Страница 15 из 20
Но если предположить, – а это предположение весьма вероятно! – что это были те четки, которые подарил Дамаскину четверть века назад монах, встреченный им на дороге в скит Всех Святых, то все становится понятным… Обмен четками превращается в символический акт и знаменует завершение важного этапа в духовном становлении Дамаскина.
В субботу Дамаскин исповедался у старца Серафима, епархиального духовника, принял, как он говорил, «присягу» и в воскресенье, 4 декабря, на память святой великомученицы Варвары и Иоанна, был посвящен во иеродиаконы, а через два дня, на память святителя Амвросия Медиоланского, в храме святого праведного Лазаря, в Александро-Невской лавре, Дамаскина рукоположили в иеромонаха.
30 января 1839 года, на память трех Святителей: Василия Великого, Григория Богослова, Иоанна Златоуста, Дамаскин был произведен в Петропавловском соборе в игумены. 14 февраля последовал и Указ – быть Дамаскину настоятелем Валаамского монастыря.
Любопытно, что на следующий день, 15 февраля, хотя он и не мог знать об этом совпадении, отправился с Валаама в Оптину Пустынь старец игумен Варлаам.
Игумены – бывший и настоящий – встретились на подворье. Купили отцу Варлааму шубу в дорогу, и он уехал, сопровождаемый отцом Исаакием в Оптину; а игумен Дамаскин, в сопровождении архимандрита Игнатия Брянчанинова, поехал на Валаам…
И, хотя и случайной была встреча бывшего и нового валаамских игуменов, но как глубоко символична она, какого высокого значения исполнена!
Двадцать два года назад паломник Дамиан встретил на дороге белобережских старцев, которые поклонились ему, узнавая в нем будущего валаамского игумена… Мы рассказывали, что по сути дела, Дамаскин был взрощен благодаря молитвам и поучениям ученика этих старцев, и в игумены поставлен тоже благодаря другому их ученику…
И вот теперь, когда завершился этот этап в жизни и самого Дамаскина, и всего Валаамского монастыря, – такая случайная и такая неслучайная встреча-прощание с игуменом Варлаамом, который уезжает с Валаама в Оптину пустынь, где уже обосновался преподобный Лев Оптинский, завершив «белобережские» странствования по русским монастырям. В каждом из этих монастырей (на Валааме – отца Клеопы, в Александро-Свирской обители – отца Феодора) в утешение и в помощь ученикам остались белобережские могилки…
Валаам и Оптина Пустынь…
Приветствие, сделанное будущими Оптинскими старцами будущему игумену Дамаскину, и прощание новоначального игумена Дамаскина с новоначальным насельником Оптиной пустыни, бывшим игуменом Варлаамом…
Великие, исполненные небесным светом картины, явленные в поучение нам, притекающим к молитвенному заступлению наших святых…
Встречей и расставанием с игуменом Варлаамом и завершаются петербургские торжества по случаю поставления в игумены Дамаскина. Новый игумен отправляется на Валаам.
И снова, как и два десятка лет назад, когда в первый раз возвращался Дамаскин – тогда еще Дамиан! – в монастырь, зазвонил большой колокол…
Было это пятого марта 1839 года, в воскресенье, после ужина…
Глава третья
Светозарная, знакомая каждому Евангельская история о дне Пятидесятницы, когда свершилось схождение Святаго Духа на Апостолов…
«И внезапно сделался шум с неба, как бы от несущегося сильного ветра, и наполнил весь дом, где они находились.
И явились им разделяющиеся языки, как бы огненные, и почили по одному на каждом из них.
И исполнились все Духа Святаго, и начали говорить на иных языках, как Дух давал им провещевать…»
И изумлялся тогда народ – непостижимо было, что необразованные рыбаки из Галилеи сумели заговорить так.
И вот уже два тысячелетия дивятся люди, какие перемены совершаются в человеке по мере стяжания им Святаго Духа…
Дивимся и мы, размышляя о переменах, произошедших в монастыре с неграмотным крестьянским юношей Дамианом, принявшим в постриге имя Дамаскина.
Потаённо, в сокровенной тишине уединения, совершалось стяжание Святаго Духа… Но пришел день 30 января 1839 года, когда был возведен Дамаскин в сан игумена, и перед всеми явился человек, свободно излагающий свои мысли, постигающий сокровенные тайны человеческой души, умеющий говорить с философами и сановниками, художниками и купцами…
Об этом убедительно свидетельствует сохранившаяся переписка Дамаскина.
«Вы ищете от меня слово утешения; вот постоянное утешение, постоянная причина спокойствия – принимать все, случающееся с нами в жизни, как от благодетельной Руки Божией, – пишет он. – Тогда не будет места ни печали, ни заботе излишней, сердце верующее тогда будет всегда в радости о Господе, благодетеле и Учителе!»
Святитель Игнатий (Брянчанинов) считал настоятельское служение самым трудным монастырским послушанием.
«Это не есть начальство сего мира… Это – бремя легкое и вместе с тем тяжкое. Эти рамена должны носить немощи всего братства. Какая крепость должна быть в раменах этих! Какое нужно иметь настоятелю великодушие, какое самоотвержение! Нужно полное забвение своего Я, чтоб эта угловатая и жесткая буква не ранила, тем более не убила никого из ближних».
Начиная с пятого марта 1839 года, когда приехавший с архимандритом Игнатием иеродиакон Марк прочитал указ: игумену Дамаскину принять монастырь, а игумену Вениамину, по неспособности его править монастырем, уехать в Вологодскую епархию на покой, когда клиросные пропели тропарь и кондак Преподобным Сергию и Герману, Дамаскин принял бремя монастыря и понес на своих раменах немощи всего братства. С присущей ему энергией начал он наводить порядок на Валааме.
Насколько это было непросто, свидетельствует история удаления из монастыря Феоктиста. Его увидели днем в нетрезвом виде, и необходимо было осмотреть его келью, чтобы проверить, есть ли там еще горячительные напитки.
Со словом увещевания Дамаскин пошел в келью Феоктиста. Но тот не собирался раскаиваться, начал поносить игумена нелепыми и грубыми словами, угрожать… Наконец, он бросился на Дамаскина с кулаками, и тот вынужден был уйти…
Феоктиста пришлось перевести в Коневский монастырь…
Бунт его был вызывающе нелепым, но не беспричинным. Дамаскина произвели в сан игумена и поставили настоятелем из простых монахов. Старшей братии, втайне стремившейся к власти, трудно было смириться с его возвышением, им казалось, что сорокачетырехлетний Дамаскин несправедливо обошел более старших по возрасту и способностям монастырских отцов.
Духовное неповиновение тогда, как вспоминали очевидцы, «рожном стояло».
Из двух, заключенных один в другом, периметров составлено здание Валаамского Спасо-Преображенского монастыря…
Внутренний возвели еще при отце Назарии, внешний достраивали уже на памяти Дамаскина, в игуменство Иннокентия…
Но и двойные стены не всегда защищают от бурь. Порою кажется, что всеми ладожскими ветрами продут двор монастыря. И странно, но иногда, здесь, внутри двух прямоугольников, ветер сильнее, чем на озерном берегу…
И никогда, ни в пустыньке, ни на скиту Всех Святых, не дули Дамаскину такие сильные ветры. И не отвернуться, не спрятаться было от них, надо было вести монастырь сквозь все бури.
«Господь не дал жезла грешных на жребий праведного, – говорит монастырская биография Дамаскина. – Господь видимо благословил труды его великие… Первее всего, приняв жезл правления, о. Дамаскин обратил свое внимание и старание на приведение в добрый порядок внутреннего монастырского духовного строя жизни и, как мудрый ловец, с самого начала наметил верно стрелу к назначенной цели, не вдруг напрягал лук, но исподволь, чтобы не оборвалась тетива и не сломался бы. Постепенно, но неуклонно и неустанно начал о. Дамаскин восстанавливать прежнее внутреннее благоустройство, сообщенное монастырю еще в 1787 году о. игуменом Назарием – старцем великой духовной опытности и мудрости, и достиг своей цели, привел обитель в самое цветущее состояние. Братство ея возросло, нравственные силы ея развились, во внутреннюю жизнь ея вдохнут был божественный огонь истинного подвижничества».