Радуга

Перо с золотой гравировкой «Азирафаэль». Оно, кажется, всё ещё сохранило тепло и заботу его владельца, и я катаю между ладоней ручку, впитывая в себя эти странные ощущения.

И все же, меня не оставляют в покое его глаза. Словно в отместку со всем теплым, мягким, воздушным и галантным образом, глаза вырвали у кого-то другого и засунули в глазницы не тому. Они холодные, обжигающе холодные. Внешне ангел улыбался, а в глазах потаенная сила, равнодушие и лишь привычка. Поэтому, я вела себя совсем отвратно, хотелось увидеть его эмоции, не эту улыбку, которую он натянул, лишь бы показаться мне приветливым. А что он чувствовал в тот момент действительно.

С трудом оставив мысли о своей жертве, собралась, наконец исполнить то, о чем просили, точнее, приказали. Надо отдать ручку. Но на всякий случай, сделала копию, идеально похожую на оригинал. И вот она-то была ледяной, по сравнению с личной вещью Азирафаэля. Все, Майк, прекращай это. Хотя, волей неволей начинаешь думать о другом человеке, когда так долго за ним следишь.

Хастур быстро забрал перо, и я жопой чуяла, что это не конец. Его взгляд и даже, о черти, дебильная ухмылка говорили за себя.

А я не могла перестать следить за жизнью доброго ангела, побыв немного отдаленно от светлого местечка, войдя снова в свою колею жизни с беззаконием, казалось, в моём мире не хватает чуточку того уютного тепла, что всегда окутывает помещение за пыльными стеклами книжной лавки. Я наблюдала вечером, как в свете тусклых ламп Азирафаэль любовно гладил корешки книг, иногда открывая тот или иной фолиант — было в этом образе что-то совершенное.

***

Сидя дома и выполняя очередной заказ Чарльза, закидываюсь новой порцией галлюциногенов. От этого больше распирает и появляются новые силы работать, так сказать, творить. Я повторяла линии художника импрессиониста с особым рвением, краски смешивались и растворялись на полотне, образуя что-то действительно потрясающее. Это вдохновляет, даже заводит. Но доделав работу, меня снова тянет к уюту и теплу. И пока действие наркотика бурлит в моей крови, хватаю альбом и карандаши, чтобы нарисовать то, что выдает мой мозг. Кажется, я схожу с ума.

Вся ночь для меня была бессонной, но, поистине, я вылила из своей головы на бумагу все, чтобы хоть ненадолго избавиться от преследующего меня светлого, но такого холодного образа кудрявого мужчины. Я рисовала его улыбающимся, хмурым, сидячим, стоящим у стеллажей. Разным. Это похоже на одержимость. Это и есть одержимость. Когда услышал какую-то песню, и она настолько засела в твоей голове, что постоянно включаешь ее на репите, напеваешь под нос, ловишь куплеты по радио. Пока не надоест, пока тошнить от нее не будет.

В какой-то момент, уже под утро, когда солнце выглядывает из-за крыш домов, разгоняя тьму, просто останавливаюсь в окружении десятков набросков. Меня обуревал гнев на саму себя. Нельзя так очаровываться кем-то, даже не зная его. Невозможно восторженно глазеть вечерами на кого-то, столкнувшись с ним всего раз. Это бред сумасшедшего! Собираю все, что нарисовала, и рву несчастную бумагу, раскидывая клочки рисунков по всей комнате. Хватит! Нужно выбить клин клином.

Распахиваю створки своего шкафа выуживая самое цветастое платье, которое у меня есть в арсенале. Глотаю расслабляющую таблеточку и буквально бегу в первый попавшийся паб, чтобы залить свои мысли алкоголем.

Паб оказался не самым приличным местечком, но мне был важен алкоголь, ничего больше не волновало. Я пью одну рюмку за другой, удивляя своей стойкостью бармена, который уже устал мне подливать. До тех пор, пока в голове не появляется тот нужный мне туман, заглушающий громкую музыку, а к столику подходит какой-то парень, желающий провести со мной вечер. Подойдёт. Любой бы подошёл. И мне плевать, что он думает: я выгляжу, как поехавшая больная шлюха.

Мы находимся в моей маленькой комнате, валяясь на несвежих простынях. Тонкие руки водят по моей коже, а мне противно, я слышу, о чем он думает. Его не волнует, что я хочу или приятно ли мне, он просто желает быстрее меня трахнуть. Не хочу, не тогда, когда слышу его мысли. Залезаю в тумбочку в поисках порошка. Парень изгибает бровь.

— Эй, а тебе не многовато-то ли? Не хочу трахаться с трупом, — усмехается недореухажер и тянет меня за руку.

— Что-то не нравится, можешь катиться к черту! — рявкаю, как собака, все же выуживая заветный наркотик.

— Да ты совсем обдолбалась. Ну тебя нахрен. Скорее всего, ещё букет болезней от тебя прихвачу. — брюнет встаёт с постели и быстро одевается, пока я втягиваю кристаллы в лёгкие.

Дверь громко захлопывается, аж штукатурка посыпалась в коридоре. Но мне плевать, блаженная тишина накрывает мой мозг. Не слышу никого. Ни этого придурка, ни всех соседей вокруг. Что такое кайф, если не это?

Хастур нагрянул спустя какое-то время с новым приказом, который слушать совсем не хотелось.

— Просто вытащи его из магазина на часика два, этого достаточно. — я знаю, о ком он говорит, и делать этого совсем не хочу.

— А почему бы тебе не пойти в жопу? Демон ты там или кто, я не хочу ничего делать. Что он вам сделал? — подхожу ближе на пару шагов.

Смею заметить, чтобы встретиться с этим чудовищем, я бахнула несколько таблеток успокоительного, думаю, зря. Потому что контроль растеряла и теперь сама нарываюсь на неприятности.

Хастур затягивается дешёвой сигаретой и одной рукой хватает мою кисть, стараюсь вырвать ее, но легче было бы отпилить. Демон тушит окурок о мою ладонь, на коже мгновенно остаётся ожог, а я шиплю, стараясь не показать насколько это больно.

— Твое дело: вытащить ангела из магазина — остальное тебя не касается, поняла? — Хастур щелкает пальцами, и весь мир ударяется о мою голову.

Миллионы голосов наполняют мое сознание, вытесняя собственные мысли. Даже уши заложило — настолько стало больно. Сгибаюсь пополам, повиснув на сильной руке демона, который не перестает держать мою кисть. С губ срывается болезненный писк, снова раздается щелчок, и все затихает.

— Выполнишь, так и быть, временно тебя не трону, но твоя душонка уже моя, Микаэла. — Герцог тьмы отпускает мою руку, и я валюсь, как мешок картошки, на асфальт.

Поднимаю тяжёлый взгляд на Хастура, хотя бы так попытаться его испепелить, но, конечно, это бесполезно.

***

Стоя перед зеркалом, замечаю красное пятно под подбородком, пытаюсь смыть, но не получается. Пигментация. Хреново. Но мне плевать на это. Наношу тоналку в несколько слоев, запудриваю все сверху пудрой. В самый раз будет яркий макияж. Проведя расчёской по волосам, замечаю, что в этот раз на щётке куда больше прядей, чем раньше. Трясу рукой у уха, успокаивая себя. Скоро все закончится, скоро я уеду к сестре и будет намного лучше.

Прежде чем набрать номер, мои руки трясутся слишком сильно, мешая уверенно держать трубку телефона, в голове шум, да и знобит к тому же.

— Эй, это магазин Азирафаэля? — мой голос дрожит.

— Да, я Вас слушаю, — он устал, слышу ноты раздражения.

— О! Привет, блондинчик. Помнишь сексапильную красотку, которую ты решил завалить прямо посреди улицы? — натягиваю на лицо улыбку.

— Я никого не заваливал, просто не заметил, — теперь его голос дрожит.

— Да-да, ловелас. Я что звоню-то? Я тут в кафе неподалеку: «L’ETO London». Ты ещё не забыл, что должен мне за сумку? — томно выдыхаю, придавая голосу больше сексапильности.

— Помню, но это не может подождать до завтра? Уже полночь. Заходите в мой магазин утром, и я отдам деньги. — он хочет положить трубку, этого нельзя допустить.

— Хэй! Мужчины на ветер слов не бросают, Амиго! Неужели ты бросишь красивую девушку одну в такое время? А вдруг со мной что-то случится, и ты последний, с кем я говорю? — включаюсь в роль капризной дурочки, хотя, честно сказать, я в само-то кафе ещё не зашла.

— Почему бы Вам тогда не дойти до магазина, раз Вы недалеко? — насторожился мужчина.

Я бы с радостью, потому что помню, как в там за пыльными стеклами уютно. Но моя миссия не заключается в том, чтобы прийти к тебе, ангел.