Может, поиграем?

Мира мерзла, хрупкое тело то и дело вздрагивало, стоило лишь холодному воздуху чуточку ближе подобраться к аккуратненьким ступням.

Сколько часов она уже просидела в этом отвратительном месте? Свет не проникал в эти низины. Сначала Мирослава кричала. Потом материлась как сапожник, от чего стражник на верхних ярусах попросил девушку быть более сдержанной. Ага, конечно. Дальше дева пела песни из шансона. Завывая нарочито противным голосом, подстраивая его максимально близко к голосу пропитого Петра Васильевича – ее соседа алкаша.

Мира как-то услышала знакомые голоса посланцев, которые сначала ругали девушку, на чем свет стоит, а потом, махнули рукой, и просто смирились со своим положением, делая вывод, что не стоило давать вставить слово женщине. Иронично. Сделала все, чтобы выиграть спор, а в итоге медальку не получила.

— Ну, что, Мирослава? Не холодновато вашей филейной части в темнице то? Король не оценил ваши старания? — Смеялся черноволосый.

— Отвянь. Вот бы ему самому в своих темницах посидеть! Что я такого сделала?! — девушка в отчаянии пнула решетку, но та оказалась крепче девичьей ножки, поэтому Мира уже скакала на одной ноге, злобно шипя.

—Мирослава, у вас очень странное имя для эльфов. Мама невзлюбила? — Снова послышался голос человека.

— Да потому, что я не с этих мест! Я сказала - отвянь! — Мира села на лежанку, опустив голову на ладони.

—Как это так? — Не унимался черноволосый.

— Тебе что, заняться нечем? — Усмехнулась девушка.

— Догадайся. — Такой же смешок со стороны человека.

— Надеюсь, стражники его величества не будут против, если я тут развлекусь рассказами о своем мире. — Девушка посмотрела на эльфа в легкой экипировке, и тот, улыбнувшись, кивнул.

Тем временем весь дворец был как на иголках. Король старался выглядеть максимально сдержанно и непринужденно. Но кого он обманывает, возвращается его сын! Было ощущение, словно Леголас отсутствовал не год, а минимум столетие. Это приятное чувство неги, теплого света внутри. Хотелось петь, хватать каждого из слуг и просто кричать радостно в лицо. Леголас едет домой!

Готовились только лучшие блюда, на которые способны повара. Дворец начищался до блеска. Насколько высоко поднималось настроение Владыки, настолько ярче и свежее выглядел лес. Каждый лепесточек многовековых растений наполнялся радостью, энергией и счастьем.

Трандуил остановился у окна, всматриваясь вдаль, в сторону въезда в его владения. Конечно, с этого расстояния король не увидит сына, но сердце словно слышит топот копыт, чувствует запах поднятой пыли ногами сильного скакуна, знает, как крепко Леголас держит поводья, спеша домой.

Уголки губ на прекрасном челе короля сами собой приподнимались. Улыбка так и не сходила с губ.

—Волнуешься? — Синголо стоял за спиной, так же смотря туда, за горизонт, надеясь увидеть принца.

— А сам как думаешь? — Не переставая улыбаться, прошептал Трандуил.

— Не волнуйся, он приедет лишь завтра. Лучше скажи, сколько ты намерен держать ее в темнице? — Рука русоволосого эльфа опустилась на подоконник.

—Не омрачай мое ожидание разговорами об этой распутной женщине! — Взорвался Владыка. Улыбка тут же сошла с лица.

— Распутной ли? Скорее своенравной и гордой. Мы слишком доверяли Эсгароту и Дейлу, совсем позабыв, что правители меняются, и не каждый будет одинаково честен. Возможно, камень и подошел бы для строительства, но вот то, что они посмели его сравнить с тем, из которого сделан дворец, неслыханная дерзость. А дева незнакома с ними никоем образом, вот и увидела подвох в их словах. — Синголо посмотрел на верхушки леса, окрашивающегося в цвета заката.

— Ты пытаешься уговорить меня выпустить ее? Вспомни, для чего я ее вообще оставил наблюдать за советами и жизнью эльфов! — Руки Орофериона сами собой сложились привычным жестом - за спиной в замок.

Советник постучал пальцем по подбородку.

— Напомни. — Лисьи глаза смеялись.

— Она чужая тут, ее нрав - необузданный вихрь, слова, что она произносит непонятны. И если ей суждено остаться в моем лесу, она должна хоть немного быть похожей на эльфов Эрин Ласгалена. — Трандуил выпрямился, бросая последний тоскливо радостный взгляд в сторону заходящего солнца.

— Понимаю, друг мой, но меня не покидает странная мысль, что ты был весьма заинтересован ее действиями в зале. Вот только, когда она предложила себя, чтобы не опозорить своего короля, тебя это задело не потому, что «эллет так не поступают». Я ведь тоже видел взгляд того черноволосого адайн, и его намерения мне известны. Трандуил, признай, ты испугался. — Синголо ласково улыбнулся, отходя от окна.

Трандуил открыл рот, а потом снова закрыл. Вдохнув через нос побольше воздуха, поднял голову. Глаза потемнели.

— Она просидит в темнице столько, сколько потребуется и это больше не обсуждается! — Спокойным и ледяным тоном произнес Владыка, удаляясь в свои покои.

Советник разочарованно покачал головой, разворачиваясь на пятках и удаляясь в противоположном направлении.

Итиль господствовала в небе, освещая своим светом верхушки обширного леса, окрашивая в серебристые тона.

Трандуил лежал в своей постели и размышлял. Мысли вихрем крутились в голове, невозможно было остановиться на чем-то одном.

С одной стороны безмерная радость поднималась из самых глубин фэа, подначивая подскочить с постели и смотреть, смотреть, не отрываясь за горизонт, ожидая увидеть одинокого всадника. С другой стороны. Сердце стучало все медленнее, иногда казалось, что оно останавливалось, стоило лишь представить блеск золотых волос и огонь янтарных глаз. Непокорное драконье пламя, сияние, похожее на драгоценный металл и непреклонная решимость. Король вертелся в постели, думая, что все это тихо затухает в его темницах, блекнет, возможно, исчезает.

Он верил, надеялся, предполагал, что в светловолосой девичьей голове есть самоуважение, есть логика. Как дева могла так поступить? Словно портовая шлюха! Нет! Слишком вульгарное слово даже для нее. Это упрямство, которое можно сравнить, пожалуй, только с упрямством Феанаро.

«Ничего, посидит, подумает, пускай в следующий раз и вовсе молчит, если не способна здраво принять решение, а потом отпущу и отправлю в поселение, во дворце делать ей нечего!»

Но почему так неприятно колет под ребрами? Она, ведь и правда, пускай и нахально, пыталась помочь королю, когда тот, оказался слишком беспечным. Победа над Сауроном опьянила, Трандуил перестал быть настолько подозрительным, а зря. Очень даже зря.

И все же, такое упрямое чувство гордости, не позволяло ему встать с постели сейчас и спуститься в темницы. Пусть посидит немного. Пусть подумает.

Повелитель лесных эльфов закрыл глаза, погружаясь в беспокойный сон, где ему будут сниться золотые локоны и всепожирающее пламя янтаря.

Мирослава копошилась, ерзала на неудобной подстилке. Одежда давно пропахла сыростью, не оставив и следа на свежесть. Девушка все же съежилась, постаравшись укрыться колючим покрывалом, так бережно принесенным Пелерин. Ресницы затрепетали, а глаза закрылись сами собой.

— А я говорила, что не стоит!— Целительница вцепилась в прутья решетки, сверля взглядом съежившуюся иноземку.

— Но я ведь…

— Глупая, самоуверенная, наглая! Ты… ты… — По щекам голубоглазой полились слезы.

— Эй, не плачь, он же меня не казнил, в конце концов. Ну, посижу тут денек другой и отпустит. — Мира улыбнулась, смахнув слезы со щек целительницы.

— Ты не понимаешь! Думаешь, он запер тебя на пару дней?! Ты тут как минимум на пару лет! — тоненький голосок дрогнул, снова всхлипывая.

Мирослава замерла. Два года? Неужели король так суров? Она ведь не сделала ничего такого!

— Думаешь, есть способ вымолить прощение? — Мирослава хваталась за последние соломинки, как утопающий.

— Не знаю, я буду просить за тебя. Буду просить господина Синголо. — Пелерин опустила голову.

— Почему ты так печешься за меня, ангелок? — Мирослава погладила черноволосую голову. Так и хотелось почесать за этим милым острым ушком. Как котенок.