленький мальчик. Говорил, что бросит свою работу. Говорил, что никогда не вернется. Это временно, я думаю.
Линда посмотрела на Вик и заботливо нахмурилась.
– Ты в порядке, девочка? Неважно выглядишь. Может, лучше останешься?
– Нет, – ответила Вик.
Ее голос был странным и гулким, словно исходил из коробки.
– Я хочу проехаться. Глотнуть свежего воздуха.
Помолчав, она сказала:
– Надеюсь, мистер Огли не уйдет. Он хороший дядька.
– Это действительно так. И он любит вас, детей. Но люди стареют, и за ними нужно присматривать. Они изнашиваются. И умом, и телом.
Удобные аллеи городских парков были ей не по пути. К дому Виллы пролегал почти прямой маршрут через парк Брэдбери. Но когда Вик села на велосипед, ей захотелось проехаться вокруг, чтобы перед встречей с кем-то немного собраться с мыслями.
Какая-то часть ее чувствовала, что не стоит думать о совершенных поступках или будущих делах – о том, какой изумительный дар имелся у нее. Но собака уже сорвалась с цепи. Теперь нужно было прогуляться с ней до угла, а затем снова посадить ее на цепь. Она воображала себе дыру в мире и путешествовала через нее на велосипеде, но только сумасшедший мог представить, что такая вещь возможна. Конечно, мистер Огли видел ее. Он увидел ее, и это сломало что-то в нем – выбило табуретку из-под его трезвости и заставило бояться возвращения в школу. А ведь он проработал там больше десяти лет. Он был счастлив в этом месте. Мистер Огли – бедный несчастный старик – являлся доказательством того, что Самый Короткий Путь существовал.
Она не хотела доказательств. Она не желала знать правду.
После неудачи с вахтером Вик хотела с кем-нибудь поговорить – чтобы кто-то рассказал ей о том, что она была права; что она не сошла с ума. Девочке хотелось, чтобы кто-то объяснил ей наличие моста, который существовал лишь тогда, когда был нужен, и всегда брал ее туда, где ей требовалось быть.
Она помчалась по склону холма в покой прохладного воздуха.
Вик хотела не только этого. Ей нужно было найти сам мост… чтобы осмотреть его вновь. В данный момент она находилась в твердом и ясном состоянии ума. Она осознавала подскоки и легкие удары, когда «Рэйли» натыкался на корни и камни. Она чувствовала разницу между фантазией и реальностью, и их отличие существовало в ее голове. Она верила, что, когда достигнет старой грунтовой дороги, крытого моста там не будет…
Однако он был.
– Ты не реальный, – сказала она мосту, бессознательно повторяя слова мистера Огли. – Ты упал в реку, когда мне было восемь лет.
Мост упрямо оставался на месте.
Она остановилась и осмотрела его с безопасных двадцати футов. Под ними кипела река Мерримак.
– Помоги мне найти того, кто сможет рассказать мне, что я не сумасшедшая, – произнесла она и, нажав на педали, медленно поехала к нему.
Когда Вик приблизилась ко входу, она увидела старую зеленую краску на левой стене.
ЗДЕСЬ →
Это странное место призывало ее двигаться вперед. Разве я уже не здесь? – подумала она.
Раньше, проезжая по Самому Короткому Пути, она пребывала в каком-то трансе, автоматически и бессмысленно вращая педали, – просто еще одна часть велосипеда вместе с шестеренками и цепью. В этот раз Вик заставила себя замедлиться и осмотреться, хотя ей хотелось убраться с моста, как только она въехала на него. Проказница отметила некий непререкаемый импульс спешить – ехать так быстро, словно мост мог разрушиться. Сейчас ей хотелось запомнить детали моста в своем уме. Она наполовину верила, что, если действительно осмотрит его – намеренно и подробно, – он выветрится из ее головы.
А что потом? Где она окажется, если мост перестанет существовать? Это не имело значения. Мост продолжал оставаться на месте – не важно, как упорно она осматривала его. Дерево было старым, изношенным и лущилось. Гвозди в стене запеклись от ржавчины. Она чувствовала, что доски дрожали под весом велосипеда. Самый Короткий Путь был довольно материальным.
Как всегда, она осознавала белый шум. Она чувствовала этот громоподобный рев на своих зубах. Она видела его – бурю статики – через трещины в наклонных стенах.
Вик не хватало смелости. Ей хотелось остановить велосипед, слезть, прикоснуться к стене и обойти все вокруг. Но она интуитивно знала, что если слезет с велосипеда, то никогда не сядет на него снова. Какая-то ее часть не сомневалась, что существование моста зависело от движения «Рэйли» вперед и от отсутствия мыслей.
Самый Короткий Путь сгибался, выгибался и сгибался снова. Пыль сыпалась со стропил. Разве однажды она не видела, как там вспорхнул голубь?
Она подняла голову и взглянула на потолок, усеянный летучими мышами. Их крылья прикрывали маленькие волосатые тела. Они находились в постоянном мягком движении, шевелясь и перекладывая крылья. Некоторые из них поворачивали мордочки и смотрели вниз на нее.
Каждая из летучих мышей была похожа на других и имела лицо Виктории. Их мордочки выглядели съежившимися, сморщенными и розовыми, но она узнавала себя. Они были как у нее, кроме глаз, которые блестели красным, словно капли крови. Взглянув на эти бусинки, она почувствовала тонкую серебристую боль, пронзившую ее левое глазное яблоко и мозг. Она слышала их визгливые, почти неопределяемые крики – на грани шипения статического шквала.