Страница 5 из 40
Нарок смотрел - и не мог перестать удивляться. Торжок у Лисьих Нор, ничем не напоминал ни шумных ярмарок его родной Восточной Загриды, ни даже базарчика на площади у Рискайских ворот. Там всегда было людно и весело: торговцы наперебой зазывали покупателей и нахваливали товар, покупатели торговались о цене, вокруг слонялись праздные зеваки, сновали мальчишки... Здесь же ничего подобного не было и в помине.
Прежде всего лезло в глаза то, что с виду собравшиеся на полянке больше напоминали шайку разбойников, чем сход добрых хуторян. Детей между ними не виднелось, только взрослый, годный к работе народ. Все были в буром и тёмно-зелёном, и укутаны не по-сушьему плотно. Обмотки, лапти, у кого и сапоги на ногах. На мужиках - наглухо застёгнутые зипуны, суконные капюшоны либо рогожные башлыки поверх шапок, закрывающие лица до самых глаз. Тётки - в бесформенных серых запонах поверх тёмных рубах, рукава плотно зашнурованы у запястий. Плечи, и головы покрыты огромными, невзрачными серыми платками, тоже лиц толком не разглядишь. На босого и простоволосого Вольника косились неодобрительно, девки стыдливо отводили глаза. Он же, ничуть не смущаясь, отвечал на все взгляды нахальной белозубой улыбкой. Кстати, только теперь Нарок заметил, что Добрыня с Торвин тоже успели приодеться на местный лад: поморийка натянула зелёный капюшон, а торговец поверх замызганного зипунишки и шапки обмотался по-бабьи серым платком.
Первым к приехавшим подошёл седенький, но крепкий ещё старик с хитрющими глазами. Он обменялся с Добрыней приветствиями, перекинулся парой вежливых фраз с Торвин, на Нарока глянул настороженно, но всё же кивнул ему, а потом сказал: "Приступим, с Маэлевой помощью." И началось вовсе странное.
Диковатого вида мужички по одному, не спеша, подходили к возку, обменивались с торговцем короткими приветствиями. Для каждого из них Добрыня снимал с кольца на поясе одну из дощечек, изучал нацарапанные на ней таинственные знаки, потом на какое-то время исчезал под навесом, а обратно появлялся уже со свёртком или мешочком в руках. Покупатель деловито осматривал содержимое, молча доставал из своего заплечного мешка оговоренную, видимо, заранее плату и забирал товар. Многие после говорили Добрыне нечто вроде: "Ну, мне к травоставу - как обычно," а Добрыня вынимал из сумки чистую дощечку, быстро царапал на ней что-то и вешал её на новое, в начале торга пустовавшее кольцо. Реже покупатель пускался в точное перечисление своего заказа или Добрыня озвучивал желаемую плату, и тогда до Нарока доносились незнакомые, порой престранные слова: коготок, двузубка, гранёнка... Иногда мужик жестом подзывал к возку какую-нибудь из тёток. Для таких Добрыня доставал короб с яркими бусами, колечками, лентами и цветными нитками. Подарок выбирался так же спокойно, без спешки и лишних слов. Сделав покупки, лесовики коротко желали Добрыне доброй дороги и уходили прочь.
После взрослых к возку потянулась молодёжь. Порядок здесь был тот же, что и у старших: парни товарились сами, некоторые "угощали" девиц. Их Нарок быстро наловчился отличать от тёток: мужатые под платками носили двурогие кики с расшитым хитрым узором очельем, а у девчат из-под нижнего края платка виднелись разноцветные кончики лент. Позже он сообразил и то, как понять по одежде, парень перед ним или мужик: парни повязывали на рукава плетёнки из ярких ниток - подарки подружек. Семейные же подобных украшений не носили, а может, просто не выставляли их напоказ.
Наконец, на торжке остались только женщины, да ещё, видимо, для надзора за ними задержались несколько угрюмых мужиков. Тётки и девки подходили к возку парами или по трое, брали нитки и рукодельный инструмент, расплачивались же некрашеной пряжей или холстом. Железо ценилось дорого, на глазах у Нарока одна из тёток отдала за две иглы пол штуки* небелёного полотна.
С тётками Добрыня управился быстро. Рядом с обозом остался лишь старик, давший знак начинать торг. Убедившись, что все лесовики ушли, он вытащил из заплечного мешка какой-то свёрток, протянул Добрыне, заодно вложив ему в ладонь серебряную монету:
- На вот, передай.
Добрыня понятливо кивнул:
- Сделаем, не сомневайся.
- Ну и добро. Езжай себе с миром, храни тебя Маэль от всякого зла.
Сказав так, старик тоже ушёл по какой-то стёжке. Лес затих, и вскоре уже трудно было поверить, что на полянке у тропы недавно побывало десятка три человек...
Перед тем, как снова тронуться в путь, Торвин вдруг спросила у Нарока, указывая на свой капюшон:
- Приодеться не хочешь?
- Жарень же! - ужаснулся он.
Торвин нахмурилась, однако настаивать не стала. Только проворчала:
- Дело твоё. Я сказала - ты слышал.
Дальше Торвин поехала в голове обоза. Нароку довольно быстро надоело тащиться позади возка. Он подогнал коня и, поравнявшись с Добрыней, решил разбавить дорожную скуку разговором:
- Лисьи Норы - это такой хутор, да?
Добрыня кивнул.
- Странно. Народу, вроде, немало, а домов поблизости нет.
- Оно и понятно, - усмехнулся Добрыня. - Торговлишку здесь числят делом грешным, Небесным Помощникам неугодным. Кто ж станет расчищать торжок возле жилья? А что народу много, так это ж со всего ближнего Занорья понабежало. Там и Барсуки были, и Залешане, и Подкоряжники... Собственно, с самих Лисьих Нор пришёл только Старый Лис да ещё сын его с двумя жёнами, остальные с других хуторов.
- А зачем этот Лис передал тебе свёрток? - встрял в разговор Вольник.
- Подарок для дочки. Любимая она у него была, младшенькая.
Парень удивлённо захлопал глазами.
- Почему была? А сейчас что?
- Да ты, малец, и впрямь из какой-то замшелой дыры вылез, коли ничего не знаешь. Тут такая история приключилась... Лисьи Норы - хутор крепкий, один из самых богатых в Занорье. Лучше них живут одни только Барсуки. Старый Барсук думал с Лисами породниться, и для того сватал за своего сына младшую Лисичку, Онху. Лисы согласие дали, уж по рукам ударили, а Лисичка-то возьми и сбеги с другим. Ей, оказывается, Соколик был мил из Грязнополья, завалящего такого хуторка с самой границы с Рискайской пустошью.
Вольник рассмеялся и звонко хлопнул себя ладонью по коленке:
- Молодец девка!
- Не смешно, - строго сказал ему Добрыня. - Тут не в девке ведь была корысть. С ней в приданное хороший кус шёл, а откуп сулили и того лучше: клин пахотной земли между Стрынью и Ореховым оврагом, на который Лисы уже давно зарились, а Барсуки не уступали.
У Вольника, слушавшего рассказ Добрыни самым внимательным образом, глаза стали, как плошки.
- Это что же получается, они её продали, что ли? За землю? Вот ракшасы! Я б от таких тоже сбежал!
- Сам подумай, что важнее: баловство или благо для всего хутора? Как думаешь, если посулят родителям за твою невесту столько добра, что их хутор враз надолго из нужды выйдет, станет она тебя, беспортошного, ждать? А сам ты? Неужто затеешь перечить отцу, если он велит тебе взять девку, приданное которой сделает тебя хозяином справного хутора?
- Нет, заставлять нельзя! Мы с Камышинкой...
Добрыня посмотрел на парня снисходительно, легонечко толкнул его ладонью в плечо.
- Зелен ты ещё о таких вещах судить. Ну, а Старый Лис - он ведь на то и лис: шум поднимать не стал, спихнул за Барсука другую из своих девчат.
Глаза у Вольника стали ещё больше, хоть прежде казалось, что это уже невозможно.
- А жених куда смотрел? Он что же, не заметил, что ему другую девчонку подсунули?
- Он её до свадьбы ни разу не видал, ни подменную, ни настоящую. Да и какая ему разница? А Старый Лис, конечно, о тех делах молчит молчком, и прочим своим помалкивать наказал. Только сердце ведь не камень, и кровь не водица. Скучает по беглой дочке, но сам, ясное дело, в Грязнополье сходить проведать её не может, только вот так, тайком подарки шлёт...
- Не понимаю. Чего он притворяется, если все вокруг знают правду?
- Ну, как знают... Шепчутся. В глаза-то, конечно, никто ничего сказать не посмеет. Так и кличут жену Молодого Барсука тёткой Онхой, хоть на самом деле она вовсе не Онха, а Марыся.
- Нет, всё равно ничего не понимаю, - пробормотал Вольник себе под нос, спрыгнул с возка, обогнул неспешно плетущегося Каравая и пошёл догонять Торвин. Было видно, что вся эта история неприятно задела и раздосадовала его. А Нарок, рассматривая крепкую, прямую спину Вольника, наблюдая за тем, как легко ступает он по тропе, даже мельком не глядя под босые ноги, вдруг почувствовал неясное беспокойство. Что-то с этим красивым и шустрым парнем было сильно не так. Но что именно? Этого Нарок пока не мог себе объяснить.