Последний обоз

     Проснулся Нарок в каком-то незнакомом овине. Он лежал на соломе, а вокруг тоненько зудели полчища комаров. Открыл глаза, сел - и сразу понял, что делать этого не следовало: щелястые стены сей же миг плавно качнулись перед ним, а под ложечкой словно заворочалась холодная жаба. Нарок зажмурился и со стоном повалился обратно. Дурнота малость поутихла, оставив во рту привкус козьего помёта. Трудно сказать, сколько бы он ещё провалялся так, без единой мысли, в муторном полусне, но вдруг чья-то прохладная ладонь осторожно легла ему на лоб.

- Омела? - прошептал он.

- Да, я. На вот, выпей, полегчает.

Нарок с трудом разлепил глаза. Омела сидела перед ним на корточках, держа в руке небольшой корец с чем-то горячим, резко пахнущим чесноком. Он сел (на сей раз плавно и очень осторожно), взял протянутую девушкой посудинку, заглянул внутрь. Там, в густой зелёной жиже, среди неаппетитных шматков жира плавали волокнистые кружочки варёной репы.

- Что это? - спросил Нарок, с трудом сдерживая всколыхнувшуюся внутри тяжёлую волну.

- Снадобье от похмельной хвори.

- Ох... Я такое не могу.

- А ты через немогу. Не смотри туда, просто глотай.

И Нарок послушался, решив, что хуже, чем есть, ему уже, верно, не станет.

     Странное варево, действительно, помогло: согрело, уняло тошноту, прояснило голову.

- Где мы? - спросил он, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь через щели в стенах. - И сейчас утро или вечер?

Омела ответила ему спокойно и радостно:

- Мы дома, - и тут же поправилась: - В доме моего отца, на Зуевой горке. Теперь уже вечереет, так что вы остаётесь ночевать у нас.

- А Малёк?

- Да вон он, спит в углу. Ты его не тронь, пускай отдыхает. Представляешь, он шёл тайком за обозом аж с того места, где мы свернули с торговой тропы в лес. Всё это время почти не ел и не спал, то разбойников, то нежитя от нас уводил. И одна только Тишка про эту его затею знала.

Нарок покосился на свернувшегося калачиком в соломе Малька и вздохнул.

- Дурной он какой-то. Зачем было огород городить? Подошёл бы к Торвин, или хоть к дядьке Зую, да предупредил по-человечески. По любому вышло бы безопаснее.

- Это всё из-за Тишки. Они ведь с прошлого круга миловались, вместе садились на каждой вечёрке. Все ребята о том знали, и никто уж давно между ними встревать не смел. А тут вдруг - Вольник... Ну, Мальку досадно, что Тишка другого выбрала, вот он перед ней и выделывается, чтоб поглядела по-прежнему. Он и в кабаке-то налакался ей напоказ, хоть обычно ничего крепче березовицы* не пьёт.

Нарок пожал плечами.

- Вот я и говорю: дурной. Тиша ведь девушка. Разве её заставишь делать то, чего она сама не желает?

Омела улыбнулась едва заметно.

- Ничего-то ты не понял... Малёк ей очень нравится. Она в ту ночь, когда к нам неупокоенный вышел, чуть все глаза себе не выплакала, думала, пропал парень, попался нежитю на обед. Теперь-то всё будет иначе.

- Они помирились?

- Да. И отец уж всё знает. Он сказал, что не будет против, если Малёк придёт к нам по травоставу свататься, - и, чуть вздохнув, Омела добавила: - Видно, правду нам сказало гадание на Маэлев день: быть Тише замужем вперёд меня. А мне останется только бросить в реку девичью красоту.

Нарок посмотрел на неё встревоженно.

- Зачем в реку?

- Ах, я всё забываю, что ты не наш... Девичья красота - это всего лишь ленты. Муж жене выплетает их из волос в день свадьбы, после она дарит их младшим сёстрам и незамужним подругам на счастье. А никому не нужная засидка дарит свою увядшую красоту реке и больше уж не считается невестой.

- Увядшую? Сколько тебе?

- Девятнадцать травоставов.

- Но это совсем не много. Мне вон больше хлябей накапало - и ничего.

- Девичий век короток, у нас рано замуж выходят.

- Прости, но как же так вышло, что ты до сих пор одна?

- Был у меня жених, да сгинул в Торме в прошлую хлябь. Тебе о том, верно, без интересу...

Нарок обнял Омелу, крепко прижал к себе.

- Мне про тебя всё интересно. Хочешь, я буду твоим милым? Стану прибегать к тебе на вечёрки, свечи и пряники дарить? А по травоставу приду свататься? Ты только жди, не расплетай лент.

- Миловаться с тобой я ещё тогда согласилась, когда обережку дарила, - смущенно сказала Омела, - А женихаться - это если батюшка разрешит.

- Я его уговорю, - уверенно заявил Нарок, заваливаясь обратно, в солому, и увлекая девушку за собой. Омела сперва сжалась испуганно, как пойманная птичка, но он просто спокойно лежал на спине, держал её в объятиях, положив сверху на себя, и она доверилась ему, расслабилась, опустила голову ему на грудь.

- Расскажи мне, как у вас положено свататься, свадьбы играть? - спросил Нарок, чуть поглаживая её по спине.

- У нас всё по-простому, как предками заведено. Сперва с отцом девушки договариваются, сколько откупа за неё дать. Хоть мешок репы, а дать надо. Это - сговор. Сговорённая девка - уже невеста, по вечёркам она ещё ходит, но милуется только со своим женихом. После, в оговоренный день, жених в красной рубахе приходит вместе с роднёй на невестин двор и строит очажок. Если невестина родня согласна ему девку отдать, то её отведут к тому очагу, а взамен получат откуп, какой условлен на сговоре. Жених обведёт невесту вокруг своего очага, а его родные очертят по земле круг острым ножом. Сделают так - и всё, эти двое уж отдельная семья, отрезанный ломоть. Все радуются, передают им в круг всяко имущество: приданое невесты, жениховы подарки, и от родни кто что даст... Но это если молодые чают жить своим хутором. Если же останутся при одном из отеческих, то жених ведёт невесту вокруг отцова очага, и их от семьи не отрезают. Будут они до поры считаться при хозяине хутора младшими. Про жениха, вошедшего в семью невесты, скажут примак, невесту же, вошедшую в семью жениха, станут звать меньшицей.

- Как у вас всё сложно... У нас намного проще. Жениться может только тот, у кого есть, где жить с женой. Хоть какая халупа, но свой собственный дом. Если парень и девушка нравятся друг другу, она может прийти к нему и дотронуться до очага. Это значит, что она хочет стать в этом доме хозяйкой. Потом вместе идут в храм, а на обратном пути останавливаются у каждого двора, и парень всем в селе сообщает, что эта девушка отныне его жена, как бы знакомит с ней всю общину заново.

- А что же родители? Вдруг они против?

- Может, так и бывает, но я о подобном никогда не слышал. Кто ж может разделить то, что уже связано самими Небесными Помощниками?

Омела тихонько вздохнула и сказала:

- У нас тоже иногда женятся без отеческого благословения. Тогда тайком идут в лес, чтобы просить благословения у хранителей, строят очаг на этловом дворе...

Тут из дальнего угла раздалось насмешливое фырканье. Нарок с Омелой разом вздрогнули, обернулись на звук и натолкнулись на ясный, ничуть не сонный взгляд Малька. Омела ойкнула, вскочила и выбежала из овина, на ходу оправляя на себе поневу. Нарок с досады запустил в Малька пустым корцом:

- Чего тебе не спится, длинные уши?

Тот ответил с нахальной ухмылкой:

- Трындите слишком громко. Лучше б целовались.

Нарок одарил его хмурым взглядом, вытряхнул солому из волос и пошел следом за Омелой.

‍