Страница 8 из 25
Хозяин сбоку с любопытством наблюдает за нами и начинает:
– Григорий Васильевич ….
– Не стоит Петр Петрович знакомить нас, – прерывает Романов с улыбкой, – думаю, что мы друг друга уже знаем. – Здравствуй Сережа! Вот значит ты какой? – непонятно заявляет и протягивает руку.
Обмениваемся рукопожатием. «Рука теплая, небольшая, мягкая, но рукопожатие уверенное!» – отметил про себя.
– Здравствуйте Григорий Васильевич! Рад нашей встрече, – отозвался искренне.
Напряжение и волнение куда-то ушло. Чувствую себя спокойно и уверенно.
– Давай присядем, – пригласил, взмахнув рукой в сторону журнального столика.
На столе какой-то пакет. Ксенофонтов подошел тоже и начал распаковывать его. На столе появляются бутылка коньяка, бутылки лимонада «Буратино» и «Байкал». Печенье, пирожные, ветчина, лимон и несколько яблок.
– Спасибо Петр Петрович. Нам бы приборы, а дальше мы сами разберемся, – предложил Романов.
Хозяин квартиры кивнул и принес на стол ножи, вилки, стопку (одну), высокие тонкостенные стаканы и открывалку. Дождался кивка «высокого» гостя и сообщил:
– Пойду, схожу по делам. Может еще чего принести? – интересуется.
– Нет, спасибо, – отказался Григорий Васильевич. – Мы ведь только поговорить собирались часок, – намекнул на продолжительность встречи.
Ксенофонтов удовлетворенно кивает и уходит. Романов вопросительно смотрит на меня, а я прислушиваюсь в ожидании – когда хлопнут на площадке двери лифта.
– Сережа, ты сам хотел нашей встречи. У меня не так много времени. Не скрою, ты меня заинтересовал. Слушаю тебя, – поторапливает меня.
– Простите Григорий Васильевич, но мне надо отлучиться, буквально на минуту, – заявляю и поднимаюсь с кресла.
Вижу удивление на лице Романова и тень недовольства. Некоторое время он смотрит на меня с раздражением, но потом неохотно кивает. «Вероятно, решил, что меня пропоносило от близкой встречи с небожителем?» – в голове возникает предположение.
Быстро выметаюсь из квартиры и, не задерживаясь возле лифта, слетаю по лестнице на первый этаж. Оглядываюсь – чисто. Выхватываю из-под почтовых ящиков листки и так же бегом, перескакивая через ступеньки, взлетаю на нужный этаж. «Хорошо иметь молодое тренированное тело. Даже дыхание не сбил!» – отмечаю с удовлетворением. В прихожей из своей сумки достаю блокнот с ручкой и прохожу в комнату.
Романов уже вскрыл бутылку с коньяком, налил в стопку и резал лимон. Не присаживаясь, разворачиваю блокнотные листы и протягиваю первый, немного мятый листок с моим вступлением:
– Григорий Васильевич, ознакомьтесь, пожалуйста, с этим.
Он удивленно взглянул на меня, возвышающегося над ним, барственно махнул рукой в сторону кресла и взял листок. Близоруко прищурился, отставив лист подальше, недовольно поморщился и достал из внутреннего кармана футляр с очками. Неторопливо надел очки в тонкой, золотистого цвета оправе, и отвернувшись немного к окну начал читать, разбирая мои каракули.
Вначале скептическое и недовольное выражение его лица изменилось сначала на удивленное, а потом на ошарашенное. Хмыкнув, он оторвался от чтения и посмотрел задумчиво на меня. Затем снова вернулся к чтению. Дочитав до конца, задумался глядя в стол и снова вернулся к началу текста. Перечитав сообщение еще раз шумно выдохнул. Медленно поднял глаза и уставился на меня тяжелым взглядом, почти не мигая. Наконец, придя к какому-то решению, протянул руку в сторону других листков. Выбрал и протянул ему листки со следующим блоком информации.
Эту информацию Романов читал еще медленнее, иногда возвращаясь к прочитанному. Порой задумывался, отрываясь от чтения. «Вспоминает или сравнивает», – предполагаю.
Задумчиво Григорий Васильевич протянул руку за следующими листами и вновь углубился в чтение. Этот блок у него вызвал другие эмоции. Он морщился, играл желваками и неоднократно грязно выругался. Не дочитав, брезгливо отбросил листки. «Провал!» – запаниковал я.
– Не верю! Ничему не верю! Чего ты добиваешься? – зло спрашивает. – Фантазер! – брезгливо бросает мне обвинение.
Пожимаю плечами, а у самого в панике в голове бьются мысли. Если сейчас встать и уйти, то есть возможность скрыться. Вырубить Романова, чтобы он не поднял тревогу. Окна квартиры выходят на проспект, а охрана у подъезда с другой стороны дома. Я успею проскочить. Из Ленинграда придется срочно сваливать. Домой нельзя. Придется к Таньке в деревню! А школа? Родители? Маринка с Гулькой? Друзья? Вся моя будущая жизнь? Всю оставшуюся жизнь скрываться? Хотелось завыть и наброситься на старика с кулаками и бить, бить в гладкую рожу, чтобы поверил. До крови! Впереди такие события! Беды! Катастрофы, Гибель людей! А этот испугался! Стало страшно партийному функционеру? Легче всего обвинить меня во вранье и спустить на меня всех собак! Какой же я му…ак! Вся жизнь под откос! А так хорошо начиналась! Я встал с кресла, не зная, что делать дальше.
Романов нервно налил стопку коньяка и опрокинул в рот. Шумно выдохнул.
– Куда собрался? Тебя никто не отпускал! – выкрикнул, зло глядя на меня.
Некоторое время меряемся взглядами. «А взгляд у Романова тяжелый!» – мысленно отмечаю, но своего взгляда стараюсь не отводить. Неожиданно он опустил голову, ссутулился и как будто сдулся. Как будто постарел сразу на несколько лет. Опускаюсь на корточки и начинаю подбирать разлетевшиеся листки. Один попал на нарезанные кружки лимона и подмок.
– Еще есть? – чуть слышно спрашивает.
Мне показалось, что ослышался. Поднимаю взгляд на него. Романов смотрит на меня потухшим взглядом.
– Есть, – решительно отвечаю и показываю пальцем на голову.
– Сообщи о том, что можно проверить быстро, – приказывает.
Смотрю, что Романов подобрался и даже румянец вернулся. Сажусь, придвигаю к себе блокнот, и демонстративно взглянув на собеседника, вспоминаю недавнее сообщение Ксенофонтова о смерти Папы и начинаю писать:
«Недавно избранный Папа Римский вскоре скончается и на его место будет избран польский католический священник Войтыла. (Вспоминаю и вписываю прикольное слово – «папабили»). Католики Польши приобретут мощную поддержку и станут влиятельной силой. Польша все больше будет становиться слабым звеном среди соц. стран. Правительство страны набрало западных кредитов. Вскоре кредиторы поднимут процентную ставку рефинансирования, и в Польше возникнет финансовый, экономический, а затем политический кризис».
Романов не выдержал, поднялся и встал за плечом, читая сразу чего я пишу.
Пишу – «Мазуров» и «Машеров» и поднимаю голову. Григорий Васильевич кивает, а потом вопросительно вскидывает подборок. Понимаю – это вопрос «когда?» Задумываюсь. Мазуров вскоре умрет. Официальная версия – по болезни. (По слухам – убит). О смерти Машерова помню, что будет дорожно-транспортное происшествие. Автомобиль Машерова столкнется с самосвалом, который нарушив Правила дорожного движения, выскочит на главную дорогу. Что-то вертится в памяти, насчет урожая. Вероятно, тот погибнет осенью. Так и пишу – «осенью восьмидесятого года».
Задумываюсь о том, что еще могу привести Романову в доказательство своих возможностей и понимаю, что нечего. Точных дат и многих событий не помню. В панике начинаю писать об всем, о чем помню:
«Военный конфликт между КНР (Китайская Народная республика) и СРВ (Социалистическая Республика Вьетнам). Китайские войска вторгнуться на территорию Вьетнама. Завяжутся приграничные бои. Наши пригрозят Китаю, даже приведут в повышенную готовность войска Дальневосточного округа, и они выведут свои части. До этого конфликта Вьетнам введет свои части на территорию Камбоджи и нанесет несколько поражений армии Пол Пота. Китай поддерживал режим Пол Пота. Срок – конец осени, зима.
Исламская революция в Иране. Шах сбежит из страны. Светское Правительство будет свергнуто. К власти придут исламисты во главе с аятоллой Хомейни. В стране отменят все светские законы. Будет создано единственное в мире шиитское государство. США и нас признают врагами. Срок – зима, весна следующего года».