Страница 3 из 25
А кумир нынешней молодежи Макаревич? Ему-то чего сделала плохого Россия? Понятно, что «рокинрольщик» изначально находится в оппозиции к любой власти. В молодости мы все бунтари и максималисты не довольные многими порядками в стране, но с возрастом должна же появиться некоторая житейская мудрость и понимание, что невозможно «весь изменчивый мир прогнуть под нас»?! Из-за чего он стал активным оппозиционером существующей власти и ярым противником интересов России на склоне лет? На что он рассчитывал? На что обиделся? Потерял незаконно приобретенную собственность в Крыму? Мало было денег? Рассчитывал, что, публично заявив о своей позиции против интересов страны толпы поклонников, как в молодости понесут его на руках в качестве знамени и пойдут за ним?
Раньше мне всегда нравилось его творчество. В будущем с удовольствием смотрел телепередачу «Смак» с его участием в качестве ведущего и другие репортажи о путешествиях и дайвинге, но после его публичных выступлений в поддержку «революции гидности» на Украине и против отделения Крыма от русофобской бывшей «братской» страны, он мне стал противен. Может у него наступил старческий маразм?
Сейчас Макаревич и его песни популярны у молодежи. Ребята в походе, на туристическом слете и в комсомольском лагере с удовольствием перепевали песни «Машины времени». Меня неоднократно просили их исполнить, но я никогда не соглашался на это без объяснения причин.
Из кинотеатра вышел задумчивым в отличие от большинства довольных зрителей и направился опять в адрес. Вторая попытка. Не хотелось бы, как в сказке ждать третьей.
На звонок дверь открыл высокий подтянутый седой мужчина лет пятидесяти пяти, одетый в мягкие фланелевые брюки, обычную рубашку с закатанными рукавами и в тапочках. На мое приветствие внимательно окинул взглядом и уточнил:
– Соловьев Сергей? Так и думал, что ты таким образом появишься, – констатировал. – Проходи, раздевайся, – предложил посторонившись, не дожидаясь моего ответа.
В прихожей оставил сумку и влез в предложенные хозяином тапочки. Не понравился мне взгляд хозяина. Холодный, изучающий, пронзительный. «Не он ли приезжал в мой город? Не его ли «урки» признали оперативником?» – закрались вопросы. Опасный «мэн»! С ним нужно держать «ухо востро»!
– Проходи на кухню, – радушно предлагает. – Составишь мне компанию за ужином?
– Извини, разносолов «нэмае». Ужин холостяцкий, – предупреждает, указывая на кухонный табурет у стола.
Сам надевает фартук на шею и поворачивается к плите, на которой стоит сковорода с жарящимися котлетами. Обычного беспорядка на кухонном столе, который всегда присутствует при приготовлении котлет, не замечаю. «Значит, котлеты куплены, как полуфабрикат или приготовлены заранее. Точно холостякует», – делаю вывод. Об этом же свидетельствует кухонная обстановка. Все по-спартански и функционально. Ничего лишнего. Даже цветов нет на подоконнике. На стене только безликий натюрморт с видом подсолнухов.
– Давно приехал? Как добрался? – проявляет традиционный интерес, скользнув по мне взглядом.
– Сегодня. Нормально, – отзываюсь.
– Остановиться есть где? Если что – можешь у меня. Места хватит, – проявляет гостеприимство, при этом останавливаясь взглядом на моем лице.
– Есть где, спасибо, – стараюсь ответить равнодушно.
«Ох, не нравится мне его взгляд!» – мысленно отмечаю в очередной раз.
– Можешь называть меня Петром Петровичем, – представляется.
Киваю.
– Хлеб пока порежь, пожалуйста, – просит.
Ставит передо мной разделочную доску с нецелой буханкой черного хлеба, пластмассовое блюдо и кладет длинный нож. Сам отходит к мойке и начинает мыть огурцы и помидоры с зеленью. Попутно рассказывает о Ленинградских новостях, периодически интересуясь моим мнением. Таким образом, он касается тем спорта и бокса в частности, современной эстрады, театра и кино.
«Похоже на скрытый допрос-изучение объекта!» – размышляю про себя.
Петр Петрович выкладывает на отдельную тарелку готовые котлеты, моет сковороду и вновь ставит на огонь. Добавляет растительного масла и вываливает из кастрюли макароны для разогрева. На обеденный стол водружает блюдо с салатом. Помидоры и огурцы порезаны крупно, как я люблю. «Майонеза бы к ним!» – мечтаю про себя. Будто угадывая мои мысли, хозяин достает себе и мне чистые маленькие тарелочки, банки с майонезом и импортным кетчупом.
– Делай для себя как хочешь, а мне острое и жирное противопоказано, – сообщает, потирая бок.
Выкладывает на тарелки готовые макароны и добавляет по две котлеты. Подумав, достает из холодильника начатую бутылку водки и ставит в центр стола. Достает из подвесного шкафа со стеклянными дверцами и ставит на стол ДВЕ рюмки.
– Спасибо. Я не пью, – отказываюсь.
– Совсем? – демонстративно удивляется.
Пожимаю плечами и признаюсь:
– Иногда приходиться поддерживать. Порой проще пригубить, чем объяснять, почему не пьешь.
– А сухого вина выпьешь? Отметим твой приезд, встречу и знакомство заодно, – настаивает.
– А сока нет? – продолжаю оказываться.
Как бы неохотно Петр Петрович поднимается и бормочет:
– Вино в малых дозах рекомендуют даже врачи. Вроде был где-то сок.
Достает из холодильника открытую трехлитровую банку яблочно-персикового сока. Ставит на стол и рядом стакан.
– Давай, сам распоряжайся, – кивает на банку.
Наливаю стакан и с удовольствием отпиваю. Пить все же хочется. Хозяин со скрытой усмешкой внимательно наблюдает за моими действиями и наполняет стопку водкой. Поднимает стопку на уровень глаз и произносит:
– За знакомство!
Повторил его движение и, кивнув, выпил сок. Сразу приступаем к ужину. Утолив первый голод, Ксенофонтов поинтересовался, глядя на мои руки:
– Ты написал письмо Григорию Васильевичу?
Положив вилку на край тарелки, смотрю на него и думаю: «С какой целью он интересуется? В какой степени информирован? Доверяет ли ему Романов?» Наливаю себе еще сока, выигрывая время для ответа.
– Вы меня пригласили на встречу. Зачем? – спрашиваю, не отвечая на его вопрос.
Некоторое время меряемся взглядами. Петр Петрович начинает в раздражении играть желваками. Поняв, что переглядывание ни к чему хорошему не приведет, первым отвожу взгляд и склоняюсь над тарелками.
Наконец он принимает какое-то решение и сообщает
– Он с тобой хочет встретиться и просил меня организовать вашу встречу.
– Я тоже этого хочу, – признаюсь. – Могу я вам задавать вопросы? – интересуюсь, глядя исподлобья и отметив его реакцию на мой первый вопрос.
– Конечно, – удивляется, – что тебя интересует?
– Это вы приезжали в наш город? – спрашиваю, внимательно глядя на собеседника.
Ксенофонтов чуть заметно смутился, вильнув взглядом и дернув краем рта.
– Должны же мы были понять, с кем имеем дело? Кто настолько оказался информирован о преступнике и откуда? – оправдывается. – Было мнение тебя поощрить за помощь, однако вижу, что ты не хочешь быть откровенным, – упрекает и смотрит испытующе.
Разговор начал меня утомлять. «Не пора ли откланиваться?» – возникает мысль.
– Петр Петрович. Вы доверенное лицо Григория Васильевича, раз знаете о письме, маньяке и ездили по его поручению на мою родину? Работаете вместе в Обкоме? – пытаюсь понять роль Ксенофонтова.
– Доверенное лицо? – переспрашивает, – пожалуй, – соглашается и кивает с улыбкой. – Мы хорошие знакомые еще с войны, а работаю я на заводе, – информирует.
– Вы меня упрекаете в скрытности, а сами…? – обличаю. – Мне сообщили, что вы из органов.
– Однако! – удивляется. – Кто сообщил? – спрашивает вкрадчиво, наклоняясь вперед.
– У меня много знакомых, – отвечаю уклончиво.
– Догадываюсь. От твоего блатного окружения? – пытается угадать и ждет подтверждения от меня.
– В моем окружении такие же люди, как и везде. Даже может более простые и честные, чем здесь, – отвечаю грубовато.
Меня почему-то задело такое пренебрежение к моим друзьям и знакомым.