Страница 14 из 76
— Что такое демократия?
Игорь и Василий Иванович посмотрели на меня, как на блаженного. Но Василий Иванович все же ответил. Коротко и без дальнейших разъяснений:
— Демократия — это свобода… Свобода резать и быть зарезанным.
Более нужный вопрос задал Игорь:
— Как думаешь, Василь Ваныч, чего ребята хотели в этом «Интерросе» разнюхать?
— Думаю, связи с Кавказом.
— А Копченый здесь при чем?
— Они тут повоевали чуть-чуть. Видимо, решили подписать перемирие для ведения более важных и прибыльных дел.
— А что, Василий Иваныч, ты можешь о Маргарите Ивановне Калязиной сказать?
Меня передернуло. Выходит, Игорь копал во всех направлениях.
— Толком ничего сказать не могу. В больнице она работает аж с тысяча девятьсот восемьдесят девятого года. Первые мужья — коммерсанты средней руки. Связи у них мелкие, выше города не прыгают. А вот через ее руки много подстреленных братков прошло. Опять же о прямых контактах у меня никаких данных нет. Баба как баба. Красивая очень. Так что у Алексея губа не дура…
— Ну вы это… — состроил я обиженного, — в нижнем-то белье не копайтесь.
— Извини, — отмахнулся Игорь, — сейчас всякая мелочь важна. Будь ты обычным среднестатистическим гражданином, никому бы и в голову не пришло копаться в твоей кровати. А ты — стрелок. И сидишь ты не в окопе, а на нейтральной полосе, и лупят в тебя со всех калибров с обеих сторон. Так что, извини.
— Наверное, ты прав, — признал я, — просто я не могу привыкнуть…
— Да я тоже…
— Давайте полыхнем, ребята, за тех, кто на нейтральной полосе, — плеснул в стаканы Василий Иванович и хитро улыбнулся в бороду.
Трудно было из-за этой бороды понять, сколько ему лет. Над заросшим его лицом ярко сияли вечно смазанные алкоголем синие глаза. Синие, резкие и с каким-то тайнознанием в ультрамариновой глубине. Стоило ему задержать на мне взгляд, и мне начинало казаться, что я столкнулся глазами с самим Посейдоном этакого древнерусского образца.
— Да, скифы мы, — подмигнул он мне, прочитав мои мысли.
Я же в нем, как и в Игоре, не мог увидеть ничего, кроме суровой погруженности в какую-то изнурительную и напряженную работу, не приносящую никаких дивидендов, кроме седых волос в бороду.
— Надо ехать в Подмосковье, — решил Игорь.
— На базу? — спросил я.
— Да… Хотя на связь мне выйти не удалось.
— У тебя была связь?
— В том-то и дело, что была… А ты, Василий Иванович, пока пригляди здесь. Только в «Интеррос», пожалуйста, без нас со своими неофитами не суйся.
— Что за неофиты? — удивился я.
— Да Василий Иванович решил под старость лет в революционных вождей поиграть. Набрал себе сосунков и муштрует их…
— Эти сосунки, между прочим, и для вас информацию собирали, а если понадобится, они и партизанами станут. — Василий Иванович от обиды выпил без компании. — Вы-то, профессионалы хреновы, приезжаете на все готовенькое, пульнули и в кусты, а мы тут живем.
— Ну не кипятись, Василий Иванович, куда уж тебе без ординарцев-то…
— То-то, — согласился не обижаться Василий Иванович и теперь уже налил всем. Бутылка как раз опорожнилась. Почему-то подумалось, что выпитая им в одиночестве рюмка была точно просчитана, а глаз у него был наметан на разлив подобных жидкостей, как лазерный прицел.
— Ты, Василий Ваныч, справь, пожалуйста, Алексею Васильевичу паспорт за пару дней, а то в самолет не пустят. Сможешь?
— Смогу. Фамилию-то русскую писать?
— Да какая разница, — улыбнулся Игорь, поднимаясь из-за стола.
Когда вечером я сказал Рите, что, возможно, мне придется ненадолго уехать, она не удивилась. Только тень озабоченности скользнула по лицу. Но что-то с ней было не так. Посетовала тихо: вроде бы положено собирать вещи, а собирать нечего. Но откопала на антресолях довольно приличный кейс и вручила мне.
— Умывальные принадлежности и полотенце положить хватит, — и села у телевизора.
— Я еще не завтра еду, может, послезавтра, может, позже, — голос у меня дрогнул, — а ты завтра снова на дежурство?
— Нет.
— Выходной?
— Меня уволили.
— То есть как — уволили? Тебя? За что? Этот ваш главврач, Владимир Степанович, вроде неплохой мужик. За что?
— Владимир Степанович — хороший врач и по нынешним временам толковый руководитель. Он как раз тут ни при чем. Он вроде как спасает меня.
— От кого спасает?
— В реанимации умер мужчина с множественными огнестрельными ранениями. Дежурная бригада ничего не могла сделать. Там одна пуля у самого сердца, другая в печени, третья в черепе… Шансов — ноль. Но довезли его еще живым. Значит, врачи виноваты. А он из каких-то суперкрутых.
— Бред… — я действительно не мог понять, почему после смертельного ранения следует увольнять медиков, — тебя одну уволили?
— Нет, всю бригаду.
— Полный бред.
— Нас, может быть, когда все уляжется, еще возьмут обратно. Бандиты уже звонили главному, угрожали, даже счет выставили…
— Теперь врачи за всех убитых бандитов несут ответственность?
— Не знаю, — Рита вдруг заплакала.
Просто по ее лицу потекли слезы. Ни рыданий, ни всхлипов, просто потекли слезы. И от этого я почувствовал себя самым беспомощным мужчиной на свете. Мне даже не пришло в голову театрально сжать кулаки и поиграть желваками. Вот, мол, я какой герой, вот я как переживаю. Наверное, больше часа мы просто сидели молча. Я подумал о том, что можно было бы забрать Риту с собой, подальше от всех этих коматозников с пистолетами. Подальше от затхлых больничных запахов. Но как на это посмотрит Игорь? Я хоть и Тринадцатый, а он всего лишь Двадцать Седьмой, но на данный момент он был для меня Первым.
В конце концов я просто взял ее на руки и унес в постель. Она свернулась калачиком, и оставалось только укрыть ее пледом. Сам же остался сидеть рядом на краю. Мне казалось, о чем-то думаю, но, пожалуй, только казалось. Я опять силился что-то вспомнить. И проблески памяти всплыли все той же волной боли, заставившей меня зажмуриться до полного мрака и сжать челюсти до треска в ушах.
Панкратический прицел, как намагниченный, невидимым взглядом следовал за целью. Я был его продолжением. Невидимый луч взгляда через миллионы нервных окончаний соединялся с указательным пальцем, замершим на курке. Бесшумный «Винторез» давал мне всего пару минут преимущества, если меня засекут. Четыреста метров — это не два километра, если под рукой В-94.
Цель вела себя непринужденно…
Внешне благородный чернявый джентльмен в элегантном костюме и лаковых узконосых туфлях. Цепкие карие глаза над орлиным носом, пышные усы и белозубая улыбка под ними. Рядом два обленившихся от собственной значимости телохранителя — явно родственники. Какие-нибудь внучатые племянники. Мустафа Джафаров собственной персоной. Владелец двух рынков, четырех оптовых баз, многих мини- и супермаркетов. На нем «всего» пять трупов. Убрал славянских конкурентов. Вообще-то таких, как Джафаров, не трогают, потому как убирать их все равно что отмахиваться от гнуса в тайге. Убьешь одного, на его место сядет сотня. Но Мустафа зарвался. Обычный бизнес, игра в маленького хана ему наскучила, и Мустафа решил освоить торговлю живым товаром. Начал с поставки проституток в Турцию, а потом стал продавать детей. Девочек от 10 до 14 лет… Объявления в газетах об исчезновении подростков и горе родителей только забавляли его. Сам же слыл заботливым отцом. Работал чисто. Каждую новую жертву вычислял и отслеживал не меньше месяца, следы заметал мастерски. И даже если б его взяли, вряд ли удалось бы доказать его причастность. Сам он девочек не трогал, хотя и очень ему хотелось. А может, и…
Дыхание — ноль. Указательный поплыл нежно. «Винторез» глухо пукнул, выплюнув смерть. Мустафа, беседуя с каким-то из своих нукеров, как раз поворачивал голову, но до конца повернул только ее половину. Любоваться падением безмозглого тела было некогда, и хотя инструкция строго-настрого запрещала отстрел сопровождающих целей без боевой надобности (которая подразумевала, что стрелка засекли), я всадил в задницу одному из телохранителей такую же специальную пулю и откатился от чердачного окна с полным осознанием того, что когда он сядет, сидеть ему не придется. Каламбур мне этот понравился, и, наверное, я улыбался, как идиот, спускаясь с чердака в подъезд. Страховщик подмигнул моей улыбке, и открыл дверь специально приготовленной для временной базировки квартиры.