Радуга

Громила обходит меня по часовой стрелке, и я ощущаю, как он жёстко хватает мою руку. Нет!

Знаете, во многих странах раньше отрубали конечности в наказание за преступление, но благо мы живём в двадцать первом веке и сейчас законы стали более гуманны. Вот только не для таких отморозков. А меня можно приписать к ворам. Деньги прикарманила, а заказ не сделала, следовательно — взяла чужое. А индийские мафиози достаточно религиозны и по-своему справедливы.

Чувствую холодный металл, прикоснувшийся к моей коже. Закусываю щеку изнутри, в ожидании.

Шелк.

Я визжу подобно свинье, как только услышала хруст кости, чувствую теплую жидкость, стекающую по руке, и жгучую агонию проходящую по безымянному пальцу и поднимающуюся по руке вверх. Мне остаётся лишь дёргаться в конвульсиях, отчего давление лишь повышается и кровь хлестает с новой силой. Глаза закатываются, а пальцы ног поджимаются. Мамочка, как же больно.

Щелк.

Щипцы, как масло, разрезают плоть второго пальца и с глухим стуком кусок моего тела падает на пол. Я визжу, срывая голос, переходящий в хрипение.

Спасите меня, хоть кто-нибудь. Я умоляю прекратить, плачу навзрыд, так как вынести такие мучения невозможно.

Щелк.

У меня нет сил верещать, голос полностью пропал, поэтому хриплю, создавая впечатления дряблого старика. Даже не старухи. Мотаю головой, пытаюсь вырвать руки, зажимаю оставшиеся пальцы на руках. Азирафаэль, ангел мой, где же ты, когда так нужен?! Я буду молить о прощении, спаси меня, прошу, вытащи из этого ада!

Щелк.

Этот изверг отчекрыжил мне четыре пальца. Средний и мизинец на правой руке. Указательный и безымянный правой руки. Ровно по сто тысяч рупий за каждый палец, они даже дорого их оценили.

Мучитель берет в руки кастет, нацепляет на пальцы, пару минут любуется им и как тот смотрится на его руке. Ой, прекращай, шкаф переросток, красавец, никто спорить не будет с тобой, выруби, наконец, меня уже. Да даже в таком состоянии, нахожу возможность подслушать чужие мысли. Хотя собственные плывут, оставляя на спасительные секунды сознание.

Солдатик размахивается и с силой бьёт меня в живот, и эта боль создаёт ощущение сломленности, выдыхаю последний воздух в лёгких, выпучив глаза, для него смешно крякнув и застонав. Тошнит, сильно тошнит. Выблевываю желчь прямо на свои ноги, спазмы скручивают внутренности, рефлекторно поджимаю ноги. Когда же эта пытка закончится? Снова удар, кровь собралась в моем горле, что-то хрустнуло в моем и так хрупком теле. Сгустки стекают по подбородку, а слезы бегут по щекам от несдерживаемых страданий.

Говорить нет сил, умоляю остановиться взглядом. Прошу, смилуйся.

Этот урод лишь получает удовольствие. Бесполезно что-то просить, поэтому из последних сил просто улыбаюсь, разозлив безмозглый шкаф так, что не рассчитав свои силы, он вновь бьёт в мой живот.

Перед тем, как блаженная тишина накрыла меня, болезненный шок заставил отключить все нервы и мозг, я подумала: «Как хорошо, что не беременна, иначе это был бы пиздец».

Просыпаюсь от струи прохладной воды, льющийся в мое разгоряченное горло. Обжигает до дрожи, но я терплю и жадно глотаю, через силу живительную влагу. Все тело горит адским пламенем. Каждая клеточка ноет и стонет. Как же плохо, похоже, несколько костей сломаны, иначе не объяснить, почему при малейшем движении в некоторых местах словно красные цветы муки распускаются. Глаза открыть мне точно не дано. Но мне не нужно знать своего спасителя в лицо, я прекрасно слышу, что он думает. Поэтому на моем лице через боль расползается ехидная усмешка.

— Теперь увидел, что они сделают, если узнают? — шепчу практически не слышно.

Ананду страшно. Он боится боли, боится того, что видит. Боится, что я найду силы рассказать.

— Вытащи меня, они не узнают. Я знаю, где мы. — конечно знаю, эти идиоты думают обо всем подряд. — за переулок, вызови такси, они не задают вопросов. — все же нахожу силы открыть глаза.

Ананд согласен, из-за страха за свою жизнь, за жизнь семьи он поможет мне. Хотя тупой мозг парнишки, благодаря шоку, просто не способен сложить логическую цепочку, что его новые наниматели просто бы мне не поверили. Однако самовнушение — вещь великая. Ананд верит, что он виноват и его непременно настигнет кара, как меня.

Закрываю глаза на секунду, в мыслях всплывает сладкий запах.

Ананду пришлось буквально тащить меня на себе, так как я была неспособна передвигаться самостоятельно — ноги не слушались, а любое движение руками вызывало страшную боль. Перемотав обрубыши тряпками, чтобы хоть немного заглушить кровь, сочащуюся до сих пор, мы тихо пробирались по коридорам подвального помещения. По пути пришлось прятаться от охранника, добравшись до выхода, Ананд быстро отворил металлическую дверь.

Влажный воздух наполнил мои многострадальные лёгкие, заполняя запахами Лондона: мокрым асфальтом, сыростью, приглашенной пылью, бетоном и канализацией. В этот момент я ощутила себя, как никогда, живой.

Такси нашлось почти сразу. Парень посадил меня в машину, я задержала мальчика. А для меня он и правда мальчик.

— Прости, я подло с тобой поступила. Возвращайся к ним, эти ублюдки не должны узнать, что ты мне помог. Но и постарайся уйти от них, найди нормальную работу, не влазь в это дерьмо больше. Ты один у своей семьи. — слабо улыбаюсь.

— Я быть плохим работник. Ты быть права, Майки. — парень улыбается и просит таксиста отвезти меня в ближайшую больницу.

Мужик за рулём мне попался тот, что надо, потому что лишних вопросов не задавал. Его работа увезти меня в больницу, взять деньги, которые отдал парнишка, и больше никогда не вспоминать о том, что видел в эту ночь. Спокойно доехать до дома, скорее всего, к жене и детям, и если его спросят как на работе, он легко и непринужденно ответит: «Нормально».

Мы ехали молча, всю дорогу я прижимала искалеченные руки к груди, периодически теряя сознание, держась на одной лишь силе воли. Ещё немного, осталось чуть-чуть, и меня спасут. Правда, слезы все же текли по моим щекам, было жутко осознавать, что стала калекой. Посмотрела на свои руки и еле сдержалась, чтобы не размотать тряпки и посмотреть на обрубки, которые остались от моих пальцев. До чего же докатилась моя жизнь. Болело все тело, кости, мышцы, живот. Да ещё и укачивало в машине. Боже, я выстрадала себе ночь спокойствия.

Все же у больницы меня таксист не просто высадил, а довел до дверей и заботливо передал в руки санитарам, на вопросы не ответил, а просто уехал восвояси, и я была этому благодарна. Теперь же можно было бы спокойно заснуть.

Мне снилось небо. Видела, как далеко город, где-то там, в моих ногах, все крошечное, словно игрушечное. Я вижу чьи-то белые крылья, поднимающие меня все выше и выше к звёздам. Огромные, мощные белые гиганты, способные снести человека и отбросить на добрые двадцать метров при желании. Теплые руки, держащие мои холодные пальцы, гладкую щеку, прижимающуюся к моему правому уху. Крепкие объятия. И, конечно, сладкий аромат пирожных.

Заботливые руки отпускают меня и я падаю вниз — в бездну. Солнце мешает мне разглядеть лицо того, кто разжал свои объятия, отдавая гиене огненной на растерзание, ибо именно туда я и падала.

«Пришло время, Микаэла. Я говорил: твоя душа уже моя.»

Отвратительный шепот раздался прямо над моим ухом и не узнать его невозможно.

«Ну, привет, Герцог дерьма, давно не общались»

«Мне плевать на твой яд, ты ведь понимаешь, что сейчас умираешь? Открой наконец свои глаза, дура, сама посмотри!»

Послушно распахиваю глаза и вижу свое тело, лежащее в реанимации. Врачи носятся вокруг, такие забавные. Безуспешно пытаются запустить мое сердце. Приборы пищат и стучат. Медсестры только и успевают передавать разные приспособления.

— И чё? Вот так вот и сдохну? И ты мой ангел смерти? И почему тебя не видят? — смотрю в черные глаза Хастура, а он в ответ смотрит на меня.

— Чудеснул, — спокойно говорит демон, выпуская дым из лёгких, наблюдая вместе со мной, как меня же пытаются спасти. Мужчина смотрит на часы, которые ещё в давние времена носили на цепочке. — И я не твой ангел смерти. Я демон, смертная. Мы ждём того, кто тебя заберёт.